Андерс Рослунд - Три секунды
Официант замер у стола. Каждому — по стакану минеральной воды, по два кружочка лимона.
У меня есть минута.
Когда он поймет, зачем я здесь, я за одну-единственную минуту должен убедить его остаться.
Свен отодвинул серебристый подсвечник с белой свечой и поставил на его место ноутбук. Открыл звуковой файл, щелкнул по значку, похожему на длинную черту, — пара фраз, ровно семь секунд.
— Нам надо сделать его опаснее. Он совершит тяжкое преступление. Его приговорят к долгому сроку.
Лицо Эрика Вильсона.
Лицо Эрика Вильсона ничего не выражало.
Свен попытался поймать его взгляд. Если Вильсон и удивился, услышав собственный голос, или ему стало неуютно, то в его глазах это никак не отразилось.
Пошла следующая запись, одна-единственная фраза, пять секунд.
— Вести дела из камеры он сможет, только будучи уважаемым заключенным.
— Хотите послушать еще? Понимаете… тут довольно длинно, интересное заседание. А я… у меня есть вся запись.
Когда Вильсон встал, то еще владел своим голосом — как взглядом, как чувствами, которых нельзя показывать.
— Приятно было повидаться.
Пора.
Та самая минута.
Вильсон уже направился к выходу.
Свен запустил третий звуковой файл.
— Прежде чем я выйду отсюда, я хочу, чтобы вы коротко перечислили, что именно вы мне гарантируете.
— Что, по-вашему, вы услышали?
Вильсон уже уходил, он успел пройти половину пути до дверей, поэтому Свен закричал, когда Вильсон не остановился:
— Вы сейчас слышали голос мертвеца!
Посетители в блестящих костюмах не поняли его слов. Но все они прервали свои разговоры, отложили вилки и ножи, ища взглядом человека, нарушившего их покой.
— Это голос человека, который два дня назад стоял в окне одной тюремной мастерской и держал револьвер у головы одного тюремного инспектора.
Вильсон уже дошел до барной стойки справа от выхода — и тут остановился.
— Голос человека, которого застрелили по приказу нашего коллеги Эверта Гренса.
Вильсон обернулся:
— Вы о чем?!
— Я о Пауле.
Вильсон посмотрел на Свена, раздумывая.
— Вы ведь так его называете?
Шаг вперед.
Шаг в зал.
— Сундквист, какого вы…
Свен чуть понизил голос, теперь Вильсон слушает, он никуда не уйдет.
— И я говорю о том, что его устранили. Что вы оба, вы и Гренс, участвовали в этом. Что вы соучастники узаконенного убийства.
Эверт Гренс поднялся. Пустой стаканчик — в мусорную корзину, наполовину съеденную булочку с полки за письменным столом — в два укуса.
Ему было неспокойно, времени оставалось все меньше. Гренс безостановочно бродил между осточертевшим диваном и окном с видом на внутренний двор Крунуберга.
Сейчас Свен уже должен начать дознание. Должен пойти на открытый конфликт с Вильсоном, потребовать ответов.
Гренс вздохнул.
Эрик Вильсон — главное звено.
Один из тех голосов принадлежит мертвому. С обладателями еще трех Гренс подождет, они будут слушать, но только тогда, когда он этого захочет.
Пятый голос был голосом Вильсона.
Только Вильсон может подтвердить, что совещание действительно имело место, что запись подлинная.
— У вас есть время? — Светлая косая челка и круглые очки в дверях кабинета.
Ларс Огестам сменил пижаму и халат на серый костюм и серый галстук.
— Есть?
Гренс кивнул. Огестам проследовал за мощной фигурой, прохромавшей по линолеуму, и уселся на диван для посетителей, рубчик на обивке которого давным-давно стерся. Ночь была долгой. Гренс, виски и компьютер начальника полиции лена у него на кухне. Впервые за все время знакомства они разговаривали без взаимного отвращения. Эверт Гренс даже обратился к нему по имени. Ларс. Ларс, сказал он. Именно тогда, именно там они почти симпатизировали друг другу, и Гренс хотел показать это.
Огестам откинулся на спинку дивана, опустил плечи.
Не напрягался.
Не готовился к тому, что его станут оскорблять, станут угрожать ему.
Раньше этот кабинет словно нападал на него, невыносимый, враждебный. Но теперь музыки здесь не было, да и ощущение от прошлой ночи, — Огестам даже фыркнул, — откуда что взялось? Так что теперь войти в кабинет было почти приятно.
Прокурор положил на стол перед собой две папки, открыл верхнюю:
— Секретные донесения. Триста две штуки. Те, что я распечатал ночью.
Потом поднял вторую папку:
— Резюме предварительных расследований по тем же делам. То, что мы смогли раскопать. Я успел просмотреть сто. Сто дел, которые закрыли или по которым не вынесли приговора. Сегодня с утра я занимался только тем, что искал, анализировал, сравнивал с тем, что произошло в реальности. То есть с той информацией, которая уже была кое у кого из наших коллег и содержится в секретных донесениях.
Огестам говорил о документах, распечатанных с украденного у шефа компьютера. Гренс надеялся, что дверь в кабинете начальника открывается и закрывается, как раньше.
— В двадцати пяти случаях — отказ от возбуждения уголовного дела. Когда обвинитель решал, что доказательств для вынесения приговора недостаточно, и прекращал процесс. В тридцати пяти случаях — полностью оправдательный приговор, суд признал доводы обвинения несостоятельными.
Шея Огестама покрылась красными пятнами, выдавая нарастающее возмущение. Гренс уже видел это не раз, когда они стояли друг перед другом, полные взаимного презрения. Теперь ярость прокурора вызывал не Гренс, и это казалось почти неприятным: презрение было их основным способом общения. И строить отношения заново, не имея возможности спрятаться за привычное, надежное презрение, совсем непросто.
— Я уверен: будь у прокуроров доступ к фактам, которые уже были известны полицейским — вашим коллегам, Гренс, — и которые они скрывали, если бы информацию всей этой чертовой папки с секретными донесениями не прятали в компьютере высшего полицейского начальства, то те же дела, те же самые, Гренс, закончились бы обвинительным приговором.
Свен Сундквист заказал еще минеральной воды с лимоном. Его больше не мучила жара, в красивом ресторане царила прохлада, дышалось легко, но Свена не отпускало напряжение.
У него была минута.
Он заставил Вильсона остановиться, снова повернуться к нему лицом, сесть.
Теперь надо заставить его продолжать разговор.
Он изучал коллегу. Лицо оставалось непроницаемым. Но — не глаза. Глубоко на дне глаз появилась тревога. Взгляд не блуждал, Вильсон профессионал, он такого не допустит; но голоса на пленке встревожили его, засели занозой, требовали ответа.
— Эта запись была в конверте, а конверт — в почтовой ячейке Эверта Гренса. — Свен кивнул на значки на экране компьютера, на звуковой файл. — Отправитель не указан. Через день после гибели Хоффманна. Почтовые ячейки ведь примерно на одинаковом расстоянии от наших кабинетов, как по-вашему?
Вильсон не вздохнул, не покачал головой, не сжал челюсти. Но — глаза, в них снова тревога.
— Конверт с записью. И еще кое-что там было. Три паспорта, выданные на три разных имени, — все с одной и той же фотографией, зернистой, черно-белой фотографией Хоффманна. А на дне конверта — электронный приемник, маленький, серебристый, такие запихивают в ухо. Мы смогли подсоединить его к передающему устройству с церковной колокольни в поселке Аспсос. Снайпер, которым командовал Гренс, выбрал эту башню, чтобы гарантировать попадание.
Эрик Вильсон должен был бы взяться за край белой скатерти и рвануть ее так, чтобы пол покрылся осколками стекла и разбросанными цветами, он должен был сплюнуть, или заплакать, или взорваться.
Ничего этого он не сделал. Он изо всех сил сохранял спокойный вид. Главное — чтобы на лице ничего не отразилось.
Сундквист утверждает, что он, Вильсон, и Гренс — соучастники узаконенного убийства.
Он утверждает, что Паула погиб.
Скажи это кто-нибудь другой — Вильсон бы не остановился, не вернулся бы. Если бы кто-нибудь другой продемонстрировал ему эту идиотскую запись, он бы отрицал ее как совершенную чепуху. Но Сундквист никогда не блефовал. Блефовал сам Вильсон, Гренс, большинство полицейских, вообще большинство знакомых Вильсону людей. Но не Сундквист.
— Прежде чем я выйду отсюда, я хочу, чтобы вы коротко перечислили, что именно вы мне гарантируете.
Никто, кроме Паулы, не мог записать эту встречу, ни у кого не было мотива сделать такую запись. И вот теперь он позволил Гренсу и Сундквисту поучаствовать в этой встрече. Он преследовал свою цель.
Тебя спалили.
— Еще я хочу показать несколько картинок. — Свен развернул ноутбук экраном к Вильсону, открыл новый файл.
