Эрик Ластбадер - Возвращение Борна
Взревев от ярости, Макколл, пытаясь прицелиться в Борна из пистолета в правой руке, левой — схватил Аннаку за волосы и вздернул ее в воздух. В этот момент Борн извлек из-под одеяла свой керамический пистолет. Он собирался выстрелить незваному гостю прямо в грудь, но на пути пули оказалась бы Аннака. Сместив прицел чуть влево, он все же нажал на курок, и пуля впилась в правую руку противника — ту самую, которая сжимала оружие. Пистолет упал на ковер, из раны брызнула кровь. Аннака закричала, а янки обхватил ее за талию и прижал к себе, используя женщину в качестве живого щита.
Борн успел встать на одно колено. Дуло его пистолета дрейфовало из стороны в сторону, ни на секунду не выпуская противника из прицела. А тот, продолжая прикрываться Аннакой, стал пятиться к входной двери.
— Мы еще не закончили нашу беседу, — крикнул Макколл, глядя на Борна сумасшедшими глазами. — До сих пор ни одна сволочь, которую мне было приказано устранить, не уходила от меня живой. Не уйдешь и ты!
Произнеся эту тираду, Макколл швырнул Аннаку прямо в Борна. Последний, все еще находясь на диване, ухитрился поймать женщину раньше, чем она ударилась виском об острый угол. Отшвырнув ее назад, Борн метнулся к входной двери, но опоздал: двери лифта уже закрывались. Оставалось только одно — спускаться по лестнице, что он и сделал. Борн хромал, его бок горел, как в огне, ноги подкашивались, он задыхался, но, несмотря на все это, продолжал спуск, перепрыгивая через две-три ступеньки кряду.
Добежав до лестничной клетки между первым и вторым этажом, Борн поскользнулся и, увлекаемый инерцией, преодолел последний пролет, наполовину падая, наполовину скользя на спине. Рыча от боли, он поднялся на ноги и, грохнув дверью, выскочил в вестибюль. На мраморном полу он увидел капли крови, но самого убийцы не было. Борн шагнул в вестибюль, но тут его ноги подломились, и он тяжело опустился на пол. Некоторое время он, полуоглушенный, сидел, будучи не в силах пошевелиться. Одна его рука сжимала пистолет, вторая была прижата к горящему боку, в глазах застыла боль. Ему казалось, что он разучился дышать.
«Надо догнать мерзавца», — думал Борн, но оглушающий шум в голове и полное отсутствие сил не позволяли даже просто шевелиться, не говоря уж о том, чтобы кого-то догонять. Пока не появилась Аннака, у него было достаточно времени для раздумий, результатом которых стал печальный вывод: собственная гибель в автокатастрофе, которую он разыграл в Париже, не обманула агентство.
При виде его Аннака побелела от волнения.
— Джейсон! — Она села рядом с ним и обняла его рукой за плечи.
— Помогите мне, — попросил он и, тяжело опираясь на ее руку, поднялся с пола.
— Где он? Куда убежал?
Эти вопросы не требовали ответа. Морщась от боли, Борн подумал, что, возможно, Аннака права и ему действительно стоит показаться врачу.
* * *Возможно, именно злость заставила Хана прийти в себя так быстро. В любом случае он очнулся и выбрался из «Шкоды» через считанные минуты после нападения. Голова раскалывалась, но больше всего пострадало его самолюбие. Он прокрутил в памяти всю сцену и был вынужден со стыдом признать, что виной его позорного поражения стали глупые и, как оказалось, опасные чувства в отношении Аннаки. Какие еще нужны доказательства того, что эмоциональной привязанности следует избегать любой ценой! Чувства и без того стоили ему чересчур дорого: сначала — любовь к родителям, потом — к Ричарду Вику, а теперь вот к Аннаке, которая с самого начала предала его Степану Спалко.
А Спалко? «Мы ведь не чужие люди, если делим тайны столь интимного характера. Мне бы хотелось надеяться на то, что мы друг для друга — больше, нежели просто заказчик и исполнитель».
Как и Ричард Вик, Спалко пытался запудрить ему мозги, прикидывался другом, убеждал, что хочет ввести его в некий мир, вход куда доступен только избранным. «Своей непревзойденной репутацией вы во многом обязаны тем заказам, которые получаете от меня». Как и Ричард Вик, Спалко выдавал себя за благодетеля Хана. Эти люди ошибочно полагали, что живут в заоблачных высотах, считали себя элитой. Как и Ричард Вик, Спалко лгал Хану для того, чтобы использовать его в своих интересах.
Что нужно от него Спалко? Впрочем, это уже не имеет особого значения. Единственное, что хотел сейчас Хан, — это фунт плоти из тела Степана Спалко, поскольку только вырванное сердце этого подонка явится достаточной компенсацией за все несправедливости, произошедшие по его вине, переплавит неправильное в правильное. Спалко станет первым и последним заказом, который Хан сделает самому себе.
И именно тогда, сидя на корточках в тени возле подъезда и бессознательно массируя ладонью болевшую голову, Хан услышал ее голос. Он возник откуда-то из глубины, из сумрака, и плыл по катящимся волнам.
«Ли-Ли! — шептал он. — Ли-Ли!»
Это был ее голос, зовущий его. Он знал, что ей нужно: она хочет, чтобы он соединился с нею в той водной бездне, куда погрузилось ее безжизненное тело. Хан опустил не перестававшую болеть голову на руки, и с его губ сорвался всхлип, словно кровавый пузырь вздулся и лопнул на губах умирающего человека. Ли-Ли. Он не вспоминал о ней так давно! Или все же вспоминал? Ведь она снится ему почти каждую ночь. Но почему? Что изменилось теперь, что заставило ее прийти к нему с такой решительностью именно сейчас, после стольких лет?
Хлопнула входная дверь, и, подняв голову, Хан увидел, как из подъезда дома 106/108 выскочил огромный мужчина и побежал по улице. Одна его рука была прижата к плечу, и кровь, капающая из-под нее на асфальт, подсказала Хану, что у незнакомца только что состоялась встреча с Борном. Губы Хана искривились в улыбке. Он сразу понял, что именно этот человек вырубил его несколько минут назад.
Его первым желанием было немедленно убить гада, но Хан все же сумел подавить этот порыв. В голову ему пришла идея получше. Покинув тень, он двинулся вслед за мужчиной, трусившим вниз по улице Фё.
* * *Синагога Дохань была самой большой в Европе. Смотрящий на запад фасад этого массивного сооружения был украшен замысловатым византийским орнаментом, выполненным в синем, красном и желтом — геральдических цветах Будапешта. Над главным входом располагалось окно с витражами, по бокам высились две многоугольные башни в мавританском стиле, увенчанные медными позолоченными куполами.
— Я войду внутрь и приведу его, — сказала Аннака когда они выбрались из «Шкоды».
Охранники Иштвана пытались не пустить ее внутрь но ей удалось убедить их в том, что доктор Амбрус — старый друг их семьи, и через некоторое время они все же согласились проводить ее к доктору.
— Чем меньше людей увидят вас здесь, тем в большей безопасности вы будете, — напоследок сказала Борну Аннака. Тот согласно кивнул.
— Знаете, Аннака, я уже сбился со счета, пытаясь вспомнить, сколько раз вы спасали мне жизнь.
— В таком случае перестаньте считать, — улыбнувшись, ответила она.
— Тот мужчина, который напал на вас, а затем на меня...
— Кевин Макколл.
— ...Он — специалист, работающий на агентство. — Борну не пришлось объяснять Аннаке, специалистом в какой области являлся Макколл. Сообразительность была еще одной чертой, нравившейся ему в этой женщине. — Вы хорошо разобрались с ним.
— Пока он не использовал меня в качестве живого шита, — с ноткой горечи проговорила Аннака. — Мне не следовало позволять ему....
— Мы выбрались из этой заварушки живыми, а все остальное не имеет значения.
— Но он все еще жив и представляет собой большую опасность.
— В следующий раз я буду готов оказать ему достойный прием.
Улыбка вернулась на лицо женщины. Она отвела его во двор синагоги и велела дожидаться ее возвращения там, не опасаясь нежелательных встреч.
* * *Иштван Амбрус, знакомый врач Яноша Вадаса, находился на службе, проходившей в эти минуты в синагоге, но он оказался сговорчив и с готовностью откликнулся на просьбу о помощи после того, как Аннака, не вдаваясь в подробности, изложила ему суть проблемы.
— Разумеется, Аннака, я с радостью помогу вам всем, чем смогу, — сказал он, поднимаясь со скамьи и следуя за ней к выходу из зала синагоги, залитой светом великолепных люстр. Позади них остался знаменитый орган с пятью тысячами труб, на котором в свое время играли такие великие композиторы, как Ференц Лист и Камиль Сен-Санс.
— Смерть вашего отца стала для всех нас тяжелым ударом, — проговорил доктор, сочувственно пожав ее руку. У него были грубоватые и сильные пальцы, какие обычно бывают у хирургов и каменщиков. — Вы держитесь, моя дорогая?
— Настолько, насколько мне это удается, — ответила Аннака, выходя на улицу.
* * *Борн сидел во дворе, ставшем кладбищем для пяти тысяч евреев, погибших жестокой зимой 1944/1945 года, когда Адольф Эйхман превратил синагогу в пересылочный пункт. Евреев сгоняли сюда перед отправкой в концентрационные лагеря для последующего уничтожения. Об этом напоминали светлые могильные камни, увитые темно-зеленым плющом. Холодный ветер шевелил листья, и их шуршание было похоже на тихий шелест далеких голосов.
