Адрес неизвестен - Александр Зелёный
Пассажир забрался на заднее сиденье и с силой захлопнул дверь. Им оказался крупный седой мужчина. Цепкий взгляд осмотрел такси без всяких эмоций. Его движения были плавными и неспешными, но в них чувствовались мощь и сила, задремавшие с годами. Простая одежда скрывала некогда могучее тело, потихоньку дряхлеющее из-за возраста. Пассажир сразу уставился в окно.
Такси отправилось в путь. Водитель пытался поймать взгляд пассажира, но тщетно: тот неотрывно смотрел в окно.
— Как вас зовут? — миролюбиво спросил водитель.
— Павел.
— Не замёрзли на остановке?
— Нет, всё в порядке, — Павел поморщился и потёр грудь в области сердца. — Что-то ёкает сегодня, зараза. Не подскажете: сколько сейчас времени? Никак не могу вспомнить, где мои часы. Я их обычно никогда не снимаю.
— А что такое? Спешите?
— Да хотел дочке позвонить. У нее сегодня день рождения. А я всё тянул до вечера, чтоб не отвлекать: праздник всё-таки у людей. И вот, дотянул до самой ночи. — Он кивнул на мрак за окном.
Кажется, дождь только усилился и за потоками дождя было невозможно вообще что-либо разобрать. Но пассажир всё равно упорно смотрел в темноту, не глядя на таксиста.
— Ничего страшного, — успокоил его водитель, — дети, они же всегда поймут.
— Да, вы правы, — Павел вздохнул. — Девочка моя. Бывает, так скучаю по ней. Совсем взрослая уже, со своей семьёй. А для меня-то она всё та же крошка. Всю жизнь ей посвятил. Всего себя.
— Жалеете?
— Да нет, что вы! Просто… Вообще я обычный человек. Знаете, никаких талантов особых или связей. Не буду скромничать: неглупый. Отучился, как все. Женился, как все. Устроился на работу, как все.
Он помолчал. Глаза его чуть прищуривались, он выламывал себе пальцы на руках, словно собирался с духом, чтобы что-то сказать.
— Всё, как у всех, в общем, — наконец продолжил он. — Женился я на прекрасной девушке. Мы ещё со школы были вместе. Сразу, как я закончил техникум, поженились. У нас родилась прелестная дочь. Я работал монтажником, моя любовь — библиотекарем, — Павел горько усмехнулся. — Она обожала свою работу.
Он замолчал. Машина шуршала шинами по асфальту. Дворники жалобно всхлипывали, явно работая на последнем издыхании. Павел безотрывно смотрел в темноту.
— Когда Юле исполнилось пять, наша мама умерла, — его голос дрогнул. — Скоротечный рак, ничего не получилось сделать. Это были самые страшные дни в моей жизни. Страшнее похорон было только попытаться объяснить маленькой девочке, что её мама не просто заболела. Что её мама больше никогда не выздоровеет и никогда не вернётся.
— Вы брали её на похороны?
Павел мотнул головой.
— Долго думал: брать или не надо. Родственники говорили: возьми, пусть попрощается с мамой. А как она попрощается с мамой, если мама мертва? Рак её сожрал целиком, она была похожа на высушенную мумию. Ух, столько лет прошло, а будто вчера всё было.
Он опять поморщился и потёр сердце. Водитель чуть сбавил ход и колеса зашуршали по асфальту мягче.
— Как же вы справились?
— А какой у меня был выбор? — усмехнулся Павел. — Нет, я тут не собираюсь изображать такого, знаете, бедного отца-одиночку. Были бабушки, были дедушки, друзья. Но всё равно было тяжело, конечно. Особенно по вечерам.
Он помолчал.
— А самое было тяжёлое, когда Юля забыла маму. Сами знаете: дети быстро всё забывают и ко всему привыкают. Вот она в какой-то момент и привыкла, что есть только папа. И совершенно спокойно относилась, что на всякие там дни мамы с ней ходит её тётя. Бывает, берёт игрушку, которую ещё мама дарила и спокойно с ней играет, а у меня сердце кровью обливается. Я-то помню и как эту игрушку покупали, и её маму помню.
— Дети так устроены, — согласился водитель, — их психика так работает. Так им гораздо проще переносить боль и утрату.
— Жалко, что мы так не умеем, — сказал Павел.
— Вы бы хотели забыть жену?
— Нет, конечно! Это просто для поддержания разговора так говорю. Те годы с Леной… Это были лучшие годы моей жизни. В нас было столько энергии! У нас было столько планов! Казалось, что перед нами лежит весь мир и ещё чуть-чуть и мы добьёмся всего, чего только захотим. Столько было бессмысленной суеты. Все эти кредиты, деньги, ремонты. Вся эта шелуха. А важно, на самом деле, только здоровье. Я ведь так и не женился во второй раз, знаете. Так и пронёс любовь к умершей давным-давно женщине через всю жизнь.
Он наконец отвернулся от окна и встретился взглядом с водителем. Глаза Павла были маленькие, цепкие. В них таились сила и упорство. Это были глаза человека, привыкшего преодолевать трудности, несмотря ни на что.
— Так что всю жизнь мы так и прошли вдвоём, — продолжил Павел. — Всё своё время посвятил ей. Днём работа, вечером — уроки, игры. Выходные — гулять. Парки, карусели, мороженое. Если удавалось подзаработать, ездили отдыхать. О, какое же это было прекрасное время! Тяжёлое, да, но прекрасное. Какая у неё была улыбка! А как она смеялась. Сидит себе, играет на площадке, вдруг в какой-то миг встрепенётся, повернётся ко мне и бежит, растопырив ручки: «Папочка!» Ахаха!
Павел расцвёл на глазах. Мыслями он перенёсся далеко в прошлое, в залитый летним солнцем парк, где рядом с ним сидела смеющаяся девчонка и уплетала мороженое, глазея на гуляющих собак. Его лицо сияло, глаза загорелись живым огнём. От старческой усталости и тоски не осталось и следа.
— Были и ссоры, конечно. Особенно когда она подросла, — улыбка не сходила больше с лица Павла, он глядел на водителя. — Папа ведь старый и глупый, что он понимает. И убегала после школы, и задерживалась чуть ли не до утра. О, я чуть с ума не сходил от беспокойства. Не берегла совсем старика, ахаха!
Сигареты прятала от папы. В электрощитке на лестнице, ха! А после сигареты запихивала в рот дюжину жвачек и пшикала освежителем на балконе. Вонь от сигарет стоит на всю квартиру, а она ходит, как ни в чём не бывало: папа же не учует. Ха!
Как-то раз прям не выдержал: пошёл её с дискотеки забирать. Мы перед этим поссорились опять, вот она и убежала. Обычно я старался, чтобы она с кавалером шла на танцы: хоть защитит в случае чего. А то сам в молодости такого насмотрелся на этих «дискачах». Тоже был любитель погулять. Но не подумайте: никогда никого не обижал. По крайней мере, никогда не обижал того,