Дин Кунц - Живущий в ночи
Саша швырнула в меня недоеденным куском жареного хлеба с маслом. Он упал на стол прямо перед носом Орсона, и тот ястребом кинулся на добычу.
– Нельзя, брат! – сказал я.
Пес замер в сантиметре от кусочка хлеба – с открытой пастью и оскаленными зубами. Повинуясь моему приказу, он не стал есть лакомство, а лишь с видимым удовольствием обнюхал его.
– Если ты поможешь мне убедить мисс Гуделл в том, что все рассказанное мной о проекте Форт-Уиверна является правдой, я поделюсь с тобой омлетом и жареной картошкой.
– Пожалей собаку, Крис, – попросила Саша, – у нее сейчас разорвется сердце.
– У него нет сердца, – ответил я, – у него внутри только желудок.
Орсон укоризненно посмотрел на меня, словно упрекая за то, что я издеваюсь над ним, тогда как он не имеет возможности ответить мне по заслугам.
Обращаясь к псу, я сказал:
– Если захочешь сказать «да», кивнешь головой. Если «нет» – потрясешь головой из стороны в сторону. Понял?
Орсон смотрел на меня, переминаясь с ноги на ногу и глупо ухмыляясь.
– Может, ты не веришь Рузвельту Фросту, но ты должен полностью доверять девушке, которая сидит рядом с нами. Видишь ли, у тебя нет выбора. Дело в том, что мы с ней намерены быть вместе – с сегодняшнего дня и до конца – под одной крышей, раз и навсегда.
Орсон повернул голову к Саше.
– Разве я не прав? – спросил я ее. – До конца?
– Я люблю тебя, Снеговик, – улыбнулась она, а затем, обращаясь к Орсону, сказала: – С сегодняшнего дня, Пух, вас уже не двое. Теперь нас – трое.
Орсон взглянул на меня, мигнул, перевел взгляд на Сашу, еще раз мигнул и уставился на кусок жареного хлеба перед своим носом.
– Итак, ты понял, когда нужно кивать, когда мотать головой? – строго спросил я.
Поколебавшись, Орсон кивнул.
Саша хихикнула.
– Как ты думаешь, она – хорошая? – осведомился я.
Орсон кивнул.
– Она тебе нравится?
Еще один кивок.
По моему телу прокатилась волна радостного возбуждения. Посмотрев на Сашу, я увидел, что ее лицо осветилось тем же чувством.
Моя мать, разрушив наш мир, в то же время одарила его чудесами, которые раньше случались только в сказках.
Помощь Орсона была мне нужна не только для того, чтобы подтвердить рассказанную мной историю. Я хотел поднять наше настроение, заставить нас поверить в то, что жизнь может существовать и после Уиверна. Пусть сегодня человечеству противостоят такие опасные противники, как первый отряд обезьян, сбежавший из лабораторий Форт-Уиверна, пусть мы стали жертвами таинственной заразы, передающейся генетическим путем от особи к особи, пусть не многие из нас переживут ближайшие годы и не подвергнутся при этом фундаментальным интеллектуальным, психическим и тем более физиологическим изменениям, пусть мы, сегодняшние победители извечного генетического состязания, собьемся с ноги, упадем и выйдем из гонки на выживание. Пусть. Но все равно сохраняется возможность того, что будут другие люди – сильнее и выносливее, и они лучше нас смогут противостоять жестокому новому миру.
Уют в холодном доме – лучше, чем бездомность.
– Ты думаешь, Саша красивая? – спросил я Орсона.
В течение нескольких секунд он смотрел на Сашу оценивающим взглядом, затем повернул голову ко мне и кивнул.
– Мог бы ответить и побыстрее, – с притворной обидой надулась Саша.
– Он не стал торопиться и решил присмотреться к тебе повнимательнее, поэтому можешь быть уверена в том, что он искренен, – успокоил я ее.
– Ты мне тоже нравишься, – сказала Саша псу.
Орсон благодарно завилял хвостом.
– Повезло мне с ней, правда, братец?
Он с энтузиазмом кивнул.
– А мне повезло со Снеговиком, верно? – спросила Саша.
Орсон повернулся к ней и помотал головой: «Нет».
– Эй! – возмутился я.
Пес подмигнул мне, ухмыльнулся и издал тоненький звук. Я мог бы поклясться, что он хихикал.
– Даже говорить не может, а издевается, – возмутился я.
Мы уже не делали вид, что нам весело. Нам на самом деле было весело.
Если вам весело, вам ничто не страшно. Это – один из фундаментальных принципов, на которых зиждется жизненная философия Бобби Хэллоуэя, и с высоты своего теперешнего – пост-уиверновского – знания я могу смело утверждать, что философ Боб предлагает гораздо более эффективный рецепт счастья, нежели все его высоколобые конкуренты: Аристотель, Кьеркегор, Томас Мор, Шеллинг и Джакобо Дзабарелла, которые ставили на первое место логику, порядок и метод. Все это важно, не спорю. Но можно ли измерить, проанализировать и понять все в нашей жизни лишь с помощью одних этих инструментов? Нет, я не становлюсь на сторону тех, кто утверждает, что встречался со снежным человеком, что умеет общаться с душами умерших или является возродившимся к жизни Кахуной, но когда я смотрю, куда привело нас чрезмерное увлечение логикой, порядком и методом, когда я наблюдаю разразившуюся над нами генетическую бурю… Я думаю, что был бы гораздо более счастлив, катаясь на волнах и не думая ни о чем другом.
* * *С точки зрения Саши, приближающийся апокалипсис вовсе не являлся поводом для бессонницы. Она спала, как всегда, крепко.
Мое же сознание, несмотря на неимоверную усталость, дрейфовало между беспокойным сном и бодрствованием. Я то погружался в дрему, то выпрыгивал из нее и бессмысленно таращился в темноту.
Дверь спальни была заперта и, более того, приперта стулом, а на полу развалился Орсон, который в случае вторжения в дом посторонних выступил бы в роли системы раннего оповещения. На моей тумбочке лежал «глок», а на тумбочке у изголовья Саши находился ее «смит-вессон» – «чифс спешиал» 38-го калибра. И все же я не чувствовал себя в безопасности и время от времени тревожно просыпался от ощущения, что кто-то ломится в спальню.
Но даже сны не баловали меня. В одном из них я увидел себя бродягой, бредущим вдоль шоссе в полнолуние. Я то и дело поднимаю вверх большой палец в тщетной надежде остановить машину, а в другой руке у меня – портфель. Точно такой же, как папин, только тяжелый, словно набит кирпичами. Наконец я ставлю его на землю, открываю, и оттуда, разворачиваясь кольцами, словно кобра из корзины, начинает подниматься шеф полиции Стивенсон с горящими золотым огнем глазами. В этот момент я понимаю, что, если в моем портфеле может находиться такая странная вещь, как мертвый полицейский, во мне самом может быть что-то еще более странное. Я расстегиваю «молнию» на своем черепе, приподнимаю его крышку и… просыпаюсь.
* * *За час до захода солнца я спустился на кухню и позвонил Бобби.
– Как погода в обезьяньем заповеднике? – поинтересовался я.
– Приближается буря. С моря движется грозовой фронт.
– Ты хоть немного поспал?
– Чуть-чуть, после того как разбежались маленькие засранцы.
– Когда это случилось?
– Как только я решил поменяться с ними ролями и сам стал гипнотизировать их.
– Они наверняка застеснялись, – предположил я.
– Верно, черт побери. У меня нервы покрепче, и они это знают.
– У тебя много патронов к твоему ружью?
– Несколько коробок.
– Мы привезем еще.
– Саша сегодня ночью не работает?
– По субботам передача не выходит, – ответил я. – А может, и вообще больше не будет выходить.
– Это что-то новенькое.
– Слушай, у тебя там есть огнетушители?
– Ты, по-моему, слишком высокого мнения о себе. Неужели вы с Сашей – такая зажигательная парочка, что вас придется тушить?
– Ладно, привезем с собой. Эти паскуды обладают тягой к поджигательству и умеют это делать.
– Ты на самом деле думаешь, что готовится что-то настолько крутое?
– Круче не придумаешь.
* * *Сразу после захода солнца мы подъехали к «Оружию Тора». Я остался ждать в машине, а Саша отправилась в магазин, чтобы купить боеприпасы для помпового ружья, «глока» и принадлежавшего ей револьвера «чифс спешиал». Покупки оказались настолько тяжелыми и громоздкими, что Тор Хейссен лично донес их до машины и помог уложить в багажник.
Затем он подошел к пассажирскому окну, чтобы поздороваться со мной. Тор был высоким толстым мужчиной с лицом, усыпанным оспинами, и стеклянным левым глазом. Далеко не первый красавец в городе, он когда-то был одним из лучших копов Лос-Анджелеса и ушел из полиции вовсе не в связи с каким-то скандалом, а из принципиальных соображений. Теперь он являлся церковным старостой и жертвовал большие суммы на благотворительность в пользу сирот.
– Слышал про твоего папу, Крис. Прими мои соболезнования.
– Спасибо. По крайней мере он больше не мучается, – сказал я и невольно подумал: что же за болезнь свела в могилу моего отца, если люди из Форт-Уиверна захотели подвергнуть его останки вскрытию?
– Да, иногда и смерть благословенна, – проговорил Тор. – Она позволяет тебе уйти, когда настает твой час. И все же многим людям будет его не хватать. Он был хорошим человеком.
