Том Смит - Малыш 44
По ступенькам узкой лесницы кот спустился в тускло освещенный подвал и пропал из виду. С верхней площадки комната внизу почти не просматривалась. Со своего места Лев видел лишь край постели. Она была пуста. Может, Андрея просто нет дома? Лев стал спускаться по лестнице, стараясь не производить ни малейшего шума.
Дойдя до низа, он осторожно выглянул из-за угла. За столом сидел какой-то человек. На нем была чистая белая рубашка, а на носу красовались квадратные очки с толстыми стеклами. Он играл в карты сам с собой. И вдруг мужчина поднял голову. Кажется, Андрей ничуть не удивился. Он встал. На стене за плечом брата Лев увидел коллаж из газетных вырезок, на которых повторялась одна и та же фотография — его самого, торжествующего, рядом с горящим танком, Героя Советского Союза, парня с победного плаката.
— Павел, почему ты не приходил так долго?
И младший брат жестом указал ему на стул напротив.
Лев вдруг понял, что ему не остается ничего другого, кроме как повиноваться. Ситуация выходила из-под контроля. Андрей ничуть не выглядел встревоженным или захваченным врасплох, он не заикался от волнения и даже не пытался убежать. Похоже, он давно готовился к этой встрече. Лев же растерялся и чувствовал себя не в своей тарелке: ему было трудно противостоять брату.
Лев сел. Андрей тоже опустился на свой стул. Брат напротив брата: воссоединение спустя двадцать с лишним лет. Андрей спросил:
— Ты с самого начала знал, что это я?
— С самого начала?
— С самого первого обнаруженного тобою трупа.
— Нет.
— Чье тело ты обнаружил первым?
— Ларисы Петровой, в Вольске.
— А-а, молодая девушка. Я помню ее.
— А ты помнишь Аркадия из Москвы?
— В Москве их было несколько.
«Несколько» — он так спокойно произнес это слово. Если убийств действительно было несколько, значит, их все благополучно замяли.
— Аркадий был убит в феврале нынешнего года, на железнодорожном полотне.
— Маленький мальчик?
— Ему было четыре года.
— Да, я помню его. Это было совсем недавно. К тому времени я уже усовершенствовал свой метод. Но ты по-прежнему не догадывался, что это я? Признаю, в ранних убийствах картина не была столь явной. Я сильно нервничал. Видишь ли, я не мог сделать все слишком уж очевидным. Это должно было быть нечто такое, что распознал бы ты один. Не мог же я просто взять и написать свое имя? Хотя разговор я вел с тобой и только с тобой.
— О чем ты говоришь?
— Брат, я никогда не верил, что ты погиб. Я всегда знал, что ты жив. У меня оставалось только одно желание: вернуть тебя.
Что сейчас звучало в голосе Андрея — гнев или любовь? Или эти чувства слились в нем воедино? И в чем на самом деле заключалось его желание — вернуть Льва или отомстить ему? Андрей улыбнулся, и улыбка у него вышла широкой и искренней, как если бы он только что выиграл в карты.
— Твой неуклюжий, неловкий, глупый брат оказался прав в одном. Он был прав насчет тебя. Я пытался убедить мать в том, что ты жив. Но она не хотела меня слушать. Она была уверена, что кто-то поймал тебя и убил. Я говорил ей, что это неправда, что ты убежал с нашей добычей. Я пообещал ей, что найду тебя, а потом, когда сделаю это, не буду сердиться на тебя и прощу. Но она и слышать ничего не желала. Она сошла с ума. Она забывала, кто я такой, и тогда я притворялся, что я — это ты. Она называла меня Павлом и просила помочь, как ты всегда помогал ей. А я делал вид, что я — это ты, потому что так было проще и она была счастлива. Но стоило мне сделать ошибку, как она понимала, что я — это не ты. Она приходила в ярость и била меня до тех пор, пока гнев ее не иссякал. А потом она вновь начинала оплакивать тебя. Она так и не оправилась после твоего исчезновения. У каждого есть, ради кого стоит жить. И она жила ради тебя. И я тоже. Единственная разница между нами состояла в том, что я знал: ты жив.
Лев слушал так, как ребенок восторженно внимает взрослому, который объясняет ему, как устроен мир. Он не мог поднять руку, не мог встать, не мог сделать вообще ничего — и не мог перебить брата. Андрей продолжал:
— Пока наша мать медленно сходила с ума, я научился заботиться о себе. К счастью, зима уже заканчивалась, и жизнь начинала понемногу налаживаться. Из всей нашей деревни выжили десять человек, одиннадцать, если считать тебя. А другие деревни вымерли полностью. Когда пришла весна и растаял снег, трупы начали вонять и разлагаться, так что к ним и близко нельзя было подойти. Но зимой они лежали тихие и мирные, совершенно неподвижные. И все это время каждый вечер я отправлялся в лес, один, и искал тебя. Я находил следы, и шел по ним, и звал тебя. Но ты так и не вернулся.
Мозг его медленно переваривал знакомые слова, слагая их в предложения, и Лев неуверенно спросил:
— Ты убивал этих детей, потому что думал, что я бросил тебя?
— Я убивал их, чтобы ты мог найти меня. Я убивал их, чтобы ты вернулся домой. Я убивал их, чтобы поговорить с тобой. Кто еще догадался бы, что они связаны с нашим детством? Я знал, что твое расследование приведет тебя ко мне. Ты ведь всегда умел читать следы. Ты — охотник, Павел, лучший охотник в мире. Я не знал, где ты служишь — в милиции или где-нибудь еще. Когда я увидел вот эту твою фотографию, я попробовал поговорить с журналистами «Правды». Я спросил у них, как тебя зовут. Я объяснил, что нас разлучили и что, по-моему, тебя зовут Павел. Но они ответили мне, что я ошибаюсь и что подробности твоей личной жизни засекречены. Я умолял их сказать мне, в какой дивизии ты служишь. Но они отказались отвечать и на этот вопрос. А я ведь тоже был солдатом. Не таким, как ты, не героем, не элитой армии. Но я знал достаточно, чтобы понять: ты служишь в войсках особого назначения. Судя по той секретности, что окружала твое имя, я догадался, что после войны ты или останешься в армии, или попадешь в госбезопасность или правительство. Я знал, что ты станешь большим человеком, ты не мог стать никем другим. У тебя будет доступ к информации об этих убийствах. Разумеется, все могло получиться совсем не так. Я знал, что, если убью достаточно много детей, ты рано или поздно наткнешься на следы моей работы, чем бы ты ни занимался. И я был уверен, что ты поймешь — это моих рук дело.
Лев подался вперед. Брат говорил с нежностью, его логика была безупречной. Лев спросил:
— Братишка, что с тобой случилось?
— Ты имеешь в виду — после деревни? То же самое, что случалось со всеми: меня призвали в армию. В бою я потерял очки и угодил в плен к немцам. Сдался. Когда я вернулся в Россию, меня арестовали, допрашивали, били. Мне угрожали тюрьмой. Я отвечал им: как я могу быть предателем, если я почти ничего не вижу? Полгода я ходил без очков. Я ничего не видел дальше собственного носа. И в каждом ребенке я видел тебя. Меня должны были расстрелять. Но охранники только смеялись, когда я сослепу натыкался на углы и мебель. Я все время падал, как в детстве. И я выжил. Я был слишком глуп и неуклюж, чтобы оказаться германским шпионом. Они обозвали меня, избили напоследок и отпустили. Я вернулся сюда. Но даже здесь меня ненавидели и считали предателем. Однако это меня не волновало. У меня был ты. И главной целью моей жизни стало вернуть тебя.
— И ты начал убивать?
— Сначала я убивал в этой области. Но по прошествии шести месяцев я вынужден был признать, что ты можешь жить где-нибудь в другом месте. Вот почему я нанялся на работу толкачом, чтобы иметь возможность ездить по стране. Мне нужна была возможность оставлять знаки везде, следы, по которым ты мог бы прийти ко мне.
— Знаки? Следы? Это были дети.
— Сперва я убивал животных, как мы с тобой убили того кота. Но это не сработало. Никто не обращал на них внимания. Всем было наплевать. Никто ничего не замечал. И однажды в лесу на меня наткнулся ребенок. Он спросил меня, что это я делаю. Я объяснил ему, что оставляю приманку. Мальчику было столько же, сколько тебе, когда ты бросил меня. И тогда я понял, что этот ребенок может послужить гораздо лучшей приманкой. Уж мертвого-то ребенка люди бы заметили. И ты бы понял всю значимость моего поступка. Как, по-твоему, почему я так часто убивал зимой? Чтобы ты мог обнаружить мои следы на снегу. Разве ты не шел по отпечаткам моих ботинок, как шел в лес по следам того кота?
Лев вслушивался в звуки мягкого и негромкого голоса брата, словно тот говорил на иностранном языке.
— Андрей, у тебя есть семья. Я видел наверху твоих детей, таких же, как и те, кого ты убил. У тебя две замечательные дочери. Разве ты не понимаешь: то, что ты делал — неправильно?
— Это было необходимо.
— Нет.
Андрей вдруг вспылил и с силой ударил обоими кулаками по столу.
— Не смей разговаривать со мной таким тоном! Ты не имеешь права выходить из себя! Ты даже не собирался искать меня! Ты так и не вернулся! Ты знал, что я жив, но тебе было все равно! Забудь о глупом неуклюжем Андрее! Он для тебя — ничто! Ты бросил меня с чокнутой матерью, в деревне, полной гниющих трупов! Ты не имеешь права осуждать меня!
