Юрий Черняков - Чудо в перьях
— Они быстро гнали! — сказал я, злясь на себя. — С мигалкой, с сиреной. А переоделся я прямо в машине. Устраивает? А переговорить с вами, Роман Романович, я действительно тогда хотел. А меня подставили. Разыграли как по нотам и направили по вашему следу.
— Осторожно! — предостерег он. — Откуда ты знаешь, что тебя не провоцируют? Что каждое слово может быть использовано против тебя? Еще немного, и ты заложишь Андрейка… Ведь лучший друг, верный раб, я ему всегда завидовал: вот бы мне такого! А ты стараешься разочаровать… Ну да, хочешь показать, что хозяин выиграл тот наш спор, я понимаю…
— Что-то ты много болтаешь сегодня, — сказала Ирина, по-прежнему следя за дорогой.
— Что ж, — сказал я. — Откровенность за откровенность.
— Легче на душе стало, а? — засмеялся он. — Я вижу! Вон как глаза заблестели! Тебя, поди, уже перевербовать можно. Ведь готов, а?
— Кто, вы? — Я обернулся к нему. — Вы будете вербовать?
— Ну зачем я! — не переставал он смеяться. — Есть люди… Скажем так, те, кто организовал покушение, они теперь и расследуют. И сами себя ловят, но так, чтобы не попасться! Вот они тебя и завербуют! Конъюнктура, как фортуна, повернулась на сто восемьдесят…
Он тряс головой, глаза возбужденно блестели.
— Может, помолчим? — спросила Ирина. — Сегодня ты невозможный!
— A y меня полно вопросов накопилось! — продолжал он. — Ты зачем Ленку мою, племянницу, к себе приблизил, в хор устроил? Я вот смотрел сегодня: она или не она? Потом вижу: она!
— Что же ты ее не позвал? — спросила Ирина.
— Для прокуратуры это не факт, а для меня бесспорная улика. Совесть заела! Вот так, Паша, не делай добрых дел!
— Ну все тебе не так, — сказала Ирина. — Всякое лыко в строку.
— Я только понять хочу! — сказал он. — А ты не встревай!
— Ну кругом перед вами виноват! — сказал я. — И не отопрешься.
— Но петь-то она никогда не могла, — склонился он ко мне. — Уж это я точно знаю. Я сегодня наблюдал специально. Рот открывает и все невпопад. Как тут не заподозришь? Я правильно говорю?
— У нее, если не ошибаюсь, ребенок? — спросила Ирина. — А ты ее там одну оставил!
— А ты не защищай его, не защищай! Сам скажет, если есть что. Оставил… Может, она сама не захотела? И в радимовских потехах участвовала! Первой красавицей стать захотела! Корону ей подавай. А у самой живот на нос лезет.
— Запямятовали вы, Роман Романович! — сказал я. — Как сами выторговывали для нее второй приз.
— Просил. Да. Преодолевая отвращение! А что делать? Говорил, чтоб не смела, а она — ни в какую! Что мне оставалось, если сама не отказывалась, как ее ни просил! Вот ты бы на моем месте, а?
— Успокойтесь, — сказал я. — Она мне никто. Жалко ее стало, вот и взял к себе.
— Значит, в любовницы к тебе тоже не годится? — снова насел он. — Рылом не вышла или еще чем? Полкрая обрюхатил, а наша ему не подходит, видишь ли! Из идейных побуждений!
Ирина тряслась от беззвучного смеха. Я тоже прыснул, не выдержав. Цаплин озабоченно смолк, потом снова захохотал, перекрывая шум двигателя.
— Вот так, Паша! Не делай добрых дел! Чтобы тебя не подозревали! Правильно я говорю? — И хлопнул меня сзади по плечу.
Потом замолчал, довольный, и снова захрапел. Я искоса посмотрел на Ирину. Мне показалось, что она быстро смахнула слезинку с глаз. Что, действительно, их связывает? Что общего? По виду — юная журналистка, влюбленная в своего шефа-громовержца, не испугавшегося всесильного Радимова. И понемногу разочаровывающаяся…
Надо ей в этом помочь — в разочаровании. Которое должно непринужденно смениться новым очарованием. Попробуем, пока этот спит. Получится, не получится…
Я положил ей руку на колено, по-прежнему глядя прямо перед собой. И замер. Она тоже замерла. По моей руке туда и обратно сплошными потоками пошли встречные импульсы. Потом она попыталась, впрочем не очень настойчиво, убрать мою руку, но я только крепче сжал колено. Потом снял.
Мы прислушивались к сопению на заднем сиденье, иногда переходящему в храп.
— Павел Сергеевич! — сказала она наконец. — Я знаю, почему вы согласились с нами ехать и выслушивать этот бред.
— Ну почему бред? — зевнул я. — Нормально… Немного вранья, чуть-чуть шантажа, остальное на пушку.
— Но ведь вы, именно вы, Павел Сергеевич, заглянули тогда к нам в окно. Я не могу ошибиться. Я узнала вас по глазам. Они у вас такие, знаете, шалые. Женщинам должно нравиться. А вы, кстати, этим пользуетесь.
Я чуть было снова не положил руку на ее колено, однако она это почувствовала и оттолкнула локтем на полпути.
— Только не надо. Не место и не время. Я ведь серьезно!
— Что серьезно? — спросил я. — Бросьте… Неужели кому-то скажете, что были на даче ночью у женатого человека? И признаете тем самым вашу тайную связь?
Цаплин перестал сопеть, что-то неясно промычал и захрапел.
— За кого вы меня держите? — продолжал я. — Вы неглупая женщина. Сами знаете, чем я занимаюсь и что это мне дает. Неужели мне так не хватает каких-то заказных убийств? За один концерт сегодня я заработал больше, чем за это. Меня подставили, использовали, неужели не ясно? Точно так же меня постараются использовать, чтобы я убрал Радимова, поскольку уже впутали в эту историю и мне ничего уже не остается… Подумайте сами! — Я положил руку на прежнее место, и она не шелохнулась. — Я мог бы соврать, что пылаю к вам страстью и потому за вами подглядывал. И мне могут поверить! Вы ведь такая привлекательная, обворожительная… Разве этого не может быть?
Она жалобно посмотрела на меня. По-моему, ей запомнятся только две последние фразы. А колено даже подвинулось в мою сторону.
— То есть это не нужно никому! — продолжал я. — И Романа Романовича просто используют, как использовали когда-то меня. Осторожно, незаметно, искусно. Вы не согласны со мной?
Я повернулся к ней, а моя рука продвинулась чуть выше.
— Я не знаю, — помотала она головой. — Я запуталась окончательно. Сегодня я слушала и думала: «Не может этот человек, так тонко переживающий музыку, такой мужественный и одновременно возвышенный…» Не надо только, я прошу вас… — Она аккуратно, чтобы не обидеть, сняла мою руку. — Вы портите мое мнение о себе.
— А то что будет? — спросил я. — Скажете как на духу?
— Вы мне казались умнее. — Она мельком взглянула на меня и замкнулась, изменившись лицом.
Чуть не испортил. До сих пор все шло как по маслу. Она-то имеет в виду другое, как и всякая неиспорченная женщина. Ведь знаешь же, что нельзя мешать одно с другим.
Она вдруг нажала на тормоз, так что машину занесло.
— Не могу я, понимаете! — сказала она, положив голову на руль. — Не могу… Все время надо играть, лгать, предавать… Ведь вы хотите, чтобы я его предала? И стараетесь меня опутать!
Я оглянулся на Цаплина. Во время заноса он мешком свалился вбок и сопел теперь в этом положении, вобрав голову в плечи.
— Давайте я сяду за руль, — сказал я и вылез на дорогу. Она помедлила и тоже открыла свою дверцу. Я помог ей выбраться, и на секунду, не больше, она припала ко мне, упершись локтями в мою грудь.
Сквозь рваную, с неровными краями рану в сплошной низкой облачности сочился густой лунный свет. Ветер с сухим шелестом поднимал и закручивал дорожную пыль с редким снегом.
— Зачем вам это? — Она ясно смотрела мне в глаза. — Боитесь, я вас выдам?
— А вы? — спросил я, прислушиваясь к усилившемуся храпу из машины. Как будто не притворяются, ни он, ни она.
— У вас тоже хорошие глаза, — сказал я. — И с вами хочется говорить о чем-то другом. Но вы сами этого не позволяете.
Она отстранилась, отвернулась и обошла машину.
— Ну так едем или не едем? — спросил я громко, прежде чем она открыла дверцу. Теперь он храпел как-то не слишком убедительно. Потом смолк и поднял голову.
— А почему мы стоим? — спросил он. — А, ну да… Мальчики налево, девочки направо. Теперь меня подождете.
Он неуклюже вылез, но, оглянувшись на нас, сидящих в машине, наклонился, подмигнул, мол, знаю вас, погрозил пальцем и не отошел в сторону, а прямо на ходу, расстегивая молнию на брюках. Потом застыл на месте, к нам спиной, широко расставив ноги. Слышно было, как струя зашипела в пыли.
— О Боже! — вздохнула Ирина и прикрыла глаза.
Я положил руку на ключ зажигания, Спустил ручной тормоз.
— Не надо! — сказала она, не открывая глаз. — К тому же, Павел Сергеевич, теперь вы должны его беречь как зеницу ока. Не дай Бог, с ним опять что-то случится, когда вы опять были рядом. А я как свидетельница сразу перейду в разряд соучастниц. Вы этого добиваетесь?
Цаплин, сопя и ворча, сел сзади.
— Что же не сбежали? Такая была возможность! Небось сговорились, пока я спал?
— Прекрати! — крикнула Ирина. — Напился, так кто виноват?
