Страна потерянных вещей - Джон Коннолли
Призрачная сущность, потратив часть своих драгоценных запасов силы, явилась сюда, чтобы лично убедиться в том, что эта девочка-женщина все ближе.
XLVIII
LEAWFINGER (староангл.)
Указующий перст
Вот что важно сознавать, чтобы понимать людей и их мотивы: в выдуманных историях, как и в жизни, нет второстепенных персонажей. Каждый из нас является центром своей собственной вселенной, где другие люди – это планеты и луны, вращающиеся по своим орбитам вокруг нас: небесные тела, которые либо отталкиваются, либо притягиваются к нам под влиянием силы нашего тяготения, – а иногда и яркие звезды, которые становятся, временно или навсегда, нашими вторыми половинками.
Сместите нацеленность сказки – к примеру, хотя бы этой, – и она станет про совсем другого человека: великана Гогмагога, или про Ими, дочь пропавшей Саады, или про добродушного и преданного своему делу Духа Ручья, или даже про Охотницу. Для них Лесник и Церера будут второстепенными фигурами, проходящими через их жизни, случайными персонажами в драме, в которой только они одни играют главную роль. Ошибочно полагать, что окружающие нас люди не столь значимы, как мы сами, или что их страхи, желания и устремления не настолько достойны внимания, как наши собственные. Вот как могут быть подорваны наши самые продуманные планы, поскольку посыл, на котором они основаны, ошибочен с самого начала: я важен, а другие люди не настолько, и все по умолчанию должны принять такое положение вещей.
Так что давайте пока что оставим спящую Цереру, дремлющего Лесника и даже эту пристально наблюдающую за ними призрачную сущность в зарослях плюща и перенесемся сквозь ночь, подобно нашему единомышленнику, одноглазому грачу, в подземную темницу под замком. Темница давно уже не использовалась. Пол здесь был неровным, а стены и потолки покрылись трещинами. Принадлежала она более древнему воплощению крепости – той, что была построена некоей королевой, умершей так давно, что от нее ничего не осталось, даже ее имени. Подземелье использовалось ее преемниками до тех пор, пока – благодаря Дэвиду, герою его собственной истории, – череда королей и королев не подошла к концу, Скрюченный Человек не был побежден, а великая крепость, к которой каждая из его марионеток что-то добавила от себя за время своего правления, наконец не развалилась на части.
Но темница, будучи расположенной глубоко под землей, уцелела вместе с некоторыми из смежных с нею помещений. Вдобавок вход в нее из остального подземелья был запечатан, хотя и не наглухо, – запертую на замок и засов массивную дверь, давно позабытую теми, кто ее туда поставил, при некоторой находчивости и рвении могли вновь заставить открыться и те, кому не был предоставлен такой доступ. Весь фокус, конечно, заключался тут в том, чтобы никто другой не прознал, что у вас под рукой случайно оказался ключ.
Одна из каменных плит этой темницы скрывала вход в боковой туннель, хотя даже самые отчаявшиеся узники вряд ли сумели бы найти его, когда эта камера использовалась, а даже обнаружив, не смогли бы открыть, настолько сложными были запирающие ее секретные механизмы. Сработаны они были Скрюченным Человеком, как и многое другое в этих глубинах. Когда он исчез, все знания о туннеле должны были исчезнуть вместе с ним, но разрушение старого замка отозвалось и под землей, отчего потайная каменная плита на дюйм приподнялась. Десятилетия спустя это позволило неким решительным пальцам исследовать нижнюю кромку плиты, раскрыв природу ее механизмов, и отключить их, сделав туннель легкодоступным – и вновь незаметным, как только каменная плита была установлена в прежнее положение.
В этом каменном мешке, тьму в котором рассеивала лишь единственная свечка, теперь и сидела Калио: совсем древняя, последняя представительница своего вида, покинутая ближайшими сородичами – фейри, когда те повернулись спиной к миру и отступили под защиту своих курганов. Там они держались между сном и бодрствованием, отваживаясь появиться на поверхности только для того, чтобы зацапать какого-нибудь ребенка, поскольку один из них всегда выступал в роли дозорного, прислушиваясь к беспечным шагам молодых в полях наверху или крикам младенца, к которому рассеянная мать на миг повернулась спиной. Хотя лучше всего были новорожденные, брошенные своими родителями, которые не могли позволить себе прокормить их, или матерями-подростками, пытающимися скрыть беременность от своей родни. Опасаясь позора или изгнания, те рожали в одиночестве среди деревьев и камней, зажав в зубах палку, чтобы приглушить боль при родах, и бросали младенцев на произвол судьбы. Такие подкидыши становились легкой добычей для фейри – равно как и их матери, если те были совсем юны и достаточно измучены.
Калио тоже воровала детей, но просто для компании. Она не употребляла их в пищу, как фейри, потому что ей не нравилось питаться людьми. Ее казалось, что так поступать нехорошо. Когда силы были уже на исходе, она сосала молоко у коров и племенных кобыл, успокаивая животных своей песней, а в совсем уж отчаянные времена или когда заболевала, могла вытянуть жизнь из крысы или полевой мыши, но на этом ее хищничество и заканчивалось.
Что же касается детей, которых она похищала, то Калио старалась заботиться об их нуждах, кормить и поить этих малышей, как поступила бы с каким-нибудь растением или цветком – нежным организмом, требующим ухода для своего процветания. Но первые из них умерли, чем бы она их ни подкармливала, отчего Калио пришла к выводу, что человеческих младенцев выращивать трудней, чем кусты или молодые деревца. Их смерть опечалила Калио, и поэтому потом она стала оставлять детей у себя лишь на короткое время, прежде чем подбросить их туда, где на них могли вновь наткнуться им подобные.
Но со временем даже такие краткосрочные заимствования стали слишком опасными. Дриадам, как и фейри, лучше было исчезнуть из человеческой памяти, чтобы люди не вздумали выследить их. Кто угодно и что угодно, связанное с фейри, вызывало чувство страха и гнева в человеческих сердцах, и одним из худших воспоминаний Калио было наблюдение из укрытия за тем, как одну из ее сестер сожгли заживо – жители какой-то деревни, вооруженные факелами. Калио была слишком напугана, чтобы вмешаться, зная, что если она это сделает, то ее тоже предадут огню. Люди смеялись, пока дриада горела, а затем, по прошествии слишком долгого времени, к бремени душ Калио добавился еще один дух. Наверное, именно в тот момент ею и овладело безумие – а если так,
