Энди Макнаб - Браво-Два-Ноль
Каждый вечер мы продолжали изучать карту, стараясь запомнить наизусть все подробности, чтобы, если нам удастся бежать и мы покинем пределы города, у нас было бы какое-то представление относительно того, в какую сторону двигаться. Наверное, в конце концов мы настолько хорошо освоились с местностью, что скорее всего по первому же дорожному указателю определили бы, где именно находимся.
Изучение карты занимало много времени, но в свободные минуты мы просто сидели и болтали. Я несколько раз рассказал историю своей жизни, так что, вероятно, в конце концов ребята знали Пекхэм и моих трех бывших жен так же хорошо, как и я. Стэн рассказывал о том, как вместе с родителями жил в Родезии. У них были ослы, и они раскрашивали им копыта яркими красками. Больше всего нам понравился рассказ о том, как однажды к ним в сад наведалось стадо слонов, сожравших все яблоки-падальцы. Перезрелые яблоки валялись на земле так долго, что их сок уже начал бродить, и вскоре слоны лежали в полной отключке. Пока слоны отсыпались, появилась стая обезьян, доевших оставшиеся яблоки. После трапезы обезьяны залезли отдыхать на деревья, и вскоре они тоже захмелели. Одна обезьяна так набралась, что свалилась с ветки, увлекая за собой двух подружек. Они упали прямо на голову спавшему слону, тот проснулся и стал с похмелья, как одержимый, носиться по саду.
Другой рассказ был гораздо мрачнее. У родителей Стэна был мальчишка-слуга, живший в маленькой хижине рядом с домом. Однажды ночью его схватили повстанцы и застрелили за то, что он работал на белых. Труп оттащили в хижину и бросили на пороге как предупреждение остальным. Это предупреждение было услышано. Вскоре Стэн поступил в армию и попал в войска быстрого реагирования. После провозглашения независимости Стэн в отчаянии был вынужден покинуть страну.
Мы попытались обучить Стэна всем прелестям панк-музыки. Нам с Динджером потребовалось три дня, чтобы вспомнить все слова песни «Стою в полночь на станции метро», после чего мы стали втолковывать их Стэну. Он скоро сдался.
— Не понимаю я ваше английское дерьмо, — пожаловался он. — Ребята, неужели вы не знаете, кто такой Рой Харрис?[23]
Бедняга Стэн. У него был бзик: запасать еду впрок. Каким бы голодным он ни был, он всегда старался оставить что-нибудь на черный день. Стэн тратил уйму времени и проявлял чудеса изворотливости, пряча заначки от охранников, но наступало утро, и мы приставали к нему, чтобы он поделился с нами. В конце концов для чего еще существуют друзья?
Мы проводили время, также занимаясь физическими упражнениями и еще оценивая свои раны. Меня очень беспокоили сломанные зубы. Охранники только что не плевали в нашу еду, и я представлял себе, как мерзкие иракские бактерии набрасываются на мои обломки, те начинают гнить, и в конце концов все мои зубы сыплются подобно костяшкам домино.
Мы вели счет дням, и 24 февраля мне было особенно плохо. Я не мог избавиться от мыслей, как бы провел этот день, если бы находился в Англии. Была бы Кэти целый день с нами или я лишь позвонил бы ей и поздравил с днем рождения?
К концу месяца майор стал наведываться к нам все чаще, как правило, вскоре после наступления темноты. Он говорил нам о том, как прекрасно живется иракскому народу после революции. В стране система бесплатного здравоохранения, и старики, уходя на покой, получают солидную пенсию. Кроме того, Саддам ввел всеобщее бесплатное обучение, причем это относится и к высшему образованию — даже если учиться приходится за рубежом.
— Наши дети читают в школе Шекспира, — как-то раз сообщил нам майор, показывая экземпляр «Гамлета». — Вчера вечером я возвращался домой, и у меня за спиной взорвалась бомба. Быть или не быть — на все воля аллаха, не так ли?
Мы промолчали, и он через какое-то время пробормотал:
— Знаете, с вами здесь хорошо обращались.
Это явилось лучшим указанием на то, что война скоро закончится. Мы не стали говорить майору, что норовят проделывать у него за спиной охранники. Это только усугубило бы ситуацию.
— Просто помните, что все случившееся раньше не имеет ко мне никакого отношения, — повторил майор.
Несомненно, он сознавал, что исход войны предрешен, и старался прикрыть свою задницу.
Однажды ночью мы услышали грохот открывающихся ворот, а затем стоны и причитания. Я терпеть не мог, когда ворота открывались ночью; это вселяло в меня беспокойство. Но сейчас не вызывало сомнений, что в тюрьму привезли нового заключенного. Некоторое время слышалось невнятное бормотание, затем раздался долгий пронзительный крик. В следующую же ночь мы познакомились с новоприбывшим. Его звали Джозеф Смолл, позывной «Дикий кот». Он был майором авиации морской пехоты Соединенных Штатов. Бедняга, его сбили, как он сообщил, в последний день наземных боевых действий. Выпрыгнув с парашютом, Смолл неудачно приземлился, повиснув на дереве. У него был открытый перелом ноги, а иракцы лишь наложили на это место шину.
Нас несказанно обрадовали эти новости. Как оказалось, наземная операция не просто началась, но уже была близка к завершению. Ирак валялся на заднице, задрав лапки. Но проблема, которую принес с собой Джозеф Смолл, заключалась в том, что американцев теперь стало в тюрьме больше и, следовательно, они больше трепались друг с другом. Причем они не прислушивались, проверяя, есть ли поблизости охранники, а просто вспыхивали спонтанно, и последствия были плохими для всех нас. Меня по-прежнему очень беспокоило, что нас могут разлучить.
Джозеф нас очень забавлял, потому что он оказался заядлым курильщиком и постоянно выпрашивал сигарету, однако делал он это всегда агрессивно, поэтому его неизменно посылали к такой-то матери.
А вот Динджеру, образцовому дипломату, каждый раз, когда нас навещал майор, удавалось получить курево.
В конце концов мы решили больше не начинать разговоров с американцами первыми. Они начинали болтать друг с другом, а мы ждали, последует ли реакция со стороны охранников. Если все было тихо, мы присоединялись, постоянно стремясь получить как можно больше информации. «Кто-нибудь связывался с Красным Крестом? — спрашивали мы. — Нашим известно о том, что мы остались в живых?»
Джозеф Смолл сообщил нам, что через Красный Крест никакие сведения о нас не поступали; мы по-прежнему числимся пропавшими без вести. Буш только что заявил, что если все до одного пленные не будут освобождены, союзные войска не остановятся, пока не дойдут до самого Багдада. Для нас в этом было хоть что-то приятное: по крайней мере наши побеждали, и существовала большая вероятность того, что нас освободят. Однако нельзя было исключать и то, что нас не освободят. Нам было известно, что иракцы поддерживают связи с Фронтом освобождения Палестины. А что, если мы окончим свои дни лучшими друзьями Терри Уэйта,[24] обнимая ту же самую батарею?
Во всем этом были и забавные стороны.
— Кто там? — гремел голос.
— Майор Джозеф Смолл, морская пехота.
— Капитан Рассел Сэнберн, морская пехота.
— Летчик?
— Так точно, сэр!
Это был настоящий, хороший, здоровый, простоватый юмор.
На следующий день после появления Джозефа Смолла в тюрьму принесли на носилках сержанта-медика Троя Данлэпа, получившего травму позвоночника. Вместе с ним была взята в плен женщина-врач, получившая переломы обеих рук. Остальные члены экипажа сбитого вертолета «Блэк хок» погибли. Естественно, американцы сразу же постарались связаться с Данлэпом.
— Майор Смолл? Майор Джозеф Смолл? Проклятие, сэр, я входил в состав поисково-спасательной группы, отправленной за вами!
Мы убедились в том, что Трой запомнит и наши имена на тот случай, если его вследствие серьезной травмы освободят раньше остальных.
Вскоре прекратились бомбардировки, что подтвердило слова Смолла. Бомбежки мы использовали в качестве барометра. Если они снова возобновятся, мы поймем, что переговоры о мире зашли в глубокую задницу. Днем прогремели два взрыва, один за другим. После первого с громким шумом в воздух взмыли птицы, послышались крики. Наши надежды на скорое освобождение затихли вместе с отголосками взрывов.
Я старался найти в ситуации светлые стороны. Теперь иракцам всыпали по первое число и наши сухопутные войска. Из слов Смолла вытекало, что счет идет уже не на недели, а на дни. И если начались дневные налеты, значит, дела идут очень хорошо. Но огня зенитных орудий слышно не было. Вечером Джераль подтвердил, что на самом деле это какой-то самолет перешел над городом через звуковой барьер — чей, наш или иракский, он сказать не смог.
Рано утром третьего марта наружные ворота распахнулись, а вслед за ними и ворота, ведущие из тюрьмы во внутренний двор. Послышался громкий звон ключей, голоса, крики. Открылась дверь камеры Дэвида. Мы напрягли слух, пытаясь разобрать, в чем дело.
