Лев Пучков - Сыч – птица ночная
По поводу «нашего славного парня» никаких проблесков пока что не было. Тринадцатого марта, вечером поздним, абреки привезли из города двух славян и посадили в погреб, а к погребу выставили часового — только-то и всего. Заложники, стало быть. Потом откуда-то издалека заехал транзитный «КамАЗ» в грязи по самую крышу — полночи разгружали какие-то ящики и складировали в сарай. Более ничем хорошим они нас порадовать не спешили, но по опыту наблюдения за предыдущей базой, располагавшейся некогда в моем доме, я сделал вывод, что в ближайшее время возможен караван в ЗОНУ. Форму у Попцова взяли — никуда не перевезли. Пол-«КамАЗа» коробок в сарай упаковали — тоже пока что на месте. Заложников привезли. Как раз набирается товара на караванчик.
Своими наблюдениями я поделился с полковником. Полковник задумался, бородень зачесал озабоченно и велел всем размышлять, как присобачить к Аюбовым транспортам «жуков» — радиомаяки то бишь. Мы стали думать.
А вообще, освободившись от Попцова, мы организовали наблюдение на крыше в две смены, как того и желал Джо, и зажили себе счастливо и весело. Одна смена торчит на чердаке, через дырки любуется на Аюбово подворье, вторая в это время сидит дома, смотрит видак и попивает пивко. Полковник же на посту практически бессменно, с десяти утра до полуночи, домой ездит только выспаться, а во время своего отсутствия оставляет меня исполнять обязанности — благо дядя Вася, усосавшись вдрызг, спит мертвым сном.
С экипировкой проблем не возникло: большую часть трофеев увезли на хутор Бирюки, прикатившие нам в очередной раз телегу с картошкой и домашним харчем. Себе мы оставили только самое необходимое — то, что могло пригодиться в ближайшее время.
Вообще после акции настроение у членов команды поднялось: даже полковник повеселел, в глазах появился какой-то азартный огонек, обещавший всем нам непредсказуемые ратные утехи в каком угодно количестве. В принципе эйфория была вполне объективной. После года «простоя» команда вновь взялась за старое — пусть в ополовиненном составе, тем не менее, — и первая же операция увенчалась успехом. Не важно, что прошла эта операция туго, со скрипом и со второго захода, главное — результат. Мы заработали кругленькую сумму на прожиточный минимум и оперативные расходы, раздобыли первоклассную экипировку и все остались живы. Пострадали лишь Север и Джо: первый получил сотрясение мозга, когда попцовский боец в шлюзе навернул его пистолетной рукояткой по кумполу, а потом я добавил от души — не по злому умыслу, правда, так обстоятельства сложились. А Джо схлопотал в предплечье пулю из своего же автомата. Оказывается, когда мы с ним палили из шлюза через стенку коридора по нише, одна дура рикошетом прилетела обратно — Джо стоял чуть левее, его и зацепило, а поскольку гордый, скотиняка, да самоотверженный, никому ничего не сказал, пока акцию не закончили. Ну ничего — до свадьбы заживет.
Воспользовавшись кратковременной стабилизацией обстановки, полковник опять принялся приставать ко мне с гнусными намеками по поводу тех дискет, что я отдал Элен. В этом плане у нас даже получился производственный конфликт, возникший на почве несовпадения мнений. Я хотел на пару деньков смотаться в Литовскую, навестить семью, и привел полковнику кучу аргументов в пользу обоснованности своего отпуска. А он категорически уперся: пока, дескать, не порешаем проблемы с Зелимханом, сидеть всем на месте, пребывать в постоянной боевой готовности.
— А чтобы скучно не было, навести-ка ты муженька своей пассии — на работе, естественно, — в завершение разрешил полковник. — Поинтересуйся, куда, собственно, она подевалась, и договорись насчет дискеты забрать.
— Вы издеваетесь? — мне показалось, что я ослышался. — Идти общаться к мужу Элен? Прямо вот так впереться в кабинет профессора и сказать: здрасьте, я гребун вашей супружницы, шел вот мимо, дай, думаю, загляну, посмотрю, как вы тута — не околели случаем…
— Ты не кипятись, солнце мое, послушай старика две минуты, — вежливо оборвал меня полковник. — Значит, дело обстоит следующим образом…
В понедельник в три часа пополудни я робко вошел в вестибюль Стародубовского государственного университета и, бестолково потыкавшись в разные углы, обнаружил на стене расписание, в котором была интересующая меня фамилия: Вовсителье и номер аудитории, в которой данный господин преподавал.
Беспрепятственно поднявшись по широкой старинной лестнице на второй этаж, я довольно скоро обнаружил ту самую аудиторию, а чуть дальше от нее по коридору массивную дверь из мореного дуба, на которой пришпандорена была красивая желтая железяка с витой надписью: «Заведующий кафедрой профессор Вовсителье А. Я.»
— Ну вот мы и на месте, — поздравил я себя, взявшись за медную ручку и на несколько секунд замирая перед дверью в нерешительности.
Вообще-то доводам полковника я внял лишь отчасти. Он был прав, утверждая, что за мужем моей красавицы вряд ли будут следить чекисты и в этом плане профессор как объект общения практически полностью безопасен. Ну в самом деле, вы можете себе представить, чтобы любовник добровольно посетил мужа своей пассии и приватно представился ему? Нет, если они оба приверженцы нетрадиционного секса — это вполне возможно. Но я в этом плане за собой никогда ничего такого не замечал, да и Элен ни преминула бы мне сказать про своего муженька, если бы за ним водились подобные грешки. Так что, гарантируя мне безопасность, полковник был прав на все сто.
— Он генетически не переваривает чекистов. — Вот так сказал Шведов, прогнозируя возможное поведение профессора. — И потому ты можешь не опасаться, что он сдаст тебя. Из принципа не сдаст — будь ты хоть трижды гребун его жены! Почему? А вот: память поколений сосланных и расстрелянных предков прочно сидит в его сознании, она не даст совершить ему такой гнусности. Пристрелить — да, не спорю, под горячую руку запросто может. Но тут у тебя масса преимуществ — вряд ли в кабинете у него будет висеть охотничье ружье. И потом — ты в сто раз лучше стреляешь…
Далее: полковник был уверен, что Элен удрала из города. Я описал ее психологический портрет, упомянув и про пресловутую шпиономанию. — Это и натолкнуло Шведова на мысль, что моя пассия вполне могла наблюдать сцену пленения вашего покорного слуги кабинетными и отреагировать экстраординарно. То есть, попросту говоря, прихватить свою сумочку, дискеты с «винтом» и убраться восвояси через то же самое окно в спортзале. А если Элен удрала из города, муж ее должен об этом знать — несмотря на всю сложность их отношений.
За этим, собственно, меня сюда и послали: выведать, где прячется Элен, установить с ней связь и забрать дискеты. Просто и неприхотливо — и во всем вроде бы полковник был прав. Единственное, чего он не учел, — это морально-этическая сторона вопроса. Отвлеченно рассуждать о целесообразности подобного рода действий, выстраивая логическую цепочку, — это одно дело. Но это я — любовник, пусть и бывший. И вот я — любовник то бишь — иду общаться с рогоносцем величавым — мужем то бишь моей пассии, — имея целью при первой же минуте общения честно и без обиняков сообщить, кем я на самом деле являюсь для его супруги. Как вы себе это представляете? Кошмар какой-то…
Интерьер кабинета вызывал противоречивые чувства. Повсюду стеллажи с неряшливо разбросанными книгами, какими-то пестрыми коробками, флажками, вымпелами, несимметрично понатыканными в свободные ячейки горшки с цветами. Несолидные разноцветные шторы, напрочь перечеркивающие устоявшиеся понятия о строгом характере данного учебного заведения, на подоконнике — два здоровенных круглых аквариума с подсветкой, меж ними втиснут музыкальный центр, колонки на полу, опять же — несимметрично, похоже, их тут периодически пинают все кому не лень. Два стола буквой Т, на одном — компьютер со всеми причиндалами, на втором — ноги в носках. А за ногами — курчавая по бокам плешь, утонувшая в глубоком кожаном кресле и едва выглядывающая из-за развернутой газеты. Черт! Куда я попал? Как это безобразие начальство терпит? Гнать к известной матери — в три шеи!
— Стучаться не учили? — развязным тоном произнесла плешь.
— А… извините, профессор, растерялся. — Я действительно забыл постучаться — задумался, открыл дверь, потом опешил — не до стука было. — Я, видите ли, давний почитатель вашего таланта и пришел выразить…
— Какого именно? — поинтересовалась плешь.
— Простите?
— Какого именно таланта? У меня много талантов. Я хорошо играю на флейте, сносно владею саксофоном, выращиваю потрясающие цветы — даже переписываюсь по этому поводу с десятком знакомых голландцев и французов, тоже двинутых на этой почве. Я хорошо перевожу классиков с четырех ныне употребляемых языков, чуть хуже обстоит дело с древнеегипетским, латынью и санскритом. Весьма посредственно читаю лекции — студенты спят, мастерски принимаю экзамены и зачеты… Впрочем, довольно. Какого именно таланта вы почитатель?
