Джеймс Роллинс - Последний оракул
Или, точнее говоря, кого-то.
Он оглянулся. Марты не было. Монк думал, что она бесшумно следует за ними, однако не тут-то было. Он смотрел в ту сторону, откуда они пришли, но обезьяны и следа не было. Может, она осталась в поезде? Монк даже посмотрел вперед, предположив, что, возможно, Марта обогнала их. Однако тоннель, упиравшийся в стальные двери в двух сотнях футов впереди, был пуст.
Марта исчезла.
Зашипели динамики, установленные по обе стороны от дверей, а затем из них раздался скрипучий голос, говоривший по-английски:
— Если хотите остаться в живых, продолжайте идти вперед! Приведите мальчика к дверям.
Монк застыл, не в силах пошевелиться и не зная, что делать дальше.
12 часов 35 минут
Кыштым, Россия
Грей трясся в деревенском грузовике, возглавлявшем целый караван таких же машин. Они выехали из ворот взлетного поля и двинулись по двухполосной дороге, уходившей в горы. По обеим сторонам дороги росли высокие ели и пихты, образуя красивый зеленый коридор.
В зеркале заднего вида он видел, как уменьшается в размерах и исчезает небольшой городок Кыштым, расположенный на восточных склонах Уральских гор. Отсюда до места их назначения, Челябинска-88, было всего девять миль. Как и весь этот регион, город не избежал трагедий, связанных с радиационным загрязнением. Он лежал с подветренной стороны от еще одного ядерного комплекса, Челябинска-40, в котором находился химический комбинат «Маяк», один из крупнейших российских центров по переработке радиоактивных материалов. Он, однако, отнюдь не мог считаться маяком в области обеспечения радиационной безопасности. В1957 году из-за сбоя системы охлаждения здесь разрушилась емкость с высокорадиоактивными отходами, в результате чего пришлось эвакуировать сотни тысяч людей. Советские власти хранили эту трагедию в секрете вплоть до 1980 года. После того как история страны сделала крутой поворот, город Челябинск-40 исчез[15], подобно значительной части истории советской ядерной энергетики.
Грей поерзал, удобнее устраиваясь на сиденье. Грузовик ехал по мосту, перила которого были выкрашены в кроваво-красный, пожарный цвет. Это было предупреждение. Мост соединял два берега глубокой реки, которая когда-то обозначала границу запретной зоны. Дорога поднималась вверх, в горы.
Позади головной машины, в которой ехал Грей, вытянулась вереница из дюжины потрепанных грузовиков различных марок. Рядом с Греем сидел Лука, оживленно болтавший с водителем на цыганском языке. Лука указал вперед, и водитель кивнул.
— Осталось совсем немного,— сказал Лука, повернувшись к Грею.— К въезду на территорию уже отправили наблюдателей, и они сообщают о царящей там подозрительной активности. С гор спускается множество грузовиков и фургонов.
Грей нахмурился, обдумывая услышанное. Это очень напоминало эвакуацию.
Не опоздали ли они?
В кузове грузовика, накрывшись до пояса брезентом, находились четверо мужчин. Под тем же брезентом был спрятан целый арсенал: ящики с автоматами, множество пистолетов и даже гранатометы.
Лука пояснил, что контроль за распространением оружия в России очень слабый, поэтому на черном рынке его — пруд пруди. В Кыштыме их встретила маленькая армия из российских цыган. Они пополнили ряды своих соплеменников, которых Лука привез с Украины. Грей не мог не признать: если вам необходимо быстро собрать ополчение, обращаться нужно к цыганам.
Во втором грузовике ехали Ковальски и Розауро. Элизабет они оставили в самолете, под охраной трех солдат из британского спецназа.
Действовать нужно было быстро, поскольку время играло решающую роль. Их план состоял в том, чтобы ворваться в подземный город, блокировать его и предотвратить то, что должно было произойти. Суть операции «Сатурн» по-прежнему оставалась для них загадкой, однако, учитывая то, что она планировалась в районе, где в советские времена были сосредоточены предприятии по производству оружейного плутония, не вызывало сомнений, что без радиации тут не обойдется.
В ушах Грея до сих пор звучали последние слова сенатора Николая Солокова.
«Миллионам суждено умереть».
Грей успел узнать, что этот человек родился в Екатеринбурге, расположенном в девяноста милях отсюда. Именно этот регион Солоков представлял в Совете Федерации, а значит, он отлично знал и этот регион, и хранящиеся здесь секреты. Если кто-то задумал совершить теракт с применением радиоактивных материалов, то лучше места не придумаешь.
Но что именно они задумали?
Вернувшаяся в Кыштым Элизабет мерила шагами салон самолета. Ее руки были сложены на груди, голова задумчиво опущена. Она беспокоилась за своих товарищей, испытывала откровенный страх после того, как услышала, с чем собираются сразиться Грей и его спутники.
«Миллионам суждено умереть».
Какое безумие!
От волнения она не могла усидеть на месте. Ее мучила тревога за свою команду, за судьбу миллионов невинных людей, которым грозит гибель. На столе стоял открытый ноутбук, и, чтобы отвлечься, Элизабет попыталась работать. Она принялась загружать в компьютер снимки со своего цифрового фотоаппарата. Когда они были захвачены русскими, профессор Мастерсон сохранил его и вернул ей после того, как помог им бежать из тюрьмы.
На экране, сменяя друг друга, мелькали фотографии, перемещаясь на жесткий диск компьютера.
Элизабет увидела снимок, запечатлевший омфал посередине колеса чакры. Ее сердце снова учащенно забилось при мысли о том, что это подлинный дельфийский артефакт. На протяжении двух десятилетий ученые знали, что небольшой камень, находящийся в музее, является копией, а местонахождение подлинника оставалось загадкой. Некоторые исследователи выдвигали гипотезу, в соответствии с которой некоторые представители пророческого культа уцелели при разрушении храма и похитили омфал для своего нового тайного храма.
Элизабет смотрела на фотографию омфала. Вот оно, доказательство. Внезапно в ее мозгу вспыхнула мысль, электрическим разрядом отбросившая ее на спинку кресла. Она вспомнила, что было вырезано на внутренней части музейной копии омфала. Строчка на санскрите.
Это была древняя молитва Сарасвати, индуистской богине мудрости и знаний. Ни один ученый не знал, кто сделал эту надпись и зачем. Но священные надписи, принадлежащие одной религии, сделанные на предметах, относящихся к другой, не являлись редкостью.
И все же Элизабет начала понимать, где лежит истина. Возможно, копия омфала являлась на самом деле чем-то вроде дорожного указателя. Она пролистала фотографии и нашла снимок фрагмента настенной мозаики, на котором были изображены ребенок и молодая женщина, прячущиеся от римского солдата под куполом омфала. И там были стихи на санскрите. В том числе такие строки: «Та, у которой нет ни начала, ни конца, ни пределов... Пусть защитит ее богиня Сарасвати». Это, без сомнения, могло относиться к последнему Дельфийскому оракулу. Молитва, призывающая богиню уберечь ее потомство. В конце концов, Сарасвати сама обитала в священной реке. Многие ученые полагали, что этой рекой был Инд, на берегах которого греки, спасшиеся бегством, создали свой новый дом.
Элизабет подозревала, что греки оставили копию омфала, желая указать путь другим, которые пойдут за ними. Как поступил ее отец и она сама.
Элизабет снова вывела на экран снимок подлинного омфала. Она сфотографировала его с нескольких точек, попали в кадр и строчки, вырезанные на трех языках — хараппском, санскрите и греческом,— предупреждающие о ловушке. Она принялась рассматривать именно эту фотографию.
Надпись на этих трех языках имелась еще в одном месте — на мозаике, под изображением мальчика с огненными глазами. Она вывела на экран и эту фотографию. Строчка на хараппском языке сохранилась полностью, но строки на греческом и санскрите были наполовину стерты.
Элизабет прочитала то, что поддавалось прочтению: «Мир загорится...»
Эта строчка не давала ей покоя, напоминая о том, что пытались предотвратить Грей и остальные. Она смотрела на мальчика, стоявшего в клубах дыма и огня, поднимающихся из омфала, и чувствовала, как по коже бегут мурашки. Что еще говорилось в послании, оставленном на трех языках? Целиком оно сохранилось только на нечитаемом хараппском. Как разгадать эту словесную головоломку?
А что, если...
Элизабет выпрямилась и подвинулась ближе к компьютеру, позабыв о своих страхах. Она переводила взгляд с одной фотографии на другую и начинала понимать, что привлекло ее внимание. У нее были строчки на хараппском языке, переведенные на греческий и санскрит. Переведенные... Дыхание Элизабет участилось. На экране ее компьютера был Розетт-ский камень для этого утраченного языка.
