Анна Рэдклиф - Тайны Удольфского замка. Том 1
Пока он говорил, Эмилия пристально смотрела на него; она не могла понять, действительно ли он ничего не знает или только притворяется незнающим, чтобы не прогневать своего господина. На несколько вопросов относительно вчерашних стычек он дал ей весьма сдержанные ответы, но сказал, однако, что теперь все раздоры улажены полюбовно и синьор признается, что ошибался, подозревая своих гостей.
— Из-за этого и произошило столкновение, — заявил Карло, — но я надеюсь, что такого дня не повторится в замке, хотя тут творятся престранные вещи…
На ее вопрос, что это значит, Карло отвечал:
— Ах, синьора, не мне выдавать чужие секреты и говорить все, что я думаю, — но, погодите, время покажет.
Тогда Эмилия попросила освободить Аннету, описав ту комнату, где была заперта бедная девушка; Карло обещал сделать это немедленно и уже уходил, как вдруг она вспомнила, что надо узнать, кто эти только что приехавшие люди? Ее догадка оказалась верной — это был Верецци со своим отрядом.
Эмилия несколько успокоилась после краткого разговора с Карло; при теперешнем ее положении ей доставляло облегчение слышать слова сострадания и видеть сочувствующие взглвды.
Прошло не менее часа, прежде чем появилась Аннета; она плакала и рыдала.
— О, Людовико, о, Людовико! — кричала она.
— Бедная моя Аннета, — сказала Эмилия и ласково усадила ее.
— Кто бы это мог предвидеть, барышня? О, злосчастный день! И дожила же я до такой беды!
Она продолжала стонать и причитать. Наконец Эмилия нашла нужным как-нибудь пресечь ее чрезмерное горе.
— Всем нам случается терять дорогих сердцу людей, —проговорила она со вздохом, исходившим из глубины души. — Надо покоряться воле Божией — слезами мы, увы! не можем воскресить мертвых!
Аннета отняла платок от глаз.
— Ты встретишься с Людовико в лучшем мире, я надеюсь, — прибавила Эмилия.
— Да, да, барышня, — рыдала Аннета, — и я надеюсь, что мы с ним встретимся и в здешнем, хотя он так опасно ранен…
— Ранен! — воскликнула Эмилия, — да разве он жив?
— Жив! святые угодники! Конечно жив и наверное не умрет! Сперва думали, что он уже мертв, и действительно, он не приходил в себя вот до сих пор…
Эмилия выразила надежду, что все окончится благополучно, но на Аннету эти слова не подействовали успокоительно — напротив, ее тревога усиливалась по мере того, как Эмилия старалась ее ободрить. На ее вопрюсы относительно г-жи Монтони девушка ничего не могла ответить толком.
— Я совсем забыла спросить у слуг, барышня. Я ни о чем не могла думать, как о бедном Людовико!..
Горе Аннеты несколько улеглось, и Эмилия послала ее навести справки о ее госпоже; но ей ничего не удалось разузнать — некоторые люди из тех, к кому она обращалась, в самом деле ничего не знали, другие же, вероятно, получили приказание молчать.
Весь день Эмилия провела в тоске и беспокойстве за тетку; но ее не тревожили со стороны Монтони, и теперь, когда Аннета была на свободе, Эмилия получала пищу, не подвергалась ни опасности, ни оскорблениям.
Два следующих дня прошли таким же образом, не случилось ничего особенного; Эмилия по-прежнему не получила никаких известий о г-же Монтони. Вечером второго дня, отпустив Аннету и улегшись в постель, Эмилия не могла заснуть; перед нею носились самые мрачные видения, касающиеся судьбы несчастной тетки. Не имея возможности забыться ни на минуту, или отогнать мучительные кошмары, она встала с постели и подошла к одйому из окон, чтобы подышать свежим воздухом.
Кругом было тихо и темно, при слабом мерцании звезд смутно обрисовывались очертания гор, западных башен замка и террасы внизу, по которой шагал одинокий часовой. Какая картина покоя! Свирепые, жестокие страсти, захватившие обитателей замка, также, казалось, замерли и притихли. В сердце Эмилии не было покоя, но и в страданиях, при всей их глубине, сказывалась ее кроткая душа. Горе ее было тихое, терпеливое, — это не была дикая энергия страсти, распаляющей воображение, разрушающей преграды рассудка, живущей в собственном мире.
Чистый воздух освежил ее, пока она стояла у окна, глядя на окутанную мраком окрестность, над которой ясным блеском горели звезды в темно-синем эфире, безмолвно преследуя свой намеченный путь. Вспомнилось ей, как часто она любовалась планетами со своим дорогим отцом, как бывало он указывал ей путь и законы движения каждой из них. Эти размышления вызвали в ней другие воспоминания, столь же тяжелые и полные горечи.
Снова пронеслись перед нею все странные и печальные события, пережитые ею со времени смерти ее родителей. Для Эмилии, так тщательно воспитанной, всегда так нежно любимой, ничего не видавшей кроме доброты и счастья, эти последние события и ее теперешнее положение на чужбине, в глухом замке, окруженной преступлением и пороком, — все это казалось видением расстроенного воображения, а не действительностью. Она заплакала при мысли, как сильно страдали бы ее родители, если б могли предвидеть, что ожидало ее в жизни.
Подняв к небу глаза, полные слез, она заметила над восточными башнями замка ту же самую планету, которую видела в Лангедоке, в ночь накануне смерти отца, и припомнила разговор, происходивший в то время между нею и отцом о вероятном состоянии душ умерших, припомнила и торжественную музыку, которую она слышала и которой ее любящее сердце придавало, вопреки разуму, какое-то сверхъестественное значение. При этих воспоминаниях она опять заплакала и глубоко задумалась, как вдруг в воздухе пронеслись звуки прелестной музыки… Суеверный страх охватил Эмилию; она стояла несколько мгновений, прислушиваясь в трепетном ожидании, потом пыталась собраться с мыслями и с помощью рассудка заставить себя успокоиться; но человеческий разум не в состоянии устанавливать законы для вещей, теряющихся в туманных областях фантазии, точно так же как глаз не может различить форму предметов, только мелькающих среди тьмы ночной.
Ее удивление, когда она услыхала эти стройные, прелестные звуки, было вполне понятно; давным-давно она не слыхивала ничего похожего на мелодию. Резкие трубы и дудки — вот единственные инструменты, которые ей доводилось слышать со времени приезда в Удольфо.
Когда ее чувства пришли в порядок, она старалась удостовериться, откуда несутся звуки; ей показалось, что снизу; но из подвалов замка или с террасы, она хорошенько не сумела определить.
Страх и удивление тотчас уступили место очарованию под влиянием мелодии, струившейся в тиши ночной с печальной, обворожительной прелестью. И вот мелодия стала отдаляться, слабо затрепетала и смолкла окончательно.
Эмилия все прислушивалась, погруженная в то сладостное спокойствие, какое всегда навевает тихая музыка, но звуки уже не повторялись. Мысли ее долго не могли оторваться от этого странного явления; конечно очень странно было слышать музыку в глухую полночь, когда все обитатели замка давно отошли на покой, и в таком месте, где, вероятно, многие годы не раздавалось ни одного звука музыки. Долгие страдания сделали Эмилию особенно чувствительной к страху и способной воспринимать суеверные представления. Ей показалось, как будто дух ее отца беседовал с нею при посредстве этой мелодии, чтобы внушить ей мужество и утешение. Однако рассудок говорил ей, что это — дикое предположение, и она старалась отогнать его от себя; но с непоследовательностью, вполне естественной в тех случаях, когда мыслями руководит фантазия, она ударилась в другое предположение, столь же дикое. Она припомнила странное событие, связанное с замком, событие, благодаря которому замок перешел в руки теперешнего владельца, и, приняв во внимание странный способ исчезновения бывшей владелицы замка, она почувствовала священный ужас; так что, хотя, по-видимому, не было никакой связи между этим событием и слышанной ею таинственной музыкой, она склонна была вообразить, что они имеют какое-то отношение друг к другу. При этой мысли холодная дрожь пробежала по ее телу; она боязливо оглянулась назад в свою темную комнату: царившая там мертвая тишина еще усугубляла мрачность спальни.
Наконец она отошла от окна; но, подходя к постели, она едва устояла на ногах и пугливо оглянулась вокруг. Единственная лампа, освещавшая обширную комнату, погасла; на минуту Эмилии стало жутко окружающей темноты; но вслед затем, устыдившись своей слабости, которой она, однако, не в состоянии была победить, она направилась к постели. Забыться сном ей удалось не скоро. В голову лезли мысли о недавних происшествиях; ей страстно хотелось поскорее дожить до завтрашнего дня и услышать ту же музыку.
«Если эти звуки не были сверхъестественными, — размышляла она, — я вероятно опять услышу их».
