Грегори Дэвид Робертс - Шантарам
Я сделал каменное лицо, но в голове у меня заворочались ревнивые мысли о красавчике Маурицио, опьяненном успехом. Опять пошел дождь, и в окно было видно, как люди спасаются от него и перепрыгивают через лужи, задрав штаны и сари.
— Не далее как вчера, — сказал Дидье, осторожно переливая чай из чашки на блюдце, как делали все в трущобах, — Модена прибыл в «Леопольд» в собственной машине с шофером, а Маурицио щеголял «Ролексом» за десять тысяч долларов. Однако… — он замолчал, отпивая чай с блюдечка.
— Что «однако»? — нетерпеливо спросил я.
— Однако в их сделках слишком много риска. Маурицио часто ведет себя в делах… непорядочно. Если он наступит на мозоль людям, которых лучше не трогать, это может плохо кончиться.
— А ты сам? — сменил я тему разговора, боясь выдать свое злорадство по поводу угрозы, нависшей над Маурицио. — Разве ты не заигрываешь с опасностью? Я слышал, твой новый… знакомый — сущая марионетка. Летти говорит также, что у него взрывной характер, и вывести его из себя ничего не стоит.
— Да нет, — отмахнулся Дидье. — Он не опасен. Но на нервы он действует, а это гораздо хуже, n’est-ce pas[91]? Легче ужиться с опасным человеком, чем с тем, кто тебя раздражает.
Прабакер сходил к прилавку купить три сигареты «биди» и, держа все три в одной руке, поджег их одной спичкой. Отдав нам с Дидье по штуке, он сел на свое место, пуская дым с довольным видом.
— Еще одна новость: Кавита сменила работу, перешла в «Нундей». Пишет теперь для газеты большие тематические статьи, а от этого, говорят, недалеко и до поста редактора отдела. На это место было много кандидатов, но победила Кавита, и она на седьмом небе.
— Мне нравится Кавита, — бросил я импульсивно.
— А знаешь, — протянул Дидье, глядя на тлеющий кончик своей «биди», и посмотрел на меня, искренне удивляясь собственным словам, — и мне тоже.
Мы снова рассмеялись, и я намеренно толкнул Прабакера в бок. Парвати наблюдала за нами тлеющим уголком глаза.
— Послушай, — спросил я, — тебе что-нибудь говорит это имя?
Я вытащил из кармана рубашки белую с золотом визитную карточку и протянул ее Дидье. На мысль о Хасане Обикве меня натолкнуло упоминание нового «Ролекса» Маурицио.
— Ну еще бы! — отозвался Дидье. — Этот Борсалино известен очень широко. Его называют Похитителем трупов.
— Полезное знакомство, — заметил я, криво усмехнувшись.
Прабакер опять зашелся смехом, но на этот раз я положил руку ему на плечо, чтобы успокоить его.
— Говорят, когда Хасан Обиква похищает чье-нибудь тело, его даже сам черт не сыщет. Никто больше никогда его не видит. Jamais![92] А ты откуда его знаешь? И откуда карточка?
— Ну, я тут случайно повстречался с ним, — ответил я, пряча карточку в карман.
— Будь осторожен, дружище, — бросил Дидье, явно задетый тем, что я не захотел посвятить его в детали моего знакомства с Хасаном. — В своем гетто этот Обиква настоящий король, черный король. А ты ведь знаешь старую поговорку: «Если король враг — это плохо, если друг — еще хуже, а уж если родственник — пиши пропало».
В это время к нам подошла группа молодых рабочих со стройки. Почти все они жили в поселке строительной компании и все без исключения приходили ко мне в клинику в течение последнего года залечивать раны, полученные на работе. Это был день получки, и они находились в приподнятом настроении, какое возникает у молодого трудяги, располагающего пачкой денег. Они по очереди поздоровались со мной за руку и заказали нам троим еще по чашке чая с пирожными. После общения с ними на лице у меня появилась такая же довольная улыбка, как у них.
— Эта работа на благо обществу, похоже, очень тебе подходит, — заметил Дидье с лукавой улыбкой. — Ты полон жизни и выглядишь просто замечательно — если не обращать внимания на синяки и царапины. Я думаю, Лин, в глубине души ты очень большая бяка. Только вконец испорченная личность может так расцвести от общественно полезного труда. Хорошего человека такая работа измочалила бы и повергла бы в уныние.
— Ну, значит, так и есть, Дидье, — сказал я, по-прежнему улыбаясь. — Карла говорила, что когда ты видишь что-то плохое в людях, то обычно бываешь прав.
— Ты мне льстишь, дружище. Так и возгордиться недолго.
Неожиданно прямо за стенкой чайной загрохотали барабаны. За ними визгливо вступили флейты и трубы. Музыка, как и музыканты, были мне хорошо знакомы. Это была одна из бравурных популярных мелодий, регулярно исполнявшихся нашим оркестром во время праздников и торжеств. Мы все вышли на открытую террасу чайной. Прабакер забрался на скамейку, чтобы смотреть поверх голов столпившихся людей.
— Что это за парад? — спросил Дидье, кивнув на толпу, шествовавшую мимо чайной.
— Это Джозеф! — воскликнул Прабакер. — Джозеф и Мария. Смотрите, вон они идут!
Действительно, к нам приближались медленным торжественным шагом Джозеф и Мария в окружении родственников и друзей. Перед ними буйствовала целая орава ребятишек, танцующих с необузданным, чуть ли не истеричным воодушевлением. Некоторые из них имитировали движения кинозвезд в танцевальных сценах их любимых фильмов, другие отчебучивали танцы собственного изобретения или совершали акробатические прыжки.
Слушая оркестр, глядя на детей и думая о Тарике, по которому я успел соскучиться, я вспомнил случай, произошедший со мной в тюрьме, в замкнутом мире, существующем отдельно от большого. Меня перевели из одной камеры в другую, что было в порядке вещей, и я обнаружил на новом месте крошечного мышонка. Это существо каждую ночь проникало в помещение через сломанную решетку вентиляционного отверстия. В одиночной камере у тебя вырабатываются два полезных свойства: терпение и настойчивость в достижении цели. Применив эти свойства, я с помощью маленьких кусочков еды за несколько недель приручил мышонка, и он стал есть прямо из рук. Когда меня перевели на новое место, я рассказал о мышонке своему сокамернику, который до этого казался мне нормальным человеком. На следующее утро он пригласил меня посмотреть на мышонка. Он поймал доверчивое существо и распял его головой вниз на кресте, изготовленном им из сломанной линейки. Рассказывая мне, как сопротивлялся мышонок, когда он привязывал его за шею ниткой, заключенный смеялся. Его удивило, как трудно оказалось загнать канцелярские кнопки в дергающиеся лапки.
После этого случая меня долго мучил по ночам вопрос: бывают ли когда-либо оправданными наши поступки? Что бы мы ни делали, даже с лучшими намерениями, мы нарушаем естественный ход вещей и рискуем навлечь какое-либо несчастье, которого не случилось бы без нашего вмешательства. Я вспомнил слова Карлы о том, что зло бывает порождено стараниями людей изменить что-то к лучшему.
Я посмотрел на детишек, подражавших танцорам в кино и прыгавших, как храмовые обезьянки. Среди них были и те, кого я учил говорить, читать и писать по-английски. За три месяца они усвоили кое-какие языковые навыки и некоторые даже стали входить в контакт с иностранными туристами, выполняя те или иные поручения. Я спрашивал себя, не были ли эти дети такими же мышатами, приучившимися есть с руки? Не воспользуется ли судьба их доверчивой невинностью и не постигнет ли их горькая участь, которой они избежали бы, если бы я не вмешался в их жизнь? Какие несчастья и душевные травмы ожидают Тарика только потому, что я подружился с ним и научил его кое-чему?
— Джозеф избил свою жену, — объяснил Прабакер, когда пара приблизилась к нам. — А теперь, видите, какой праздник!
— Если они устраивают такие парады всякий раз, когда муж избивает жену, то представляю, какое будет гулянье, если кого-нибудь убьют! — отозвался Дидье, изумленно вздернув брови.
— Он зверски избил ее, когда был пьян, — проорал я ему в ухо, стараясь перекричать шум и гвалт, — и за это был сурово наказан не только ее родственниками, но и всеми жителями трущоб.
— Я тоже самостоятельно побил его очень хорошо палкой! — похвастался Прабакер в радостном возбуждении.
— Но в последние месяцы он не пил, усердно работал и сделал много полезного для всего поселка, — продолжал я. — Это было частью его наказания, а для него также способом вернуть себе уважение соседей. Пару месяцев назад жена простила его. Теперь они вместе накопили некоторую сумму, позволяющую им уехать на время и отдохнуть.
— Ну что ж, людям случалось праздновать вещи и похуже, — резюмировал Дидье, слегка извиваясь всем телом в такт барабанам и флейтам заклинателей змей. — Да, чуть не забыл. Относительно этого Хасана Обиквы существует одна примета, о которой ты должен знать.
— Я не верю в приметы! — прокричал я под завывание дудок и барабанный бой.
— Не смеши меня! — отозвался он. — Все люди суеверны и верят в приметы.
