Андерс Рослунд - Три секунды
Гренс расстегнул портфель и достал ноутбук:
— Отличная штука. Свен взял такой на юг Соединенных Штатов. Он вчера летал туда.
Неуклюжими пальцами он сунул лазерный диск в дисковод, открыл файл. На экране возникло черное окно.
— Кнопок многовато. Но у меня уже неплохо получается. И кстати, Свен встречался с Эриком Вильсоном. Ну, когда у него с собой был компьютер.
Две камеры слежения из Русенбада. Одна над стеклянной будочкой охранника, другая — в коридоре третьего этажа. Изображение на записях, которые Гренс изъял пару вечеров назад, было дерганое и мутноватое, но вполне распознаваемое.
Пять человек в течение нескольких минут входили в один из служебных кабинетов правительственной канцелярии.
— Узнаете их? — Гренс указал на изображение. — Может, вы даже узнаете кабинет, куда уходят эти люди?
Он остановил запись, стоп-кадр занял весь экран. Кто-то, вытянув руки, стоял спиной к камере, еще один человек стоял перед ним, положив руки ему на спину.
— Вот это, последнее. Первый, с вытянутыми руками, — личность с уголовным прошлым. Этот человек, когда была сделана запись, работал на полицию Стокгольма в качестве агента под прикрытием. А тот, кто стоит перед агентом, положил руки ему на спину, — это интендант полиции. Он обыскивает агента.
Гренс взглянул на Йоранссона, тот ссутулился.
Гренс подождал. Йоранссон не поднимал на него глаз.
— Компьютер принадлежит полиции. Но вот это — моя личная вещь. — Гренс пошарил в наружном кармане портфеля и достал лазерный плеер. — Огестам подарил, лет пять назад, у нас тогда вышел небольшой конфликт. Такая современная штуковина, как у молодых. Не говорите Огестаму, но я ей не часто пользовался. А пару недель назад начал. Когда послушал пару интересных записей.
Пакет с булочками мешал, и Гренс отодвинул его.
— А вот это я позаимствовал из конфиската. Кража со взломом в квартире на Стура-Нюгатан. Предварительное следствие прекращено. Изъятие отменили, но за вещами никто не явился. — Он поставил на стол две маленькие колонки и долго подсоединял их к ноутбуку. — Надеюсь, с ними все в порядке… черт его знает, может, себе оставлю.
Гренс нажал на кнопку.
Скрип стульев, движение людей.
— Совещание. — Комиссар оглядел кабинет. — В этом самом кабинете. За этим самым столом. Девятое мая, пятнадцать сорок девять. Я немного перемотаю вперед, на двадцать восьмую минуту двадцать четвертую секунду. — Он повернулся к своему ближайшему начальнику.
Йоранссон снял пиджак, обнажив темные пятна под мышками на голубой рубашке.
— Человек, который говорит. Я думаю, вы узнаете голос.
— Вам уже приходилось разбираться с такими делами.
— Вы вынудили меня, Свена, Херманссон, Кранца, Эррфорса и…
— Эверт…
— …еще чертову тучу сотрудников полиции неделями заниматься расследованием, результат которого вы, Йоранссон, уже знали.
Йоранссон в первый раз взглянул на него. Он заговорил было, но Гренс мотнул головой:
— Я скоро закончу.
Пальцы быстро нашли нужную кнопку.
— Я еще чуть-чуть промотаю. Двадцать две минуты семнадцать секунд. То же совещание, другой голос.
— Я не хочу, чтобы так было. Вы не хотите, чтобы так было. У Паулы нет времени на Вестманнагатан.
Эверт Гренс смотрел на главного полицейского Швеции.
Кажется, по закаленному фасаду пошла трещина. Слишком часто стали подергиваться мышцы вокруг глаз, ладони медленно терлись друг о друга.
— Врите своим коллегам. Сливайте своих сотрудников. Давайте иммунитет уголовникам, чтобы расследовать другие преступления. Если таково будущее полиции… тогда я просто не могу выразить, как доволен, что мне осталось всего шесть лет до пенсии.
Не дожидаясь ответа, Гренс поправил колонки, развернув их к заместителю министра юстиции.
— Он сидел среди вас. Разве не странно?
— Я гарантирую, что вас не будут судить за то, что случилось на Вестманнагатан. Я гарантирую, что мы обеспечим вам возможность выполнить ваше задание в тюрьме.
— Микрофон где-то на уровне коленей, на человеке, который сидел на том же месте, где сейчас сижу я.
— И… что после того, как работа будет закончена, мы вас не оставим. Я знаю, что к тому времени вам будет вынесен смертный приговор, уголовный мир вас спалит. Мы дадим вам новую жизнь, новую личность, деньги, вы сможете начать все сначала за границей.
Гренс поднял колонки, поднес их поближе к месту, где сидела хозяйка кабинета:
— Я хочу, чтобы вы услышали продолжение.
Снова ее голос, ровно с того места, где он остановил запись.
— Это я вам гарантирую как заместитель министра юстиции.
Комиссар потянулся за белым бумажным пакетом. Еще одна булочка, потом — остатки кофе с самого дна чашки.
— Статья: недонесение о преступлении. Статья: укрывательство преступника. Статья: преступный сговор. — Гренс был готов к тому, Что они попросят его уйти, будут угрожать, вызовут охрану, станут спрашивать, с чего он вообще взял, что это его как-то касается. — Статья: дача ложных показаний. Статья: нарушение должностных обязанностей с отягчающими обстоятельствами. Статья: должностной подлог.
Они сидели не шевелясь. Молчали.
— Может, и на другие статьи потянете?
Несколько чаек кружили за окном с самого начала встречи.
Теперь только их громкие крики и были слышны.
Крики чаек и регулярные вдохи-выдохи четырех человек, собравшихся за столом.
Через несколько минут Гренс поднялся, медленно прошагал через кабинет — сначала к окну и птицам, потом назад, к людям, которые уже больше никуда не торопились.
— Я больше не собираюсь брать вину на себя. Никогда. Ни единого раза.
Три дня назад он принял решение, которого боялся все время службы в полиции: выстрелить в другого человека на поражение.
— Ответственность за его смерть — не на мне.
Этой ночью он осмелился провести несколько часов на кладбище — на скромной могиле, которой боялся больше всего на свете.
— Ответственность за ее смерть — не на мне.
Его голос… его голос снова стал странно спокойным.
— Убийца — не я.
Он указал на них, на каждого поочередно:
— Это вы. Это вы. Это вы.
Еще через день
На пару сантиметров выше ягодиц, третий и четвертый позвонки, боль почти невыносимая. Он осторожно пошевелил ногами в воздухе, всего раз, когда все было тихо, а боль немного отпустила.
Он не ощущал запаха мочи и экскрементов. В первые часы — может быть, но не теперь, не сейчас. Больше не ощущал.
В тот первый вечер, ночь и утро он не закрывал глаз, высматривая невидимое — кричащие голоса, бегущие ноги… Теперь он закрыл глаза и не открывал. В таком тяжелом мраке все равно ничего не увидеть.
Он лежал на алюминиевых пластинах, из которых состояла длинная круглая труба. По ощущениям — сантиметров шестьдесят в диаметре. Как раз хватало места плечам, а если вытянуть руку, то можно коснуться верхней части трубы.
Живот распирало изнутри, и он позволил тонкой струйке стечь по ногам. Стало полегче, не так беспокойно. В последний раз он пил воду утром перед самым захватом заложников. Дальше была только моча, которую ему удавалось собрать и отправить в рот, пара пригоршней за сто часов.
Он знал, что человек может продержаться без воды неделю, но жажда была бешеным гостем, губы, десны и глотка сжимались от сухости. Он терпел жажду, как терпел голод и боль в измученных неподвижностью суставах, как терпел темноту, в которую перестал всматриваться, когда стихли крики и топот бегущих ног. Но жара… жара пару раз чуть не заставила его подумать о том, чтобы сдаться. Электричество отключили из-за пожара, вентиляция больше не приносила свежего воздуха, и температура в закрытой трубе поднялась. Из-за жары он был как в лихорадке, последние несколько часов он ухитрялся фокусировать взгляд всего на пару минут, но теперь и этого не мог. Он больше не выдержит.
Надо было вылезти еще вчера.
Именно столько он и собирался пролежать в трубе: трое суток, пока не пойдет на убыль адреналин, заставляющий быть начеку.
Но вчера во второй половине дня кто-то открыл дверь и стал разгуливать по техническому этажу. Он лежал неподвижно, слушая шаги и дыхание охранника, или электрика, или водопроводчика в каком-нибудь полуметре под собой. Помещение, где проходят электрические провода и водопроводные трубы тюрьмы, посещают всего раз в неделю. Он знал это, но решил для надежности выждать еще двадцать четыре часа.
Он поднес к лицу левую руку, посмотрел на часы, когда-то принадлежавшие пожилому инспектору.
Девятнадцать сорок пять. Через час заключенных запрут по камерам.
