Ридли Пирсон - Опознание невозможно
— А пока что, — громко произнес Болдт, стремясь привлечь внимание всех находящихся в комнате, — чтобы ничего не упустить, нам нужны регистрационные записи работающих по найму в остальных пяти мойках класса «люкс».
— Он работает на одной из тех люксовых моек, — перебила его Дафна, намереваясь возразить против его распоряжения.
Болдт решил настоять на своем.
— По всем пяти. Имя каждого владельца, каждого работника за последние шесть месяцев. Никаких слез, — добавил он, имея в виду, что не примет никаких оправданий в случае неудачи.
Заместитель окружного прокурора в первый раз открыла рот. Саманте Рихерт недавно исполнилось пятьдесят, и ее седеющие светлые волосы уже начали редеть. У нее были привлекательное лицо и по-прежнему стройная фигура, но в целом внешность ее была незапоминающейся, и заместитель прокурора легко затерялась бы в толпе в своем сером пиджаке и черных леггинсах. Рихерт выглядела этакой серой мышкой; она смирилась с этим лет десять тому назад. Пятнадцать лет она проработала в должности общественного защитника, но семь лет назад перешла на сторону обвинения, после того как сосед избил ее во время неудачной попытки изнасиловать. У нее были серые глаза, а на пальце красовалось обручальное кольцо белого золота, которое она начала носить несколько месяцев назад, хотя, насколько было известно Болдту, была не замужем и даже не встречалась ни с кем.
Рихерт сказала:
— Какие улики у нас есть против этого человека? — Она посмотрела на Шосвица, Болдта, а потом перевела взгляд на Дафну, стоявшую у дальней стены комнаты. — Мне кажется, я чувствую запах предстоящего линчевания. Не из-за этих полотенец, я надеюсь. По вашему собственному признанию, — продолжала она, глядя на Гейнс, — больше тысячи таких полотенец были розданы бесплатно.
— Он — всего лишь подозреваемый, — объяснил Болдт. — А пока что нам нужно обосновать установку наблюдения.
— Согласна, здесь вы правы, но нам все равно понадобится позитивная взаимосвязь. Если мы намереваемся подвести этого малого под смертный приговор, потребуются веские прямые улики.
— Мы их добудем, — пообещал Болдт.
Шосвиц наблюдал за разворачивающимися событиями, как зритель на теннисном матче, водя глазами слева направо и справа налево. Болдт буквально кожей ощущал его нетерпение и горячее желание присоединиться к дебатам, причем в типичной для лейтенанта манере: он не собирался осторожно войти в воду, а намеревался прыгнуть туда с разбегу, вызвав большой всплеск и волну. Шосвиц, как и все остальные в комнате, не мог не ощущать на себе усиливавшегося давления.
— Нужно, чтобы он привел вас к украденному топливу, — предложила Рихерт. Она вовсе не противопоставляла себя полиции, но задаваемые ею вопросы были настолько въедливыми и дотошными, что Болдту стало неуютно.
Заговорив, Дафна привлекла к себе всеобщее внимание.
— Сегодня вечером умрет очередная женщина, если мы не сделаем что-нибудь — и я не говорю, что мы должны непременно арестовать его. Сначала мы должны найти его, и быстро. Он может привести нас к своему тайнику с топливом или даже попытаться устроить пожар. В любом случае нам представится возможность провести арест с поличным.
Болдт знал ее слишком хорошо. Такое поведение было нетипичным для Дафны. Он попытался понять, что заставило ее сделать подобное заявление, и заметил:
— Но мы можем потерять очередную жертву, если арестуем его…
Дафна подняла брови и закончила предложение вместо него.
— А это — совсем не то, что нам нужно.
Воцарившуюся в комнате тишину разорвали звонки нескольких телефонов. Постепенно хаос возобновился. Болдт обратился к ней:
— У тебя есть план, так ведь?
Она кивнула, лицо ее оставалось серьезным и непроницаемым.
— Да. Но мы должны действовать немедленно. — Она извлекла экземпляр справочника личного состава департамента. Он переиздавался ежегодно и был разделен на две части: штатные сотрудники и гражданские вольнонаемные, каждая часть, в свою очередь, подразделялась по званиям или классификациям. Его издание и составление финансировалось профсоюзом, с тем чтобы сотрудники департамента больше знали о своих коллегах. В справочнике не было номеров домашних телефонов, домашних адресов, вообще всякой частной информации, зато приводились добавочные номера внутренних телефонов, занимаемые должности, а также давались сведения о том, как предпочитает отдыхать данный человек, состоит ли он членом клубов софтбола, боулинга, автоспорта и охотничьих ассоциаций.
Дафна открыла справочник на седьмой странице, отмеченной закладкой. Она достала фотографию супруги Гармана, Дианы, и положила ее рядом с фотоснимком патрульной по имени Марианна Мартинелли. Сходство двух лиц нельзя было не заметить, единственная разница заключалась в том, что у Мартинелли на снимке волосы были чуточку длиннее. Не отрывая взгляда от фотографии, Дафна окликнула Ламойю, который все еще разговаривал по телефону:
— Джон? Ты все еще поддерживаешь дружеские отношения с этим косметологом в театре на Пятой авеню?
— С кем? — прокричал он, закрыв ладонью микрофон.
— С гримершей, — ответила она.
— С Джеффой? Конечно.
В голосе ее звучали сила и уверенность, когда она принялась объяснять Болдту:
— Тот факт, что он прислал записку, означает, что у него на уме уже есть жертва. Может быть, нам повезет и мы сумеем проследить его до этой несчастной. Но нам прекрасно известно, что очень часто наблюдение такого рода не дает никаких результатов. Какова вероятность того, что мы можем держать подозреваемого под наблюдением, оставаясь с ним рядом? Двадцать или тридцать процентов?
— Около того.
— А это означает, что с вероятностью семьдесят процентов жертва может отправиться на небеса в языках пламени. Шансы явно не в нашу пользу.
— Продолжай.
— Мы можем сбить его со следа, — сказала Дафна, постукивая пальцем по полицейскому справочнику. Пока она говорила, в комнате постепенно воцарилась странная, сверхъестественная тишина. — То есть патрульная Марианна Мартинелли может это сделать. Она — точная копия матерей, которые привлекают его внимание. Изменить стрижку, нанести немножко грима, осветлить полоску на пальце, где раньше якобы было обручальное кольцо, и он моментально и думать забудет о другой своей жертве, стоит ей появиться на мойке машин. А тогда мы сможем взять его за кольцо в носу и отвести в тот дом, который выберем сами. Он узнаёт их адреса из регистрационной карточки в автомобиле, так? Или, во всяком случае, мы так полагаем. Итак, мы дадим ему адрес, где и будем ждать голубчика. Он явится туда со своими причиндалами для мойки окон, сделает вид, что ошибся адресом, и мы заполучим его тепленьким, со всеми химикатами и прочим. Рихерт будет иметь свои улики; мы получим нашего субчика.
— А Мартинелли заработает язву, — сказала Гейнс.
Болдт повысил голос:
— Кто-нибудь знает Марианну Мартинелли? — Глаза всех присутствующих незамедлительно устремились на Джона Ламойю, чья репутация в обращении с женщинами — особенно с женщинами-новичками, служившими в полиции первый год — была общеизвестна.
Ламойя выглядел как кот, застигнутый врасплох у горшка со сметаной. Он пожал плечами и с невинным видом покачал головой, но потом произнес сконфуженным тоном:
— Она недавно развелась с мужем. Мы виделись с ней пару раз. Ну и что?
— Придется пустить в ход свое обаяние, Джон, — распорядился Болдт. — Нам нужен доброволец.
Глава пятидесятая
События следующих девяноста минут промчались, как кадры кинофильма в режиме ускоренного просмотра. В плане Дафны разрушить психологию подозреваемого приняли непосредственное участие больше двадцати офицеров полиции. Семь полицейских в гражданской одежде отправились на мойки мыть свои автомобили. В 13:17 пополудни 24-го октября Болдту сообщили из Центра радиосвязи, что возможный подозреваемый идентифицирован на «Люкс-мойке» по 85-й Северо-Западной улице в Гринвуде. Из описания явствовало, что субъект имеет хрупкое телосложение, весит от ста тридцати до ста пятидесяти фунтов, и лицо его скрыто солнечными очками под капюшоном свитера.
Направляясь в Центр связи, Болдт заехал домой, чтобы оставить записку Лиз.
Войдя в кухню, он расплакался. Куда бы он ни посмотрел, чего бы ни коснулся, везде он видел и ощущал присутствие Лиз. Он вспоминал их разговоры, проведенные вместе отпуска, дни рождения, их занятия любовью — почему-то в памяти всплывало только хорошее, он не мог припомнить ничего плохого. Болдт плакал не только по Лиз, но и по себе, что было эгоистично с его стороны, — плакал из жалости к себе и из страха. Он молил Бога дать ему какое-либо объяснение и просил прощения за все те годы, в течение которых пренебрегал молитвой, одновременно задаваясь вопросом, могут ли его молитвы быть услышаны после столь долгого перерыва. Или же связь прервалась, подобно неоплаченному вовремя телефону?
