Эрик ван Ластбадер - Завет
— Позвольте представиться, мистер Шоу. Детектив Сплейн. — Он вытащил удостоверение. — Полицейское управление Нью-Йорка.
За дверью послышались голоса. Один явно принадлежал недовольному чем-то пожилому человеку. Раздался скрип колес с резиновыми рессорами, и голоса постепенно стихли. Браво молчал, пока тишина не стала невыносимой.
— Вы уверены, что… Может быть, это какая-то ошибка?
Детектив вытащил два фотоснимка и передал их Браво.
— Боюсь, он попал почти в эпицентр, — тихо сказал он.
Браво смотрел на фотографии отца, — вернее, того, что от него осталось. Один из снимков, ужасающе четкий, был сделан с близкого расстояния. Снимки выглядели нереальными. Словно жуткая шутка по случаю Дня Всех Святых… У Браво помутилось в глазах от нахлынувшего горя и чувства безысходности. Снова выступили непрошеные слезы.
— Простите, но я обязан задать этот вопрос. Это ваш отец? Декстер Шоу?
Ему понадобилось очень долгое время, чтобы выдавить из себя это слово, и в горле тут же мучительно запершило, точно он охрип от долгого крика.
— Да.
Сплейн кивнул, убрал фотографии и отошел к окну. Он стоял там, безмолвный, как часовой на посту.
Браво вытер глаза тыльной стороной ладони.
— Как… как Эмма? — Спрашивать было страшно.
— Врач говорит, ее жизнь вне опасности.
Слова детектива немного успокоили Браво, но потом боль утраты снова захлестнула его, заслонив весь мир. Он услышал, как царапнули пол ножки стула. Открыв глаза, он увидел, что детектив сидит у изголовья кровати, терпеливо наблюдая за ним. Заметив, что Браво пришел в себя, Сплейн произнес:
— Понимаю, мистер Шоу, вам сейчас трудно об этом говорить, но, поймите, вы — единственный свидетель.
— А как же моя сестра?
— Я уже сказал вам.
— «Ее жизнь вне опасности». Что это означает?
Сплейн вздохнул и провел огромной ладонью по усталому лицу.
— Пожалуйста, мистер Шоу. Расскажите мне все, что помните.
Он сидел очень тихо, ссутулившись, направив все свое внимание на лежащего на постели человека.
— Не раньше, чем вы расскажете мне, что с Эммой.
— О боже, да с вами, однако, непросто. — Сплейн глубоко вздохнул. — Что ж, ладно. Она потеряла зрение. Ослепла.
Сердце Браво мучительно заныло.
— Ослепла?!
— Врачи сделали все, что можно было сделать. Говорят, либо зрение к ней вернется через неделю-другую, либо она так и останется слепой.
— О господи.
— Вот поэтому я и пытался пока что избежать разговора о вашей сестре. — Сплейн подался вперед. — Надеюсь, вы не станете снова терять сознание.
Твердыми, как стальные пинцеты, пальцами он повернул лицо Браво к себе и устремил на него напряженный взгляд. Левый глаз детектива слегка косил, словно после былой серьезной травмы. Браво, почувствовав настроение собеседника, заставил себя подчиниться ему и отойти от грани, за которой были только отчаяние и паника. Его отец мертв, Эмма потеряла зрение, и все это за одно короткое мгновение! Это было чересчур. Браво не мог смириться с тем, что это правда. Где-то за пределами этой комнаты должна существовать другая реальность, в которой его отец остался жив, Эмма не ослепла, главное — суметь найти дорогу…
— Мистер Шоу, я прошу вас рассказать о том, что произошло. Это важно. Пожалуйста.
— Хорошо, — едва слышно ответил Браво. — Я понимаю.
Он попытался как можно подробнее описать ту короткую цепочку событий, что предшествовала взрыву.
Когда он закончил, Сплейн заметил:
— Честно говоря, я догадывался, что ничего особенного вы мне не расскажете.
— Так зачем же вы так упорно стремились со мной поговорить?
— Ну, надо же мне было покончить с этим делом. Иначе я был бы по уши завален бессмысленной бумажной работой.
Браво почувствовал, как внутри поднимается волна гнева.
— Вы знаете, по какой причине произошел взрыв?
— Утечка газа в подвале. Здание было старое, возможно, какая-то неисправность в системе отопления… Пожарное управление сейчас занимается этим вопросом. — Карандаш детектива Сплейна завис в воздухе над страницей блокнота. — И вот еще — кто такой Джордан… — Сплейн бросил беглый взгляд на свои записи, — Джордан Мюльманн? Он по два раза на дню звонит, чтобы справиться о вашем здоровье.
— Он мой начальник и мой друг.
— Именно это он мне и сообщил. Хорошо. Вы ничего больше не хотите мне рассказать?
Браво покачал головой.
— Тогда мне здесь делать больше нечего. — Сплейн захлопнул блокнот с видом выполнившего свой долг человека. — Поправляйтесь, мистер Шоу.
— И все? Вы что, вот так и закончите расследование?
Сплейн пожал плечами.
— По правде говоря, мистер Шоу, большая часть расследований именно так и заканчивается. Мы с вами находимся в огромном городе, где миллионы людей скрываются в тени, избегая света, и пробираются по сточным канавам, как гигантские личинки. Вот с такими личинками я и разбираюсь, — день за днем, каждый день. Ваше дело, поверьте мне, совершенно ясное и уж точно не настолько отвратительное, как то дерьмо, в котором обычно приходится копаться. Клянусь вам, я порой вижу такое, от чего кого угодно вывернет наизнанку, а самый неисправимый оптимист станет законченным циником. — Он поднялся со стула. — Я, как уже говорил, искренне соболезную вам, но мне пора идти туда, где мое присутствие действительно необходимо.
Браво, все еще под действием успокоительного, перевернулся в постели. Он хотел задать какой-то вопрос детективу… Какой же?
— Погодите! Вы говорили с моей сестрой?
Но Сплейн уже ушел.
Браво откинулся на подушки; у него кружилась голова. Он закрыл глаза, и перед его мысленным взором снова появился отец. «Самые важные уроки, которые преподносит нам жизнь, никогда не обходятся без потерь, — сказал Декстер Шоу, положив руку на вспотевший от напряжения лоб сына. — Не забывай того, что я тебе рассказал».
С возгласом досады Браво вытащил из вены капельницу с валиумом и выпутался из проводов, идущих к приборам наблюдения. Сел на край высокой кровати, свесил вниз ноги и попытался встать. Пол показался ему ледяным, когда он коснулся его босыми ступнями. Осторожно перенеся вес тела на ноги, Браво вынужден был ухватиться за спинку кровати, чтобы не упасть. Сердце прыгало в груди, как сумасшедшее, а кости и мышцы, казалось, просто растворились за эти жуткие сорок восемь часов, проведенных в беспамятстве на больничной койке.
Каким-то чудом он сумел добраться до двери, где и встретился лицом к лицу с сердитой медсестрой. Она немедленно раскудахталась, словно встревоженная наседка.
— Ну что же вы такое делаете, мистер Шоу! Немедленно возвращайтесь в постель! — У медсестры был широкий нос, волевая челюсть и кожа цвета кофе с молоком.
Она вознамерилась развернуть его лицом к кровати, но Браво опередил ее, проговорив:
— Я хочу видеть сестру.
— Боюсь, это не…
— Прямо сейчас.
Он в упор смотрел на женщину, пока она не поняла, что загнать обратно его не удастся.
— Да вы только посмотрите на себя! Слабенький, точно новорожденный младенец, даже ходить толком не можете! — Он по-прежнему молча смотрел на нее, и этот взгляд не позволял ей уйти. Наконец сестра сдалась и привезла кресло-каталку. Браво уселся на сиденье, и она покатила кресло по коридору.
Возле двери в палату Эммы Браво поднял руку.
— Я не хочу появляться перед сестрой в таком виде. Позвольте, я встану и войду сам.
Сиделка вздохнула.
— В теперешнем состоянии, мистер Шоу, она не заметит разницы…
— Возможно, — ответил он, — но я-то замечу.
Он поднялся, опираясь на подлокотники. Медсестра стояла рядом со скрещенными на груди руками, наблюдая за ним. Браво ухватился за косяк двери и медленно вошел в комнату.
Эмма лежала на кровати. Выглядела она ужасно. Не только глаза, но вся верхняя часть лица была плотно перебинтована. Он присел на краешек кровати, вспотев от усилий и волнения. Сердце стучало с такой силой, что, казалось, еще чуть-чуть, и оно переломает ребра.
— Браво. — Голос Эммы, мягкий, музыкальный, богатый оттенками, словно палитра художника, нарушил тишину палаты. Она произнесла одно-единственное слово, и оно уже звучало, словно песня.
— Я здесь, Эмма.
— Слава богу, ты жив. — Она нащупала его руку и горячо пожала. — Сильно тебе досталось?
— Нет. По сравнению с… — Он проглотил оставшуюся часть фразы.
— По сравнению со мной. Верно?
— Эмма!
— Не надо. Не жалей меня.
— Это не жалость.
— Правда? — резко сказала она.
— Эмма, ты имеешь полное право…
— Да брось ты, Браво! — Она отвернулась. — На кого мне обратить свой гнев? Кто сделал со мной это? — Она покачала головой. — Отвратительно. Нет, хватит с меня страха, злости и жалости к самой себе.
