Эдди Шах - Оборотни
— Куда вы клоните, Чарли?
— Я клоню к тому, чтобы вы поняли: смерть Триммлера стала для него сигналом собственного поражения. Но он ухватился за что-то. И он пойдет до конца, чтобы смыть знак поражения.
— Вы настолько верите ему?
— В личном плане я эту маленькую вонючку не выношу. Но поверьте, если у него будет только полшанса, он во всем разберется.
— Надеюсь, что вы правы. Есть там что-нибудь еще?
— Нет.
— Значит, все, — сказал ЗДР, складывая бумаги в папку. — Мне нужно возвращаться.
— Все идет по расписанию?
— Да-а. Это присуще поездкам президента.
Кой поднялся и обошел вокруг стола.
— Когда вы уезжаете?
— «Номером первым» военно-воздушных сил из Хитроу. Вылетаем в два.
— На что этот номер похож?
— Что вы имеете в виду?
— Президентскую уборную, разумеется. Разве вы не пользуетесь ею?
— Нуг Чарли, е-мое. У вас, англичан, сральня — первый номер в жизни! Вы только и счастливы на толчке.
Они немного расслабились.
— Мне пора. — ЗДР вскочил на ноги. — Черт возьми, все это дело — сплошной бардак. Мне все время нужно быть с президентом, а я могу думать лишь об этой парочке — какое еще они выкинут коленце. Спали в одной постели! Как вам это нравится? Что они думают о себе, эти проходимцы? Что они Бонни и невинная Клайд?[3]
«Номер первый» вылетел из лондонского аэропорта Хитроу по расписанию в 2.02 со взлетной полосы 27 и развернулся на юг, направляясь в Париж.
Когда президент ушел в свой отсек на время этого короткого перелета, ЗДР распечатал конверт, врученный ему в аэропорту. На фотографии, которую он вынул оттуда, был изображен Эдем Нихолсон. ЗДР улыбнулся, заочно поблагодарил Чарли и опустил фотографию в конверт.
Пришло время посадить их на крючок.
Хватит трахаться, мудозвон Бонни и разъебушка Клайд!
Отель «Бельвю»
Кёпкештрассе,
Дрезден
На этот раз не было необходимости регистрироваться в двух разных номерах.
Как только Эдем показал свой паспорт жителя Европейского Сообщества, регистратор в «Бельвю» просто бросил на стол регистрационную карточку и спросил англичанина, каким образом тот собирается оплачивать счет.
— Через «Америкэн экспресс». — Эдем написал в карточке: «Мистер и миссис Нихолсон». Адрес же он дал фальшивый: «Маркет Харборо в Мидленде».
В тот день в три часа пополудни четырехколесный «ауди», не обращая внимания на сгущавшийся туман, мчался от Нордхаузена по направлению к Лейпцигу и Дрездену. Но ведшая туда с запада магистраль 80 продолжалась в лучших традициях восточногерманских дорог, и при снегопаде по ней было трудно ехать без разделительных полос и условных обозначений, которые на территории Европейского Сообщества считаются само собой разумеющимся. Это замедлило их движение. Но, по крайней мере, таковы были условия для всех машин, и Эдем вскоре убедился, что за ним никто не следит. В течение всей ночи, тех семи часов, которые им потребовались, чтобы покрыть расстояние в сто двадцать километров до Лейпцига, они не встретили ни одной машины, пока не попали в движение часа пик у границы города. Они позавтракали, выехали на автобан и следовали по нему до Дрездена. К этому времени прекратился снег, а тот, который выпал, стал быстро таять. Характерно, что Эдем решил остановиться в лучшем отеле Дрездена. Он почувствовал несказанное удовлетворение, проходя по вестибюлю, где толпились бизнесмены, говорившие (по крайней мере, половина из них) по-английски.
Их номер на четвертом этаже выходил окнами на Эльбу. Тем же видом наслаждался Гроб Митцер, когда в последний раз встречался с Фриком в День Нового года.
— Добро пожаловать в цивилизацию, — сказал Эдем, когда Билли принялась распаковывать вещи. — У них действительно есть здесь обслуживание номеров. Хотите чего-нибудь?
— Все, что можно. Я умираю от голода.
Он заказал яйца по-бенедиктински и сандвич с бифштексом для обоих, затем прошел в мини-бар и налил для себя эвианской воды и кока-колы для Билли.
Официант по обслуживанию номеров через двадцать минут появился с их заказом и приготовил столик в гостиной.
— Вы говорите по-английски? — спросил Эдем, наблюдая за официантом. Он решил по-прежнему делать вид, что не говорит по-немецки.
— Немного, — ответил официант, накрывая на стол.
— Вы живете в Дрейздене?
— Ja. Здесь, в Дрейздене.
— Это есть приятно, — сказал Эдем, сознательно коверкая английский язык, как это делают обычно иностранцы в чужой стране. — Знаете Haide?
— Was ist? Что такое? (нем.)
— Heide. Место, Дрейзден.
— Ja. In Dresden.
— Heide. Знаете ли… Heide?
Официант пожал плечами и сосредоточился на своем занятии.
— Дрезден, — продолжал Эдем.
— Ja. In Dresden. Вы, — немец показал на Эдема, — Дрезден. Здесь.
— Я-то знаю, где нахожусь.
— Это место.
— Я знаю… Где Heide? — Он сделал сильное ударение на последнем слове.
Официант снова пожал плечами и улыбнулся.
— Еда. Хорошая. — Он закончил свое дело и протянул руку. Эдем опустил в нее пятимарковую монету, и он ушел, полный улыбок и доброжелательства.
— Заработал, — сказала Билли. — Вы расточительны.
— Не считайте и ешьте, — ответил он. По лицу его расплылась довольная усмешка.
Между тем официант пошел к месту отдыха обслуживающего персонала и по автомату позвонил своему связному. Это была обычная предупредительная информация. Эдем заказал еще кофе, когда связной прервал выступление Крагана перед курсантами и рассказал ему о двух иностранцах в отеле «Бельвю», которые интересуются дрезденской Heide.
— Я устала, — зевнула Билли и потянулась. — Мы ведь не спали, как вы помните.
— Я помню.
— У вас покраснели глаза.
— Я очень долго вел машину.
— И вы не освежитесь… если немного… не расслабитесь?..
— Билли. Не прекратить ли нам это?
— Ни в коем случае. — Она подошла к нему, обвила руками, наклонилась и уткнулась головой в его плечо. Он ответил ей сильным объятием. Им стало хорошо от взаимной близости и тепла.
— Вот поэтому я и не хотел, чтобы вы ехали со мной, — сказал он наконец.
Она отстранилась на миг и посмотрела ему в глаза.
— Вы так не думаете.
— Думаю. Мне нужно… быть самим собой. Не соприкасаться с другими людьми. Без всяких эмоций. Не могу их себе позволить.
— Теперь слишком поздно, крутой парень.
— Знаю. — Он понимал, что она не чувствует его дилеммы. Она делала его уязвимым, не понимая этого. Опасности и возможность смерти никогда раньше не беспокоили его. И потому он всегда побеждал. Именно потому, что он устремлялся дальше большинства других в тот неуправляемый мир экстремальной боли и насилия. Но теперь она сделал его таким же, как другие. Теперь его можно было задеть за живое, поскольку он не хотел терять ее. И вдруг он подумал о Маркусе. Окажется ли он с ним там, в непредсказуемом? Но все вылетело из его головы, когда она тронула его между ног.
— Это выше моих сил, — прошептала она. — Никогда раньше так не хотела. Никогда не чувствовала себя такой живой.
Он знал, что она имела в виду.
На двери их номера появилась табличка с надписью: «ПРОСЬБА НЕ БЕСПОКОИТЬ».
Билли заглянула в крохотный магазинчик рядом с регистратурой в то время, как Эдем с коричневой сумкой через плечо спрашивал у консьержки план города и окружающей местности.
— Ах, вам нужен Falkplan, — сказала консьержка, снимая с полки карту местности с приколотым к ней ценником в пять дойчмарок. — Приписать это к вашему счету за комнату, господин?
— Пожалуйста, — ответил Эдем, одной рукой принимая карту, а другой показывая номер своей комнаты на брелоке с ключом. Пока консьержка заполняла на компьютере счет, Эдем развернул ярко раскрашенную карту на стойке.
— Что вы ищете? — спросила консьержка.
— Мы хотели бы, находясь в Дрездене, посетить некоторые достопримечательности.
— Основные объекты туризма расположены за рекой. Цвингер и Кафедральный собор.
— Я видел это из своего окна. Мы пойдем туда завтра.
— Очень хорошо.
— В прошлом году здесь был мой друг. Он говорил что-то о Heide. Есть такое место?
— Дрезденский Heide. Да, конечно.
— Где это?
— На севере. Но там ничего хорошего нет.
— Покажите, пожалуйста, — сказал Эдем, продвигая Falkplan вперед. — Я хотел посмотреть это.
Консьержка пожала плечами, проглядела карту и указала на большое открытое место к северу от городских кварталов.
— Вот оно.
— Это парк? — в замешательстве спросил Эдем.
— Ja. Но там же размещался русский лагерь.
— Русский… Их военная база?
— Их лагерь. Для солдат.
— Вся территория?
— Большая часть.
— Спасибо.
