Эрик ван Ластбадер - Завет
— Да брось ты, Браво! — Она отвернулась. — На кого мне обратить свой гнев? Кто сделал со мной это? — Она покачала головой. — Отвратительно. Нет, хватит с меня страха, злости и жалости к самой себе.
Огромным усилием воли она заставила себя улыбнуться, и комнату словно озарил солнечный свет. Браво моментально увидел сестру такой, какой она выходила на сцену: гордо поднятая голова, светлые волосы, большие зеленые глаза и нежно очерченные яркие губы на лице с высокими тонкими скулами, так похожем на лицо их матери… Она пела, протянув руку вперед, и Браво, слыша прекрасные звуки арий Пуччини, даже не сомневался, что маэстро, сочиняя свою музыку, мечтал именно о таком ее исполнении.
— Я провела два дня в мучительном ожидании, пока ты не пришел в сознание. Мне так хотелось оказаться рядом, услышать твой голос… — Она снова взяла его за руку. — Ты рядом, Браво, и я счастлива. Мою бесконечную ночь рассек луч света. Даже в самые черные, худшие мгновения мне удавалось забыть о себе, чтобы помолиться о твоем выздоровлении, и Бог услышал мои молитвы: ты поправляешься… Браво, я хочу, чтобы ты верил, если не ради себя, то ради меня.
Верил? Верил во что? — спросил он сам себя. Отец определенно хотел о чем-то ему рассказать, о чем-то очень важном, а Браво не смог забыть, не смог простить ему… и теперь никогда уже не узнает. Он стиснул зубы. Разве умение прощать — не главная составляющая веры?
— Эмма, отец мертв, и ты… — к горлу подкатил едкий комок, и Браво не смог договорить.
Она мягко сжала теплыми ладонями его лицо, как делала в детстве, когда Браво был расстроен или перевозбужден, и прижалась своим лбом к его лбу.
— Перестань и послушай меня, — проговорила она своим мелодичным голосом, — я знаю, у Господа есть план для всех нас, но невозможно разгадать Его замысел, когда ты охвачен гневом и бесконечно жалеешь себя.
Браво почувствовал, как вздымаются со дна души и, кипя, подступают к горлу неизбывные горечь и тоска.
— Эмма, что произошло?
— Я не знаю. Если честно, я совершенно ничего не помню, — она пожала плечами. — Возможно, это и к лучшему.
— Если бы я хоть что-то вспомнил… хотя бы что-то…
— Детектив сказал, была утечка газа. Авария. Перестань об этом думать, Браво.
Но он не мог перестать думать и не мог объяснить сестре, почему.
— Помоги мне добраться до ванной, Браво, — попросила Эмма, отвлекая его от размышлений.
Когда Браво поднялся, выяснилось, что он уже лучше держится на ногах. Они добрались до ванной без происшествий. Браво видел, что Эмма неплохо справляется, несмотря на то, что с ней произошло. Неужели сестру поддерживает ее вера, глубокая, чистая, сильная, словно первый весенний ручей?
— Давай, заходи, — сказала она, втаскивая его в ванную комнату; он не успел возразить. Эмма закрыла дверь и разжала ладонь. Браво увидел пачку сигарет и крошечную зажигалку.
— Я подкупила Марту. — Марта была личным ассистентом Эммы.
Эмма присела на краешек унитаза и закурила. Глубоко затянувшись, она задержала дыхание. Через какое-то время, выдохнув, она со смешком проговорила:
— Ну вот, теперь ты знаешь мой секрет, Браво. Загадочную глубину моему голосу, по которой сходят с ума критики, придает сигаретный дым… — Она покачала головой. — Неисповедимы пути Господни.
— Зачем Господу мог понадобиться этот взрыв?
Эмма встала.
— Браво, я слышу гнев в твоем голосе, его не скрыть. Не знаю, слышишь ли ты сам, но это звучит ужасно. У тебя такой чудесный голос, а гнев искажает, уродует его…
— Это у тебя чудесный голос, Эмма.
Она провела по его щеке подушечками пальцев.
— У нас обоих это от мамы. Может быть, — может быть — мне досталось чуточку больше…
— Я знаю, ты думаешь, я был любимцем отца, а ты — нет, — выпалил Браво то, что было у него на душе.
— Нет, Браво. Он любил и меня, но вы с ним… как сказать… Вас объединяло нечто большее. И мне было обидно видеть, что вы двое ближе друг другу, чем мне, — она повернула к нему лицо. — Ты плакал? Знаю, плакал… — Она провела кончиками пальцев по бинтам на лице. — Я завидую тебе. Мне недоступна такая роскошь.
— Ох, Эмма!
— Первые несколько часов после того, как я узнала, что произошло, были самыми ужасными. Я чувствовала, что падаю в бездонный черный колодец… Но вера — это дерево, простирающее над нами новые ветви даже во время бури. И в свое время на этих ветвях появляются плоды. Вера была мне опорой, посреди кромешного хаоса вера придавала смысл моему существованию. Та вера, что сближает людей перед лицом испытаний. — Она снова затянулась, уже не так глубоко. — Как бы мне хотелось, чтобы ты понял, Браво! Когда веришь, отчаянию не одолеть тебя. Конечно, я горюю из-за смерти отца. Я глубоко потрясена. Вместе с ним погибла часть меня самой, я никогда не обрету ее вновь. Это ты понимаешь, я знаю. Но знаю я и то, что и его гибель, и моя слепота, временная или нет, не случайны. Есть причина. Есть высший замысел, Браво. Я вижу это, и для этого мне не нужно обычное зрение.
— Для исполнения высшего замысла отец должен был погибнуть при взрыве, а мама — медленно угаснуть на больничной койке?
— Да, — медленно и твердо ответила Эмма. — Хочешь ты признавать это или нет, это так.
— Как ты можешь быть так уверена? Эта твоя черта всегда была недоступна моему пониманию, Эмма. Что, если твоя вера — всего лишь иллюзия, и нет никакого высшего плана? Тогда нет никакого смысла в том, что…
— Просто мы с тобой пока не видим смысла.
— Вера. Слепая вера. Подделка, такая же, как прочие способы отгородиться от неизбежного. — Браво вспомнил слова детектива Сплейна, и ладони его сжались в кулаки. — Как можно, живя в таком мире, не стать циником?
— Твой цинизм — всего лишь прикрытие. Ведь на самом деле «цинизм» — синоним слова «разочарование», — мягко сказала Эмма. — Мы тратим столько времени на попытки управлять течением нашей жизни, но тщетно, ибо над чем мы властны? Почти ни над чем. И все же мы пытаемся достичь недостижимого, даже понимая, что усилия напрасны. Что может заполнить эту пустоту между желаемым и действительным, скажи мне, Браво? Нет ответа. Но послушай, послушай меня, когда я свободна от всего, что опутывает нас, когда я пою, — я знаю.
Недокуренная сигарета догорела до конца. Эмма выбросила ее в унитаз; должно быть, пальцам стало горячо. Сигарета зашипела и погасла.
— Пусть я потеряла зрение, но у меня осталось самое драгоценное, что есть, — мой голос. И это настоящее чудо.
Он обнял ее и крепко прижал к себе, как делал с тех пор, как себя помнил.
— Если бы я мог верить, как ты…
— Вере нужно учиться, как и всему в жизни, Браво, — прошептала она ему на ухо. — Надеюсь, однажды ты обретешь ее…
В его душе звучал голос погибшего отца: «Внутри, под поверхностью, где лежит сокровенная суть неудачи, ее сердцевина — вот где ты должен искать в первую очередь…»
Глава 2
— Браво, как хорошо, что ты позвонил! — послышался в трубке голос Джордана Мюльманна, когда Браво наконец набрал его номер. — Я с ума сходил от беспокойства!
— Прости. Из-за сотрясения я не слишком быстро соображаю… — сказал Браво.
— Да-да, я понимаю… Насколько мне известно, ты уже более или менее в порядке?
— Со мной все прекрасно. — Браво шел по улице к своему банку. Он достаточно окреп, и его выписали из больницы. Он собирался покинуть Нью-Йорк в ближайшее время. Оставалось только одно дело, которое занимало его мысли, — кроме, разумеется, Эммы.
— Браво, у тебя не может быть все прекрасно, — сказал Джордан. — Я все понимаю.
— Ты прав. Разумеется.
— Это не просто слова, mon ami.[2] Я действительно это чувствую. Ты для меня как член семьи, Браво, ты ведь знаешь.
Конечно, Джордан понимал его. Он был шестью годами моложе Браво, но тем не менее они сразу же подружились. Как-то во время дружеской попойки в Риме они разговорились по душам, и Джордан рассказал, что потерял отца в детстве и до сих пор скорбит о нем. Он знал, что такое семья и каково это — лишиться близкого человека. Неожиданно Браво ощутил, как ему не хватает Джордана и привычной жизни в Париже. Они проводили вместе много времени, очень сблизившись за последние четыре с небольшим года, так, словно действительно были братьями.
— В этом я не сомневаюсь, Джордан.
На углу улицы, облокотившись на капот патрульной машины, отдыхал полицейский, попивая кофе из бумажного стаканчика. Напротив Браво, на другой стороне улицы, весело возилась с собакой маленькая девочка; за их игрой наблюдала ее мать. Неподалеку стояли, держась за руки, юноша и девушка, оба белокурые и голубоглазые. Молодой человек был в черной рубашке и черных брюках, девушка — в коротенькой юбочке и майке.
— Послушай, — продолжил Браво, — я буду дома через пару дней. Хочу вернуться к работе.
