Владимир Аджалов - О Главном. IT роман
За девять месяцев бесплодных атак неприступного Византия потери союзников составили в общей сложности около четверти миллиона убитых и тяжело раненных.
В поисках основного виновника поражения общее командование союзников и кабинет министров Британии оказались едины. Молодой, рвущийся к посту премьера наследник громкого имени был для всех неудобен. Без особой шумихи была произведена как бы техническая перестановка кабинета министров Британии, в результате которой Уинстону досталась неприглядная должность министра без особых обязанностей и полномочий. Черчилль тоже не стал долго раздумывать и при первом приличном случае подал в отставку, которая была незамедлительно принята.
Понимая, что вернуться назад в большую политику он сможет теперь только с поля боя, Черчилль добился своей отправки в самое пекло, на передовую. Для этого ему еще хватило связей, стремительно теряемых с потерей влияния в правительстве.
Поступившие в его подчинение семьсот человек, в том числе тридцать офицеров, знали обо всем этом. Уинстон хорошо помнил, как поначалу ему было тяжело в батальоне. Офицеры не сразу приняли нового командира, обоснованно считая его карьеристом, неудавшимся политиком с элитным теоретическим военным образованием, но никак не профессиональным военным.
Однако сто дней, проведенных вместе, полностью изменили отношение офицерского состава к полковнику Черчиллю. Его методы управления были, несомненно, эффективны, а презрение к опасности, демонстрируемое полковником ежедневно, внушало уважение.
Авторитет Черчилля в батальоне стремительно нарастал пропорционально его мужеству. Особенно его поддерживали уважавшие его происхождение и врожденный аристократизм молодые выпускники престижных военных учебных заведений. С ними он был особенно дружен и каждую потерю среди них переживал искренне и тяжело. Тогда, в начале января 1916 года, он еще не представлял всего масштаба будущих потерь в его батальоне. Но теперь‑то он знал достоверно, что половина тех, кем он командовал, останется здесь навсегда.
Сейчас судя по всему он собрал группу молодых офицеров в штабе батальона. Штаб располагался в том, что осталось после бомбардировок от женского монастыря. Две самые стойкие монахини упорно продолжали нести свою службу, не отвлекаясь на дела мирские. Их жизнь и жизнь штаба батальона протекали как бы в параллельном времени. Но в самой неприятной точке они пересекались. Когда погибал кто‑нибудь из офицеров батальона, здесь, в штабе, проходило прощание и монахини читали над погибшим молитвы.
Черчилль стал вглядываться в лица офицеров, пытаясь понять, то ли он сам их вызвал на какой‑нибудь инструктаж, то ли у них очередной печальный повод. И тут он с искренней радостью вдруг признал в молоденьких офицерах уже знакомый ему «интернационал», ищущий смысла жизни. «Слава тебе, Господи», – с облегчением подумал Черчилль. Успевший лечь на старое сердце тяжеленный камень растаял за те мгновения, пока он внимательно и с уже понятной для себя симпатией оглядывал эту «новую дюжину», как он для себя обозначил эту группу еще при своем разговоре с их Учителем.
Молодые люди тем временем с нескрываемым удивлением оглядывали друг друга, отряхиваясь от только что прошедшего мокрого снега. Ребята были в одинаковых фирменных длинных плащах и широких сапогах. Головные уборы также не отличались разнообразием. Половина молодых офицерских голов была защищена неудобными плоскими касками (мальчики не знают, но это же «tommies», вспомнил название касок Черчилль). Остальные были одеты в теплые лохматые шотландские шапки. Приветствуя собравшихся, Уинстон поднес руку к своей голове и улыбнулся. Подарок французского генерала – соседа по фронтовому участку, – пижонская по тогдашним меркам удобная круглая серо‑голубая каска была на месте.
И мысли того времени, они тоже были здесь, на месте. Приглашая офицеров рассесться вокруг заваленного картами огромного стола бывшей трапезной монастыря, Черчилль перебирал в голове те самые мысли.
Он тогда заметно изменился, и вовсе не карьерная промашка заставила его измениться внутренне. Нет, Черчилль вовсе не считал, что его карьера сломана, он по‑прежнему мечтал о руководстве всей Британией. Быть вторым после королевы – вот его судьба, он это чувствовал. Другое изменилось в нем.
Здесь, в крови и грязи этой войны, будущий лидер Великой Британии впервые в своей жизни серьезно задумался о том, куда же идет все Человечество. Не он лично и даже не его Великая Британия, а весь мир людей.
До этой войны он для себя решил: все на самом деле очень просто. Есть величие Британии, оно превыше всего. И есть его, Уинстона Черчилля, еще не сыгранная роль в дальнейшем становлении этого величия.
Но мировая война навсегда разрушила эту логику. Здесь, в этих окопах, в этой грязи, он сделал для себя исключительно важный вывод. Невозможно выхватить будущее одной, пусть и самой великой, страны из общего пути Человечества. Как выразился в минуту хорошего застолья его французский сосед по линии фронта, британцам давно пора усомниться, что Бог разговаривает с Человечеством на английском языке.
«Этим ребятам на один шаг легче, – вдруг позавидовал Черчилль, – поскольку эти молодые люди, судя по всему, изначально представляют собой разные культуры и нации, они могут одну ступеньку легко перешагнуть. Они сразу будут искать ответ для всех.
Только с чего вдруг они будут успешнее меня в этом поиске? На сколько лет они должны отстоять от меня в будущее? И что там, в этом будущем, должно успеть произойти? Надеюсь скоро понять».
– Ну, молодые люди, приветствую вас. Приветствую и сразу спрашиваю, что успели толкового надумать с прошлого раза, – открыл он встречу, увидев, что ребята освоились и смотрят на него в ожидании.
– С вашего разрешения, сэр, сегодня моя очередь. Я попробую рассказать, до чего мы смогли самостоятельно продвинуться, – взял слово смуглый юноша, хорошо знакомый акцент которого позволил Черчиллю безошибочно узнать в нем Индуса. – Мы расстались прошлый раз такие все радостные, что вроде как почти все уже поняли. А поняли мы следующее. Есть какой‑то общий замысел, и он, конечно, не специально создан для отдельных людей, а один для Человечества. Получается, смысл жизни для каждого из нас просто в том, чтобы жить в согласии с замыслом Создателя. И тогда для каждого вопрос только в том, вписывается ли то, что он делает, в этот замысел, в общее движение к общей цели или нет.
Осталось всего ничего. Теперь понять бы еще этот самый общий для всех замысел. Как в старой сказке про мышей и кошку, наверное, знаете. Долго мышки думали, как бы обезопасить себя от кошки, и нашли выход – навесить на кошку колокольчик. Так радовались, это ведь отличная мысль. Только вот небольшая проблемка – кто этот колокольчик навесит.
Вот и у нас похоже. Мы все прямо так сначала обрадовались. Ура, не нужно искать каждому свою цель, просто нужно примерить свою жизнь к цели, поставленной для всего Человечества. Только вот как ее узнать, эту цель?
– Думаю, молодые люди, что вы не стали просто так сидеть. Даже догадываюсь, что вы стали делать. Я сам это сделал, когда до меня достучалось то же самое.
– Конечно, сэр. Мы припали к главным источникам ответов на такие вопросы. Все как один, не советуясь, бросились листать священные книги. Где же еще, как не там, искать ответ на этот вопрос. – И здесь Индус замолчал.
– Смущаетесь… Понимаю. Давайте я скажу то, что вы по молодости лет стесняетесь произнести, а я по той же самой причине возраста уже не боюсь. Неожиданно вы обнаружили, что все религии говорят только о том, «как» нужно нам идти по жизни, но не говорят «куда». Я правильно сформулировал ваш вывод?
– Точно! – с облегчением сказал Индус. – И мы, конечно, сильно расстроились. Если нет в священных книгах ответа о том, какова цель существования Человечества, то как же мы сможем цели своей жизни привести в соответствие с этой целью? Раньше мы хотя бы какие‑то имели иллюзии, что каждый напряжется и чего‑нибудь для себя поймет, найдет. То есть мы наивно надеялись разобраться каждый со своей проблемой. А получается, нужно понять, куда идет все Человечество. И теперь все совсем глухо. Без вариантов. То есть понятно, что есть, наверное, некая высшая цель, но мы ведь ее не знаем. Ну и что дальше? Жить как слепые котята? Пускать корни и раскидывать зеленые листочки, как редиска на грядке?
За огромным трапезным столом воцарилась тишина. Глядя на расстроенные лица ребят, Черчилль вспоминал свои размышления о цели существования Человечества, пришедшие к нему в этом полуразрушенном монастыре. Война, в которой приверженцы одной и той же великой религии безжалостно уничтожали друг друга с использованием новых видов оружия, заставила его понять: никакая религия не даст ответ на все вопросы. Бессонными ночами под артобстрелами он осознал: Человечеству придется понять кое‑что самостоятельно. И Черчилль решительно прервал паузу. Так, как он делал это всегда, неожиданно и артистически красиво:
