Роберт Ладлэм - Ультиматум Борна
— Прости, Святой Алекс, но именно здесь я сейчас хочу находиться. Я иду за Шакалом.
— Что ж, может быть, мне удастся вытащить тебя из места, к которому ты так прицепился. Пару часов назад я разговаривал с Мари. Угадай, что она мне сказала, ты, престарелый неандерталец? Она летит в Париж. За тобой.
– Ей сюда нельзя!
— Я сказал то же самое, но Мари не была расположена слушать. Она сказала, что знает все места, которыми вы с ней пользовались тринадцать лет назад, когда убегали от нас. И что ты воспользуешься ими вновь.
— Да. У меня есть несколько на примете. Но она не должна лететь сюда!
— Скажи об этом ей, а не мне.
— Какой телефон у Транквилити? Я боялся звонить ей — честно говоря, я пытался выбросить ее и детей из головы.
— Это самое здравое заявление, которое ты сегодня сделал. Вот телефон.
Алекс по памяти назвал номер с кодом 809, и Борн тут же бросил трубку.
Закипая от ярости, Джейсон прошел мучительный процесс смены вызываемой области и номеров телефонных кредиток, который сопровождался зуммером и запинками во время установления связи с бассейном Карибского моря, и, наконец, наорав на какого-то кретина, находившегося за конторкой «Транквилити Инн», Борн прорвался к своему шурину.
— Позови Мари! — приказал он.
– Дэвид?
— Да… Дэвид. Зови Мари.
— Не могу. Ее нет. Она уехала час назад.
– Куда?
— Она мне не сказала. Она наняла самолет в Блэкбурне, но не сказала, на какой остров собирается. Поблизости только Антигуа и Мартиника, но она могла полететь на Синт Маартен или в Пуэрто-Рико. Она направляется в Париж.
— Неужели ты не мог ее остановить?
— Боже, Дэвид, я старался. Черт побери, очень старался!
— Тебе не приходила в голову мысль запереть ее?
— Запереть Мари?
— Понимаю, что ты хочешь сказать… Самое раннее, она доберется сюда завтра утром.
— Ты слышал новости? — закричал Сен-Жак. — Генерал Тигартен убит, и говорят, что это сделал Джейсон…
— Заткнись, — сказал Борн, положил трубку и вышел из будки на улицу, пытаясь собраться с мыслями.
Питер Холланд, директор Центрального разведывательного управления, поднялся из-за стола и начал кричать на человека с протезом, который сидел напротив него.
— Ничего не делать? Ты что, совсем спятил?
— Это ты спятил, когда заявил о совместной англо-американской операции в Гонконге!
— Но это правда!
— Есть одна правда, а есть и другая правда, когда надо отрицать очевидное, если это может навредить организации.
– Дерьмо! Игры политиканов!
— Не согласен, мистер Чингис хан. Я знал таких же людей, которые были готовы встать к стенке и погибнуть, но не предать своих жизненных убеждений. Ты что-то не то говоришь, Питер.
Холланд сердито опустился обратно в кресло.
— Может, это вообще занятие не для меня.
— Может быть, но дай себе еще немного времени. У тебя еще есть шанс запятнать себя так же, как сделали мы все.
Директор Управления откинулся назад, запрокинул голову на спинку кресла и произнес дрогнувшим голосом:
— Я хуже вас всех, Алекс. Я до сих пор просыпаюсь по ночам и вижу лица мальчишек, которые в недоумении смотрят на меня, пока я ножом распарываю им грудь; а в голове у меня крутится мысль, что они даже не понимают, что делают на войне и что с ними происходит.
— Либо ты, либо тебя. Они бы сделали в твоей голове дырку, будь у них такая возможность.
— Да, наверное, это так.
Директор Центральной разведки подался вперед и уставился на Конклина.
— Но мы ведь сейчас не об этом говорим.
— Можно сказать, что это вариация одной и той же темы.
— Кончай нести чушь.
— Это музыкальный термин. Я люблю музыку.
— Тогда начинай играть основную тему, Алекс. Я тоже люблю музыку.
— Хорошо. Борн исчез. Он сказал мне, что нашел укрытие — это его слово, не мое — и он уверен, что сможет добраться до Шакала. Он не сказал, что это за укрытие, и одному Богу известно, когда он мне снова позвонит.
— Я послал нашего человека из посольства в «Пон-Рояль» навести справки о человеке по имени Симон. То, что они тебе сказали — правда. Симон зарегистрировался, покинул отель, и больше не возвращался. Где он?
— Держится в тени. У Бернардина была идея, как его можно выследить, но ничего не получилось. Он хотел незаметно выйти на Борна, разослав постовым номер его машины, но она так и осталась стоять в гараже, и мы оба согласились, что он за ней вряд ли придет. Сейчас он никому не доверяет, даже мне, а, учитывая то, что произошло в прошлом, у него есть на это полное право.
Взгляд Холланда стал холодным и злым.
— А ты не обманываешь меня, а, Конклин?
— С какой стати я стану обманывать в такое время, когда речь идет о человеке, который столько для нас сделал?
— Это не ответ, это вопрос.
— Нет, не обманываю. Я правда не знаю, где он.
Алекс и в самом деле не знал, где Борн.
— Значит, ты считаешь, что не надо ничего предпринимать.
— А что мы можем предпринять? Все равно рано или поздно он мне позвонит.
— А ты подумал, что скажут на сенатском расследовании через пару недель или месяцев, когда все выплывет наружу, а это именно так и будет! Мы тайно посылаем человека, известного как «Джейсон Борн», в Париж, который расположен так же близко от Брюсселя, как Нью-Йорк от Чикаго…
— Думаю, даже ближе…
— Спасибо, а то я не знал… Прославленный главнокомандующий НАТО убит кем-то, кто называет себя «Джейсоном Борном» и берет на себя ответственность за убийство, а мы ничего никому не говорим! Господи , да меня отправят чистить гальюны на буксирах!
— Но он его не убивал.
— Ты это знаешь, и я это знаю, но в прошлом с ним приключилось небольшое психическое заболевание, о котором станет известно, как только записи из нашей клиники попадут к тем, кто ведет расследование.
— Но у него была амнезия, это никак не связано с тягой к убийствам.
— Конечно, но это еще хуже. Он не помнит, что делал.
Конклин поиграл своей тростью, в его блуждающем взгляде отражалась напряженная работа мысли.
— Мне плевать, как все выглядит, но это ловушка. Все инстинкты подсказывают мне, что убийство Тигартена связано с «Медузой». Где-то, как-то пересеклись два потока сообщений; какое-то сообщение было перехвачено, и начались ложные и отвлекающие маневры.
— По-моему, я понимаю по-английски не хуже тебя, — сказал Холланд. — Но сейчас я тебя не понимаю.
— А нечего понимать, это не арифметика, и не геометрическая прогрессия. Я просто не знаю… Но в этом замешана «Медуза».
— По результатам твоей работы я могу задержать Бартона из объединенного комитета начальников штабов, да и Аткинсона в Лондоне.
— Нет, не трогай их. Наблюдай за ними, но не спеши их топить. Как и Свайн, пчелы рано или поздно слетятся на мед.
— Так что ты предлагаешь?
— То же самое, что предложил, как только сюда вошел. Ничего не делать — это игра в ожидание.
Алекс неожиданно стукнул тростью по столу.
— Будь я проклят, если это не «Медуза». Точно говорю!
Лысый старик с морщинистым лицом с трудом поднялся со скамьи кабинки для исповеди в Нейл-сюр-Сьен на окраине Парижа. С усилием передвигая ноги, он добрел до второй слева исповедальни. Отдернув черный занавес, он опустился на ноющие колени перед зарешеченным окошком, скрытым за черной материей.
– Angelus domini, сын мой, — произнес голос за перегородкой. — Как ты себя чувствуешь?
— Гораздо лучше, благодаря вашей щедрости, монсеньер.
— Это радует меня, но, как ты знаешь, этого мне недостаточно… Что произошло в Андерлехте? Что моя возлюбленная и щедро одаренная армия сообщает мне? Кто посмел это сделать?
— Мы разделились и работали все последние восемь часов, монсеньер. Все, что мы пока смогли выяснить, это то, что из Соединенных Штатов прилетели двое — мы так решили, потому что они говорили на американском английском — и сняли номер в pension de famille[56] напротив ресторана. Они покинули его через несколько минут после взрыва.
— Радиоуправляемая взрывчатка!
— Скорее всего, мсье. Больше нам ничего не известно.
— Но почему? Почему?
— Мы не умеем читать мысли, монсеньер.
А с другой стороны Атлантики, в богатой квартире на Бруклин Хайтс, за окнами которой красиво переливались огни Бруклинского моста и Ист-Ривер, на мягком диване развалился крестный отец со стаканчиком «Перье» в руке. Он разговаривал со своим приятелем, который сидел в кресле напротив и пил джин-тоник. Молодой человек был худой, темноволосый и очень миловидный.
