Прочь из моей головы - Софья Валерьевна Ролдугина
– О, да! – откликнулся он гордо. – Не поверишь, но меня даже иногда пытались поколотить. Страшные люди. Слишком серьёзные.
Мне стало смешно – и именно в этот момент я до конца осознала, что у нас получилось.
Мы вернули Йену тело.
По-настоящему.
– Урсула? – встревоженно спросил он и перекатил меня на лопатки, чтобы заглянуть в лицо. Навис сверху – сам немного заспанный и какой-то усталый, а потому по-особенному уютный… И волосы у него вились чуть сильнее, чем в воспоминаниях, особенно почему-то справа. – Ну что же ты плачешь? Не надо. А то придёт злая девочка Тильда и свернёт мне шею. Это меня вряд ли убьёт, конечно, но разговаривать с людьми лицом к лицу станет намного сложнее. И целоваться тоже, что гораздо хуже, потому что я планирую делать это так часто, насколько будет уместно. М-м?
Никогда не думала, что возможно плакать и смеяться одновременно, однако рядом с ним это, кажется, получалось совершенно естественно. Вместо ответа я обняла Йена снова, ещё крепче прежнего, руками и ногами, даже воротник его пижамы прикусила, хотя уж он-то ничем не провинился.
– Живо-о-ой… – вырвался у меня долгий всхлип.
– Более или менее, – откликнулся Йен рассеянно и снова перекатился по кровати – так, что я оказалась сверху. Руки у него освободились, и он осторожно обнял меня в ответ. – Возникли некоторые трудности, но вполне преодолимые. В конце концов, это ведь моё тело, никто не знает его лучше меня… А вот ты нас напугала, милая.
– Чем? – выдохнула я ему в шею.
Ночная сорочка у меня неприлично задралась, и он осторожно вернул её на место.
Где-то вдалеке послышался взрыв – или глухой хлопок, или удар, из-за расстояния было не разобрать.
– Восемь дней. Ты не приходила в себя восемь дней.
Конечно, я догадывалась, что провалялась в отключке не пару часов, а гораздо больше, но цифра всё равно меня поразила. Больше недели! Это означало, что до суда над Хорхе оставалось… сколько там, три, четыре дня? Наверное, всё-таки четыре… Шёпоты у меня в голове стихли, но всё равно мысли путались, словно от сильной усталости; я не ощущала чужого присутствия внутри своего разума – похоже, потерянные души меня покинули, но оставили после себя, как любые незваные гости, страшный бардак.
В принципе, это согласовывалось с тем, что рассказал Йен.
По его словам, когда он вынес меня из Мёртвого Сада, я едва дышала и не откликалась ни на зов, ни даже на чары. Больше всего такое глубокое беспамятство напоминало кому. Внутренние органы постепенно отказывали. Если бы не Йен, возможно, я бы так и умерла, но, как выяснилось, лучше иметь под боком одного талантливого чародея, чем обычную больницу с целым штатом врачей и с современным оборудованием… Несколько дней он держал меня на плаву, не допуская, чтобы состояние ухудшалось, но окончательно привести в чувство не мог.
– Ты как будто была не в себе и уходила всё дальше, – выдохнул Йен, поглаживая меня по спине. – Думаю, что впустить в себя все потерянные души Мёртвого Сада, пусть и на короткое время – слишком даже для такого талантливого медиума, как ты. Сознание тебе удалось защитить, но тело не выдерживало нагрузки. И потому ты начала их инстинктивно отторгать, пока – к счастью – не пришла в норму… Солнце, зачем тебе вообще понадобилось соваться в это гиблое место?
Взрыв раздался снова, чуть ближе, и следом – ещё один; картина за окном – пустынное морское побережье – на мгновение дрогнула и пошла рябью. Но размышлять о том, что происходит, не было никакого желания, если честно. Можно же расслабиться ненадолго? Тем более после восьми дней в беспамятстве?
…в другое время я, возможно, получила бы дельный совет, но сейчас в моей голове было абсолютно пусто.
– Не хотела, чтобы ты первым делом увидел после пробуждения поганые рожи каких-то незнакомых чародеев, – отшутилась я, прижимаясь щекой к чужому плечу.
Он был жарким, и от него пахло цветами. Не от дурацкой пижамы – кстати, обычной чёрной, никаких вам бешеных принтов – а именно от него.
«Йен – это лето. Живое лето», – подумалось вдруг.
– А если серьёзно? – Он погладил меня по голове и мягко провёл пальцем за ухом, точно кошку почёсывал. – Я бы не умер. А вот ты едва не отправилась на тот свет.
– Они могли тебя снова заморозить в этой дурацкой мёртвой воде, и… – Я оборвала себя и зажмурилась. – Нет. Неправда. Просто не хотела никому тебя отдавать. Только не после всего, через что мы прошли.
Он вдруг застыл подо мной – и его руки замерли на моей талии тоже. Более открытый и уязвимый, чем когда-либо; с потемневшими губами, с участившимся дыханием – и более жаркий, чем прежде, хотя, казалось бы, куда там… Глаза у него немного светились и казались теперь скорее голубоватыми, чем серебристыми. Рядом с ним – точнее, лёжа на нём – я ощущала себя очень маленькой и хрупкой, а ещё чувствовала, что сейчас, на короткий миг, он принадлежит мне полностью.
И больше никому.
– Урсула, – позвал вдруг Йен хрипловато, и хватка на моей талии стала крепче. – Знаешь, если мы продолжим в том же духе, то появится большая проблема.
– Большая?.. – переспросила я растерянно, поглаживая его ключицы сквозь тонкую ткань.
Ощущения были завораживающими; глухие взрывы – удары? – грохотали совсем близко, но сильно приглушённый звук мог бы сойти за биение моего собственного сердца.
– Значительно больше среднего, но дело не в этом… – он прикусил губу, и ресницы у него задрожали.
– А в чём? – так же заторможенно переспросила я и пошевелилась, немного меняя положение. И тут до меня дошло. – Оу. О-о-оу…
– Проблема уже появилась, признаю, – совершенно серьёзно ответил Йен. Тут громыхнуло совсем рядом, и я невольно вздрогнула – на гром-то и прочие природные явления откровенно не похоже. – И, честно говоря, сейчас я нахожусь перед нелёгким выбором. Точнее, перед морально-этической дилеммой… С одной стороны, драгоценный шанс, атмосфера и так далее; с другой – Тильда Росянка, которая пришла в движение в тот самый момент, когда ты проснулась, и сердце у тебя забилось чаще. Я,
