К. Сэнсом - Камни вместо сердец
Я помедлил, сознавая, что имею дело с пересмотром тактики, попыткой задобрить меня. Но потом кивнул:
– Благодарю вас. Охота избавит мои члены от скованности, которую я ощущаю после дней, отданных верховой езде.
Николас встал. Он казался предельно уставшим.
– Возьмите с собой своего клерка, если он захочет, – предложил он. – A после охоты прибудут сэр Квинтин и его сын. Мне следует оказать им подобающее гостеприимство.
Вернувшись в отведенную мне комнату, я тяжело опустился на постель. Следует ли мне сообщать о болезни Дэвида Сиротскому суду? Я не имел желания делать это. Но в какой мере жизнь в этой тесной семье при таком секрете повлияла на Хью? Через некоторое время, после новых раздумий, я вышел в коридор и постучал в дверь комнаты Кертиса.
Он открыл ее почти сразу:
– Мастер Шардлейк, входите.
Я последовал за ним в его уютную комнату. В ней было темно – полуприкрытые ставни не пропускали внутрь яркий дневной свет. На столе лежала открытая книга, «Утопия» Томаса Мора.
– Решили дать Томасу Мору еще один шанс? – спросил я.
– Да, вчера вечером. Увы, мастер Шардлейк, я по-прежнему считаю его фантазером. A Сэм Фиверйир говорил, что, будучи лордом-канцлером, он сжег многих добрых людей, посчитав их еретиками.
– Да, это так.
– Тогда какое он имеет право клеймить ужасы войны?
Я подумал, что из этого юноши мог бы получиться настоящий ученый, но вслух сказал другое:
– Фиверйир исчез.
Подойдя к окну, юноша посмотрел наружу сквозь ставни:
– Да, я привык видеть эту странную маленькую физиономию. Мне сказали, что мастер Дирик отослал его назад в Лондон.
– Очевидно, по срочному делу. Он уехал сегодня утром. – Чуть помедлив, я добавил: – Я видел, как он бежал вчера вечером по лужайке.
Хью повернулся ко мне, но лицо его оставалось бесстрастным:
– Мастер Дирик позвал его.
– Я не слышал никакого зова. Но кто-то, как я слышал, воскликнул: «Нет!»
– Вы ослышались, сэр. Мастер Дирик вышел из дома и позвал его. Зов хозяина всегда заставлял бедного Сэма нестись сломя голову. – Взгляд голубых с зеленью глаз обратился ко мне: – Так вы явились ко мне именно поэтому?
– Нет.
– Сомневаюсь.
– Секрет Дэвида теперь известен всем.
– Мне очень жаль.
– Мастер Хоббей сообщил мне, что о его состоянии вам с сестрой стало известно вскоре после того, как вы поселились у Хоббеев.
Мой собеседник опустился на постель и посмотрел на меня:
– Однажды днем, вскоре после того, как мы переехали к Хоббеям, мы с Дэвидом и Эммой занимались с мастером Кафхиллом. Он рассердился на Дэвида, который не выполнил задание учителя, и пригрозил, что расскажет об этом его отцу. Дэвид велел ему идти и проделать нечто отвратительное с овцой. После чего вдруг свалился со стула, начал трястись, и на губах у него выступила пена, как это было сегодня. Мы с Эммой испугались, так как решили, что Бог покарал его за плохие слова. Тогда мы еще верили в плохие слова, – добавил он с горькой полуулыбкой. – Однако мастер Кафхилл распознал симптомы. Он уложил Дэвида и удержал его язык линейкой, как это сегодня сделал Фальстоу ножнами кинжала.
– И родители Дэвида заставили вас с сестрой хранить эту тайну?
– Они попросили нас, – ответил молодой человек бесстрастным голосом.
– Итак, вы не любите их как родных? Никого-никого… – заметил я.
Длинное изуродованное лицо Хью чуть дернулось, и какое-то мгновение он опять сделался похожим на ребенка. Затем самообладание вернулось к нему, и юноша посмотрел на меня.
– Невзирая на все, – проговорил он негромко, – они потратили несколько месяцев на уговоры, принуждая сестру дать согласие на брак с Дэвидом. Невзирая на его падучую, невзирая на грубость и глупость.
– Дэвид не нравился Эмме?
– Она презирала его. Хотя сестре едва исполнилось тринадцать лет, он лез ей под юбку. – Лицо Кертиса потемнело. – Я ударил его за это, и мастер Кафхилл принял нашу сторону. Он сказал нам, что Эмма может отказаться выйти замуж за Дэвида. Она может обратиться в Сиротский суд и сообщить там, что Дэвид нездоров телом.
– Совершенно верно. Это так называемое насилие над подопечным, – проговорил я. – Но мастер Хоббей все еще хотел связать ее долю земель вашего отца с собственными землями.
– У нас с Эммой были свои планы. – В голосе Хью слышался гнев. – Если бы мастер и мистрис Хоббей продолжили настаивать на своем, мы пригрозили бы обратиться в этот их самый драгоценный Опекунский суд. Мастер Кафхилл читал закон, он сказал нам, что если мальчики не могут избавиться от опеки до двадцати одного года, то девочки могут унаследовать свои земли в четырнадцать лет.
– Да, если не дадут согласия на приемлемый брак.
– Приемлемый брак. Мы намеревались подождать еще несколько месяцев, пока Эмме исполнится четырнадцать лет, после чего мы взяли бы ее земли, продали их и вместе убежали.
– А вы рассказывали мастеру Кафхиллу о своих планах?
– Нет. Наверное, нам стоило бы довериться ему, – печально проговорил Кертис.
– Дело оказалось бы сложным. Вы не смогли бы обойтись без адвоката.
Хью издал высокий и горький смешок, настороживший меня:
– Но до испытания дело-то все равно не дошло, так ведь? Сестра моя умерла, и все планы больше ничего не значили.
Лицо его вновь дернулось. На какую-то секунду мне показалось, что он заплачет, однако черты его вновь приняли привычное безразличное выражение. Эх, если бы только Майкл Кафхилл и преподобный Бротон знали о состоянии Дэвида прежде, чем его отцу было даровано право опеки! Молодой человек вздохнул и с внезапным раздражением почесал грудь.
– Надеюсь, вы не подхватили блох, – проговорил я. – В Портсмуте я подцепил несколько штук, но, как мне кажется, успел от них избавиться.
– Нет, там у меня другие шрамы, они зудят. – Мой собеседник вновь почесался, на сей раз осторожнее.
– Вы носите там крест Эммы? – осторожно спросил я.
Юноша посмотрел на меня:
– Нет, мастер Шардлейк, я храню его в шкафу. Мне трудно смотреть на него.
– Печально.
– Возможно, вам не стоило привозить его. Да, я по-прежнему ношу каменное сердце. Вы правы, я не люблю Хоббеев. Однако, сэр, вы умеете заставить людей говорить. Но если я не могу отправиться на войну, это значит, что я останусь здесь. Таково мое желание, и это вы можете сказать в Опекунском суде.
– Но почему, Хью?
Разведя в стороны ладони, оканчивающиеся длинными пальцами, Кертис еще раз с горечью усмехнулся:
– А куда мне еще деваться? Я привык к здешней жизни, и я не хочу тягаться в суде с мастером Хоббеем. Через три года я вступлю в собственные права и уеду отсюда.
– И что вы тогда будете делать? Поступите в солдаты?
– Возможно.
– Хью, если я смогу оказать вам какую-то помощь, вы найдете меня в Линкольнс-инн.
Парень вновь печально улыбнулся и пристально посмотрел мне в глаза:
– Благодарю вас, мастер Шардлейк. Через три года… да, через три года мне и в самом деле может потребоваться друг за пределами этого поместья.
Какие-то птицы, перепархивавшие с ветки на ветку на одном из соседних деревьев, вернули меня к реальности. Поднявшись на ноги, я вернулся через небольшой перелесок на просторную поляну, где собралось десятка три человек. Хоббей и егерь Эйвери вместе с Фальстоу, сэром Люком Корембеком и двумя другими прилично одетыми мужчинами средних лет, корпели над планом парка, разложенном на пне спиленного дерева. На траве были расстелены полотнища белой ткани, на которых разложили подушки. Там восседала леди Корембек в обществе двух немолодых уже дам. Все были пышно одеты, женщины блистали платьями из шелков и атласа, головы их покрывали модные капюшоны, а лица и шеи были припудрены свинцовыми белилами. Слуги разносили бокалы с вином и блюда с хлебом и сыром. Чуть поодаль с полудюжиной лошадей и охотничьими собаками на поводках находилась группа из двух десятков мужчин, нанятых в деревне Хойленд, чтобы помочь в охоте. Барак о чем-то разговаривал с ними. Я с удовольствием заметил среди коней Нечета.
Хью и Дэвид вместе с еще двумя юношами, по всей видимости, сыновьями гостей, разговаривали с Дириком. Мальчики так же, как и селяне, были в камзолах разных оттенков зеленого цвета. Соседствовавшие с Николасом мужчины были в украшенных прорезями дублетах бледных расцветок: обыкновенные яркие цвета изысканных одежд в лесу находились под запретом. Все четверо юношей держали в руках луки с распущенной тетивой, а на поясах у них находились колчаны. Я заметил в оперении стрел лебединые и павлиньи перья – печать статуса. На всех охотниках были перчатки и гарды из рога или тисненой кожи. Дэвид не обнаруживал никаких признаков вчерашнего приступа, но то и дело озабоченно посматривал на молодых гостей, вне сомнения, гадая, знают ли они о нем.
