Замок - Гурвич Владимир Моисеевич
117
В дверь постучали.
— Войдите!
Мария вошла в номер.
Мазуревичуте сидела у окна и смотрела на озеро. Она неохотно повернула голову в сторону вошедшей.
— Это вы, Мария! Что-нибудь случилось с Феликсом? — с тревогой спросила она.
— Почему вы так думаете?
— Мы недавно с ним общались, он вдруг резко встал и ушел. При виде вас я подумала, может с ним стало нехорошо.
— Не знаю, Рута.
Теперь Мазуревичуте удивленно посмотрела на Марию.
— Как вас понимать? Вы же следите за его здоровьем.
— Слежу. Но я же не могу это делать каждую минуту. К тому же мы не виделись уже часа два.
— Простите, Мария, но я что-то не совсем пойму вас.
— Я пришла с вами поговорить. И тогда все поймете.
— Садитесь. И я вас слушаю.
Мария села на стул.
— Вы должны знать, мы больше с Феликсом не собираемся пожениться. В этом смысле мы расстались.
Мазуревичуте несколько секунд изумленно смотрела на Марию.
— Но почему? Что могло такого случиться? Я же наблюдала, как вы к нему относитесь.
— Вот поэтому я к вам и пришла. Поверьте, я долго думала перед этим, сомневалась. Но, в конце концов, решила, что так будет лучше для всех.
— Мне казалось, вы просто идеальная пара.
— Возможно, со стороны. Хотя еще утром я тоже так думала.
— Но что могло измениться за столь короткий срок?
— Однажды Феликс мне сказал: все кардинально меняется тогда, когда наступает прозрение. Именно это со мной и случилось.
— И в чем оно?
— Знаете, я поначалу не придавала этому значение. Когда он смотрел на вас, я думала, что ничего такого в том нет, просто обычная симпатия.
— Так и есть, Мария.
Мария отрицательно покачала головой.
— Теперь я знаю, что это не так. Сегодня, когда он увидел вместе вас и Варшевицкого, он весь переменился. Таким я его еще не видела.
— Что же с ним произошло?
Мария ответила не сразу.
— Это была обычная мужская ревность. Я сразу узнала ее симптомы. Мой первый муж был невероятно ревнив. Но я пришла, чтобы сказать совсем другое.
— Что же?
— Он вас любит, Рута.
— Этого не может быть, все давно прошло. Мы просто друзья.
— Возможно, вы оба так думали. Но это не так.
— Мария, у вас разыгралось воображение. И только.
— Если бы, — с горечью произнесла Мария. — Я ведь искренне хотела за него замуж.
— Ну, так выходите!
— Теперь это невозможно, я прозрела. Выходите за Феликса вы.
— Я?
— Вы оба будете счастливы.
— Это невозможно. Все осталось в прошлом. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку.
— А вы попробуйте.
— Поймите, Мария, у меня совсем другие планы.
— Выйти замуж за этого польского писателя?
— И мысли такой нет.
— Тогда не вижу, что мешает.
— Я очень люблю Феликса. Но это не любовь женщины к мужчине, та любовь осталась далеко. И ее невозможно возродить. И я уверена, что такие же чувства испытывает он. И даже если он вдруг почувствовал ревность, это не более чем атавизм. Что-то старое всколыхнулось в нем. Но оно как быстро возникло, так же быстро и исчезнет. Так бывает.
— Вы сейчас почти дословно процитировали мои первоначальные мысли. Я ходила по берегу и думала именно об этом. Но затем поняла, что тем самым я себя утешаю, выдаю желаемое за действительное. Знаете, Рута, существует любовь на всю жизнь, она может затихать, ложиться на дно, но она никогда не исчезает до самой смерти. Между вами именно такое чувство. И сейчас оно снова пробуждается.
— Нет, и еще раз нет, вы заблуждаетесь, Мария, — решительно произнесла Мазуревичуте. — И тем самым совершаете роковую ошибку. Поговорите с Феликсом, он скажет то же самое.
— Уже сказал. Но я не поверила его словам, я верю своим глазам. А они мне говорят именно это. Вам нужно быть вместе. А я буду обслуживать его как врач. Взаимными усилиями мы сильно продлим его жизнь. Я понимаю, все это прозвучало для вас неожиданно. Но подумайте, причем быстро. Желательно решить все к вечеру. В лучшем случае завтра утром. Иначе можно опоздать. И потом уже ничего не исправишь. — Мария встала. — Спасибо, что выслушали.
— Но… — воскликнула Мазуревичуте, вскакивая со стула.
Но было уже поздно, Мария исчезла за дверью. Мазуревичуте снова села на стул. У нее было ощущение, что она проваливается куда-то в бездну.
118
Каманин вдруг почувствовал себя таким опустошенным, каким не чувствовал себя очень давно. То, что он только что совершил, угнетало так сильно, что он не знал, куда себя деть. К тому же не с кем поделиться. Была бы рядом Мария, он в той или иной форме рассказал бы обо всем ей. Но их внезапное отдаление делает это невозможным. Сколько раз он говорил себе: жизнь устроена таким образом, что в какой-то момент все может пойти не так. Она не позволяет человеку быть до конца уверенным ни в одном из его поступков или деяний. Наше маниакальное стремление к предсказуемости ведет часто к тому, что уровень непредсказуемости только вырастает. Мир не может быть стабилен и постоянно устойчив, это противоречит его природе и нужно быть всегда готовым к крутым переменам. Но почему-то всякий раз они нас застают неожиданно.
Каманин вышел из замка, спустился к озеру. У него была надежда на встречу с Марии, но ее нигде не было. Это его удивило, где же она? В замке ее, кажется, нет, на берегу — тоже. Вещи же все в номере, включая чемодан, значит, никуда не уехала. Прямо загадка.
У Каманина мелькнула мысль: а не сделали ли она с собой что-нибудь ужасное? Но он тут же отверг это предположение, у нее совершенно другой характер. К тому же есть сын, требующий много внимания. Иначе есть все предпосылки к тому, что он пойдет по кривой дорожке. Конечно, она сильно обиделась из-за Руты, но это не причина налагать на себя руки. Так что на этот счет можно быть спокойным. А в данном случае это самое важное.
— Феликс! — услышал он позади себя чей-то голос.
Каманин обернулся и увидел Нежельского. Тот быстро шел к нему.
— Я тебя искал, — сказал Нежельский, поравнявшись с ним.
— Нашел, — ответил Каманин. Разговаривать с ним ему сейчас не слишком хотелось. Да и о чем говорить после всего, он не очень ясно представлял.
— Да, нашел. Возможно, после моего признания ты не очень хочешь со мной разговаривать.
— Признание тут ни причем. Я ему не очень удивился.
— Ты знал?
— Нет. Но я догадывался, что кто-то регулярно обо мне доносит, было несколько признаков того. Но я не пытался выяснить, кто конкретно.
— Почему, Феликс?
— Не считал это важным. Доносят, не доносят, я не собирался менять ни свой образ мысли, ни свой образ жизни. Я тогда считал это вообще неизбежным. Такое уж было время. Знаешь, Ваня, власть никогда не жалеет людей, она вынуждает их совершать мерзкие поступки. А мало кто способен противостоять ее напору. Жалко, что этим человеком оказался мой близкий друг. С другой стороны, кому как ни другу доносить на тебя. — Каманин махнул рукой. — Будем считать, что проехали.
Нежельский, словно не веря только что услышанным словам, изумленно посмотрел на Каманина.
— Не думал, что ты так на все отреагируешь. Думал, ты меня проклянешь, разорвешь все отношения.
Каманин задумчиво посмотрел на озеро.
— Скорей всего, некоторое время назад так бы и поступил. Но не сейчас.
— Что же изменилось?
— Почувствовал потребность быть снисходительным. Ты же раскаялся, то есть сам себя обвинил и наказал. Разве этого недостаточно? Или ты почувствовал стремление к мазохизму, чтобы я тебя обвинял, а ты бы каялся и просил прощение. Извини, Ваня, но от меня такого не дождешься. Неси этот крест без самостоятельно. У меня и без того есть, что нести.
— Я, в самом деле, не ожидал, что ты так к этому отнесешься. Мне не хватило твоего осуждения.
— Я так и думал. Присядем, Ваня.
Они сели на поваленное дерево.
