Майкл Корита - Добро пожаловать в ад

— Спасибо, — кивнул я.

Нет, я вовсе не пытался издеваться — я сказал это совершенно искренне. Я уже забыл о пистолете в его руках, дуло которого было угрожающе направлено в мой бок. Сейчас я помнил только о том, что он успел помешать Гальончи убить Эми. Я не смог — а вот он успел.

— Ну брось, — осклабился он. — Пустить пулю в Гальончи — это для меня одно удовольствие, Перри. Сплошное удовольствие. Тебе этого не понять. Буду просто счастлив, если смогу доставить себе его еще разок.

За нашей спиной было тихо — Гальончи, конечно, слышал его слова, но предпочел благоразумно промолчать. Поглядывая в зеркальце заднего вида, я мог различить в темноте его лицо; даже сейчас, ночью, было видно, что глаза его широко раскрыты. Он следил за нами, и от этого взгляда мне стало не по себе. Даже сейчас, когда он лежал на заднем сиденье, тяжело раненный, истекающий кровью, без оружия, с наручниками на руках, от него явственно веяло угрозой.

— Когда ты уполз в траву, я уж было решил, что ты надумал удрать, — с чувством проговорил я. — Испугался и решил добраться до шоссе и унести оттуда ноги.

Дорэн покачал головой.

— Нет. Я же знал, что только два строения на этой стоянке еще кое-как держатся: третий домик да еще тот старый трейлер. Как только я сообразил, что в третьем прицепе его уже нет, то догадался, что он решил перебраться в трейлер и ее прихватил с собой. Это было логично — ведь так он оказался ближе к дороге и мог видеть каждого, кто приедет. А одну ее он бы ни за что не оставил.

— А где ты раздобыл пистолет? — полюбопытствовал я.

— Да в том же самом трейлере, где ж еще? — хмыкнул Дорэн. — В конце концов, я ведь проторчал в нем последние две недели. И я хорошо знал, где припрятал свой пистолет, зато Гальончи понятия о нем не имел. — Он поерзал, устраиваясь на сиденье поудобнее, и слегка опустил оружие. — Штука вот в чем, приятель: девчонка твоя жива и в безопасности, верно? Так что расслабься чуток, хорошо? Самое дерьмо уже позади — во всяком случае, что касается тебя. Что до меня… мне еще нужно кое-что доделать, чтобы поставить на этой истории крест. Так что, считай, тебе повезло — увидишь шоу до конца да еще из первого ряда. — Он слегка склонил голову и с усмешкой глянул на меня. — Слушай, я тут, похоже, чего-то не догоняю: этот парень, сын Джефферсона, он что, и впрямь застрелился, покончил с собой? Ох и не хрена ж себе! Но зачем? Если он не был ни в чем виноват, почему он это сделал?

Мне показалось, или в его голосе действительно слышалось сожаление. Во всяком случае, меня это здорово удивило. Я покосился на него через плечо, потом отвернулся и принялся снова смотреть на дорогу.

— Ты ведь предупредил, что доберешься до него, разве нет? Что явишься к нему и убьешь. Ты мучил его, играл, как кошка с мышкой. Думаю, он тебе поверил.

— Это ты верно говоришь, но стреляться-то зачем? — искренне недоумевал он. — Почему он не пошел в полицию, не рассказал все копам? Он ведь мог сдать им этого Брукса с потрохами. Если бы он это сделал…

— Ну сдал бы он Брукса, и что? Выдать Брукса — все равно, что выдать самого себя. Да и отца заодно. — Я покачал головой. — Ты хоть представляешь себе, что было бы? Отец его оказался бы за решеткой. Конечно, они могли бы попробовать отпереться от всего, но не думаю, что у них получилось бы. А к тому времени, когда он узнал, что его отца уже нет в живых, я стоял в двух шагах от него. Вот он и решил, что и ты наверняка где-то поблизости.

— И все-таки жаль, что парнишка не пошел к копам, — с сожалением вздохнул Дорэн. — Многое тогда могло бы быть по-другому.

Я снова бросил на него взгляд, увидел его лицо, по которому бегали тени, и, наконец, решился.

— Слушай, выпусти меня, а? А сам садись за руль и жми на газ. Только не езди к Бруксу. Езжай на север, на юг, к черту — словом, куда угодно, хоть на край света. Только не езди туда, Дорэн. Помяни мое слово, ничего хорошего из этого не выйдет.

— Попридержи язык, Перри, — коротко бросил он.

Довольно долгое время никто из нас не произносил ни слова. Дорога была пустынна, ни одна машина не повстречалась нам на пути, только наш замызганный старый микроавтобус мчался вперед, а вокруг стояла тишина, прерываемая лишь унылым посвистыванием ветра да шорохом шин по асфальту.

— Было время, — вдруг снова заговорил Дорэн, — когда я уж подумал, что все это дерьмо позади и жизнь понемногу налаживается, — я хочу сказать, незадолго до того, как была убита Моника, а я загремел в тюрягу. Нет конечно, я не обольщался, знал, что еще много времени пройдет, прежде чем все будет как надо, но, черт возьми, приятель, я начал надеяться, что прошлое осталось позади, твердил себе, кто старое помянет, тому глаз вон, и все такое… А сам вкалывал, как черт, до седьмого пота, честно вкалывал, уж ты мне поверь. И знаешь, что со мной сотворило это чудо? То местечко в Женеве, где нет ни души, одни только деревья. Всего в часе езды от того места, где я родился и вырос, но… дерьмо! До чего ж было славно выбраться наконец из города, ты не поверишь! Знал бы ты, как я любил эти деревья, как я был счастлив там! Да что там, я даже завел себе счет в банке, во как! Откладывал каждый лишний доллар, когда у меня завелись деньжата, уже подумывал о том, чтобы перебраться в какое-нибудь другое местечко — я имею в виду, на зиму.

Я мысленно представил себе картину, о которой он говорил: трейлер посреди леса, высокие деревья, окружающие его со всех сторон, зеленый шатер леса. Я увидел это — а потом увидел Алекса Джефферсона, его роскошный загородный дом в двух шагах от клуба, принадлежавшую Полу Бруксу винокурню и элегантное шато на берегу озера, в котором он жил.

— И все у меня было в порядке, — мечтательно продолжал Дорэн. — Представляешь, в первый раз у меня было все, что нужно для счастья. И Моника у меня была. Меня она вполне устраивала. Нет конечно, я знал, что долго это не продлится, мы оба это знали, но она меня устраивала. Ее приятелям я не нравился, а ее старики и вовсе нос от меня воротили, но толком-то они меня не знали. Нет, какие-то слухи обо мне ходили, конечно, в округе толковали, что я, мол, парень горячий и со мной лучше не связываться, ну и все такое. Но с этим было покончено. Все это осталось в прошлом. И Моника это знала. Может быть, никто больше этого не понимал, а она понимала. Когда мы в тот вечер расстались с ней, я помню, как сидел один, покуривал и думал, что уже к весне, я буду, что называется, чист. Я имею в виду, что тогда у меня точно начнется новая жизнь. К тому времени я обоснуюсь уже на новом месте, перестану зашибать, завяжу с наркотой и со всем остальным дерьмом. Мне до этого оставалось, уже всего ничего, понимаешь? Все, что от меня требовалось, это пережить зиму. Продержаться до весны. — Голос его внезапно изменился: хрипотца куда-то исчезла, теперь он стал мягким, почти музыкальным. — Пережить зиму и продержаться до весны, — мечтательно повторил Дорэн.

Мы доехали до развилки, от которой в разные стороны расходились сразу четыре дороги, и Дорэн велел мне свернуть направо, к винокурне. Ветер стал заметно сильнее, он раскачивал деревья, стряхивая с них воду.

— Но ты ведь не мог не понимать, что кто-то тебя подставляет, — не выдержал я. — Тогда для чего ты согласился на сделку?

— Потому и согласился. Потому, что кто-то меня подставил, Перри. Да, это они тоже ловко обстряпали… очень ловко, надо отдать им должное. Понимаешь, одно дело — бороться, когда тебя обвиняют в чем-то, чего ты не совершал, но ты чувствуешь под ногами твердую почву и тебе известно, о чем идет речь, какие улики против тебя у них есть, какие факты и все прочее. Но со мной-то все было по-другому! Я ведь даже не знал, что у них есть против меня! А этот адвокат, этот купленный с потрохами ублюдок, так и вился вокруг меня, прожужжал все уши, каждый божий день твердил, чтобы я не валял дурака, а пожалел бы себя, подумал бы хорошенько, потому как, мол, только сделка меня спасет. Говорил, что в этом случае я всегда могу попросить о помиловании, надеяться, что мне скостят срок, и если повезет, то, глядишь, и выйду пораньше. Но если дело дойдет до суда, да еще в этом округе, то тогда мне точно конец. Повторял, что дело уж больно серьезное — убийство. А при моей-то репутации и с моим «послужным списком» у меня и вовсе нет никаких шансов. Сказал, что добиться, чтобы судебные слушания перенесли в другой округ, ему ни за что не удастся, и надо соглашаться на эту сделку, а потом думать, как добиться помилования. Так безопаснее.

— А у тебя были какие-то подозрения? — спросил я. — Ну, насчет того, кому вдруг потребовалось тебя подставить? Или ты просто решил, что во всем виноваты копы?

— Господи, да на кого я тогда только не думал! Только все, что называется, пальцем в небо. Нет, конечно, поначалу я решил, что это копы постарались — но тогда кто, спрашивается, ее убил? Потом я начал грешить на ее отца, мол, это он решил повесить на меня всех собак, ведь он всегда терпеть меня не мог. Но и на психа он тоже не очень похож, поэтому я решил, что это вряд ли. Но тогда почему меня, черт возьми? Кто выбрал Энди Дорэна, кто решил, что именно я лучше всего подойду на роль убийцы? Я ломал себе голову над этим каждый день и каждую ночь, но даже близко не смог догадаться. Кстати, знаешь, одно время я даже серьезно подозревал, что к этому делу приложил руку кто-то из моего бывшего армейского начальства. Можешь поверить в такое дерьмо? А я ведь даже и об этом думал. Меня ведь в свое время оттуда вышибли, ну вот я и решил, что кто-то из тех парней принял это слишком близко к сердцу, я имею в виду, серьезнее, чем мне тогда казалось. Бред, верно? Видишь, насколько далек я был от правды.