Маша из дикого леса - Дмитрий Александрович Видинеев
– Да быть того не может! – она зажмурилась и снова уставилась на Машу, на шрам от ожога на щеке. Её лицо покрылось пунцовыми пятнами. – Быть не может!
– Что не может быть? – насторожился Куннар.
– Эта девка! – Грыжа нервно рассмеялась, издавая звуки похожие на хрюканье. – Я знаю её. Козявка изменилась, я помню её чумазой, тощей, с волосами растрёпанными, но, чёрт возьми, это она! Машка! Вот уж действительно, мир тесен. Знаешь, Куннар, всё это время я думала, что она сдохла, даже не сомневалась в этом… У меня аж мурашки по коже. Словно на призрака смотрю.
Теперь она понимала, почему ей в последнее время постоянно мерещилась эта девчонка. Знак свыше! Гроза указывала: «Вот кто угрожает всему, что тебе дорого! Вот кто! Смотри!» Всё встало на свои места, загадок больше нет. Даже как-то полегчало, будто долго бродила по лабиринту и наконец нашла выход. И Грыжа была уверена: эта мелкая дрянь больше не будет мерещиться.
– Ты слышишь меня? – она наклонилась к Маше. – Помнишь, кто оставил шрам на твоей роже?
– Сколько ей примерно лет? – поинтересовался Куннар.
– Да хрен его знает, – ответила Грыжа. – Лет десять-одиннадцать.
– Ребёнок совсем. Интересно, кто сделал её той, кто она есть? – Куннар обратился к Маше: – Кто стоит за тобой, девочка? Ветер, Пустота, Гниение, Луна, Солнце? Ну же, ответь?
– У неё рот заклеен пластырем, – сказала Грыжа. – Стоит ли отлеплять? Неизвестно на что эта тварь способна. Может, она словами гипнотизировать умеет.
– Не думаю, – Куннар сделал шаг вперёд. – Но ты права, Галина, не стоит рисковать.
Он вытянул руку, пошевелил пальцами, словно прощупывая пространство перед собой. Спустя минуту прошептал:
– Я чувствую… Чуждая мне энергетика… Она жжётся…
Сделал ещё шаг и тут же отступил с гримасой боли на лице.
Маша тоже ощутила боль, словно её обдало раскалёнными искрами. В сознании вспыхнули молнии, на виски изнутри так надавило, что она не смогла сдержать стон.
– Я к ней даже прикоснуться не могу, – ошарашенно произнёс Куннар. На его лбу выступил пот. – Это Луна сделала её такой. Я только что видел Луну!
– Ещё год назад она была обычной девчонкой, – буркнула Грыжа.
– Я тоже когда-то был обычным, – Куннар расправил плечи, провёл ладонью по волосам.
Маша чувствовала себя так, словно угодила в клетку с чудовищами: вот-вот накинутся и раздерут на части. И она теперь понимала, что Грыжа тут не главное чудище. Тот второй, Куннар – он в разы опасней. В нём – Гроза!
– Я не стану коверкать её мозги, – заявил Куннар. – Башни она не увидит. Хочу отдать её Грозе такой. Хочу, чтобы её сознание было ясным. Для такой, как она, стоит сделать исключение из правил. Пускай увидит и осознает Мир Грозы во всей красе, прежде чем… – он замолчал, не собираясь заканчивать фразу.
Но Грыжа мысленно закончила за него: «…прежде чем Гроза подвергнет её ужасным страданиям!»
А Маша отметила, что он что-то сказал про башни. Ей вспомнились строения из сна. Этот человек как-то с ними связан. Впрочем, Маше сейчас было не до загадок.
– В каком она состоянии? – спросил Куннар.
– Мутная какая-то, – ответила Грыжа. – Судя по роже, ещё плохо соображает после снотворного.
– Тогда подождём. Пускай оклемается… Люблю такие моменты.
– Ты о чём?
Куннар улыбнулся.
– О предвкушении, Галина. О предвкушении.
Он развернулся и вышел из комнаты. Грыжа приблизила лицо к лицу Маши, прошипела:
– Я рада, что ты выжила! Ты не представляешь, что тебя ждёт! Уже скоро ты встретишься с Грозой! Никому не позволено гадить в моём мире, слышишь? Ни-ко-му! Теперь понимаю, почему я тебя так ненавидела… Чувствовала, что когда-нибудь ты встанешь на моём пути и нагадишь, нагадишь! Всегда это чувствовала!
Она выпрямилась, сдула со лба прядь волос и пошла к выходу, но, сделав пару шагов, остановилась, повернулась.
– Чуть не забыла… Так, мелочь, но, думаю, тебе это будет интересно узнать. Твои приёмные родители сдохли! Из-за тебя сдохли! Я приказала их забить до смерти, как свиней паршивых!
Очень довольная собой, Грыжа вышла в коридор и закрыла дверь. Она была почти счастлива.
Маша закричала, балансируя на грани сумасшествия. Всё её естество вопило. В голове громче громовых раскатов звучал голос Грыжи: «Твои приёмные родители сдохли! Из-за тебя сдохли!..»
На улице к Грыже подбежала женщина с рыжим париком в руке.
– Мы всё сделали! Отец девчонки мёртв! Вот только… Он одного из наших убил, шею свернул. А ещё одному руку сломал. Сильный мужик оказался. Ребята его били, били, а он… Прости, Галина, что так вышло.
Ублюдок убил её человека? Это подпортило настроение Грыжи, но не сильно. Главное ведь конечный итог. А итог таков: те, кто мешал ей жить, наказаны. Точка! И так будет с каждым, кто посмеет нагадить на её территории.
Глава двадцать пятая
Всё утро моросил дождик, но теперь прекратился.
Мотя курил пятую за час папиросу. Он сидел на скамейке и напряжённо смотрел на здание, в которое люди Грыжи принесли ребёнка. Мальчика, девочку? Это он не разглядел. Заметил лишь, что на ребёнке были джинсовый комбинезон, кроссовки и мешок на голове.
Он отлично знал, что случается с теми, кого насильно приводят в это здание. С тех пор, как побывал в той белой комнате, ему теперь часто снились чудовищные глаза, «чёрный воронок» и высокий лысый тип в длинном плаще. Образы, которые буквально въелись в сознание, и, кажется, обосновались там навсегда.
Чёртов Мир Грозы!
И что же получается, Грыжа с чудотворцем собираются отправить туда ребёнка? Хотят принести его в жертву Грозе?
Мотя вспомнил слова Грыжи: «Был хищником, а стал овцой».
Обидные слова. Но в чём она неправа? Действительно ведь овцой стал. Раньше ничего не боялся, а теперь в страхе живёт постоянном. И Грыжа его пугала, и чудотворец, и пустые глаза сектантов. Само это место пугало до чёртиков. И не уходил ведь, не пытался сбежать, словно что-то крепко держало, не давало даже помыслить о побеге. Может, Гроза и держала?
Овца. Конечно, овца. Даже слова не сказал, когда Серёжу похоронили, как паршивого пса – скинули труп в яму в лесу и закопали по-быстрому. А Грыжа ещё и на могилу плюнула.
Конечно, овца.
Написал дочери ещё одно покаянное письмо, но не решился его отослать: топтался возле почтового ящика целый час – руки дрожат, на глазах слёзы. И порвал, в конце концов, письмо. Как последний трус.
Нет больше хищника. Нет того, кто по любому поводу мог в морду дать.
