Черный дом - Михаил Широкий
Тут, вернувшись к действительности, он открыл глаза и ещё раз окинул взглядом окружавшую его не слишком приглядную картину. Чуть нахмурился и пожал плечами. Да, обстановка, конечно, оставляла желать лучшего. Было как-то странно, если не сказать больше, что такая красотка, изящная, утончённая, ухоженная, со вкусом одетая (или, вернее, раздетая) и усыпанная драгоценностями – судя по блеску, настоящими, – точно новогодняя ёлка игрушками, может жить в подобной халупе, годной лишь для нищих и алкашей. К тому же эта удалённая безлюдная местность на краю города, уединённый чёрный барак, несколько смахивающий на гроб, приютившийся на отшибе, почти у самого берега, скрытый от посторонних глаз мохнатыми, непроницаемыми купами деревьев и густыми зарослями кустарника. Эта мрачноватая обстановка как-то не вязалась с образом юной полуобнажённой красавицы, в одно мгновение пленившей его и заставившей позабыть обо всём на свете.
Безусловно, всё это немного непонятно. Возможно даже, тут что-то кроется… Однако у него не было сейчас ни времени, ни желания разгадывать загадки. Он был слишком взволнован и возбуждён. Ему, в чём он был почти уверен, очень скоро, вот-вот, предстояло испытать нечто чрезвычайно приятное. Пожалуй, самое приятное, прекрасное и восхитительное, что только есть в жизни, ради чего собственно и стоило, по его мнению, жить. И он, в предвкушении этого, не мог и не хотел думать ни о чём другом. Просто не в состоянии был делать это, весь отдавшись одному-единственному страстному желанию, завладевшему им целиком, без остатка.
Мечтая, он чуть покачивался на стуле и рассеянно водил глазами по помещению, в котором, по мере того как тускнел проникавший через окно закатный свет, постепенно ширился и густел мутный сероватый сумрак, обволакивавший и скрадывавший отдельные предметы. Последний, слабый и бледный, понемногу умиравший лучик задержался рядом с Гошей, застыв на стене над столом размытым белесым пятнышком. И, случайно остановив блуждающий взгляд на этом пятнышке, Гоша разглядел на освещённом им участке стены довольно любопытную картинку, на которую прежде не обратил внимания. Вернее, несколько сюжетно взаимосвязанных картинок, нацарапанных на облупившейся штукатурке чьей-то шаловливой рукой: здоровый лысый мужик с напряжённым, непропорционально огромным инструментом, выписанным особенно тщательно и чётко, имеет в различных, порой самых невероятных и причудливых позах стройную полногрудую девицу, изгибающуюся и извивающуюся, точно змея, в его могучих объятиях. Несмотря на некоторую вполне естественную в данном случае грубость и упрощённость рисунка, изображения были тем не менее довольно живы, достоверны и не лишены своеобразной экспрессии; угадывалась уверенная рука человека с несомненными художественными способностями и глубокими познаниями в избранном предмете.
Пару минут Гоша с неподдельным интересом и похабной ухмылкой на губах изучал произведение неизвестного мастера, строя при этом предположения, кто бы мог им быть и имеются ли у изображённых на стене персонажей реальные прототипы. В девушке, по крайней мере, он сразу же обнаружил определённое сходство с хозяйкой дома, и чем дольше он разглядывал пикантные картинки, тем очевиднее становилось для него это сходство. От этого он почувствовал ещё большее возбуждение, его охватило ещё более развязное и игривое настроение, и он лишь немалым усилием сдерживал растущее волнение и нетерпение.
И когда скрипнула дверь, за которой скрылась недавно Алина, и за его спиной раздались шаги, он радостно перевёл дыхание и, удерживая на лице озорную усмешку, вызванную созерцанием фривольных рисунков, повернулся и открыл было рот, собираясь прояснить возникшие у него в связи с этим вопросы…
Однако не издал ни звука. Лишь слабый короткий вздох сорвался с его искривившихся губ. Улыбка замерла и тут же сползла с вытянувшегося, побледневшего лица, а глаза широко распахнулись от изумления и ужаса при виде того, что он увидел.
Вместо страстно ожидавшейся им прекрасной хозяйки в нескольких шагах от него стоял здоровенный широкоплечий мужик с мощным обнажённым торсом, длинными мускулистыми руками, в одной из которых он сжимал большую, утолщавшуюся на конце дубину, похожую на бейсбольную биту, и бритой наголо головой, крепко посаженной на короткой могучей шее, почти сливавшейся с плечами. Гоша сумел заметить только это, смог окинуть внезапно возникшего перед ним незнакомца лишь самым беглым взглядом, не успев остановиться на подробностях, в частности на чертах его лица. Неизвестный не предоставил ему такой возможности: не дав оцепенелому, застывшему на стуле Гоше опомниться и что-либо сообразить, не говоря уж о том, чтобы успеть что-нибудь сделать, он быстро выступил из окутывавшей его тени, поднял руку с дубиной и, не говоря ни слова, обрушил её на Гошину голову.
Удар был так силён и сокрушителен, что, придись он прямо по голове, она, наверное, раскололась бы, как орех. Но буквально за миг до того, как дубина опустилась на его череп, Гоша успел инстинктивно отпрянуть чуть в сторону, – должно быть, сказались недолгие, но интенсивные занятия боксом и приобретённый навык ухода от ударов.
Однако совершенно избежать удара ему всё-таки не удалось: бита довольно сильно и чувствительно задела его, скользнула по левой стороне головы, содрав кожу с виска, и больно ударила по плечу. Свет мгновенно померк в его глазах. Он рухнул на пол и потерял сознание.
Глава 4
Первое, что ощутил Гоша, когда начал приходить в себя, была тупая, ноющая боль и невероятная тяжесть в голове, – она была словно налита свинцом. Впрочем, такая же тяжесть и слабость были во всём теле: всё оно, вплоть до кончиков пальцев, одеревенело и не желало слушаться его, когда он, едва опамятовавшись, попытался пошевелить конечностями. Но его собственные руки и ноги отказывались повиноваться ему, они будто не принадлежали ему больше, и лишь по прошествии некоторого времени, по мере того как он приходил в чувство, ему удалось хотя бы отчасти овладеть ими и заставить повиноваться ему. Однако это было всё, на что он пока был способен; о том, чтобы подняться с пола, не могло быть пока что и речи: остальное тело всё ещё не принадлежало ему.
К тому же, едва к нему вернулась способность соображать и он понемногу начал припоминать то, что произошло с ним незадолго до этого, он решил не спешить «оживать» и показывать тем, кто находился рядом с ним, что он пришёл в сознание. А то, что поблизости кто-то есть, он уловил сразу же, как только вышел из забытья. Он услышал голос. Или голоса. Правда, они были глухие, невнятные и доносились как будто издалека; непонятно было, кто говорит, невозможно было разобрать отдельные слова: они сливались в частое невразумительное бормотание.
Но спустя какое-то время он сумел сквозь мало-помалу затихавший шум в голове различить то,
