Владимир Орешкин - Рок И его проблемы-2
У Маши вообще нет утра, потому что у нее есть рынок, — она любит его. И он отвечает ей взаимностью, — посредством компьютера, конечно… Он требует ее к себе, когда захочет, — она не может отказать ему. Ночью, так ночью, утром, так утром, днем, так днем.
Она может войти ко мне и сказать: у меня два с половиной часа, давай покатаемся на метро… Не шутит, через два с половиной часа она будет на прежнем месте, наедине со своим ненаглядным рынком. Сколько он пожелает, столько она будет оставаться с ним. Это не обсуждается…
У нас общежитие, — у каждого своя комната, и общая коробочка, где хранятся наши финансы. Каждый берет оттуда, сколько ему нужно. Каждый может уйти к себе, — без стука к нему никто не войдет.
Особенно трудно было в первые дни, а самым трудным оказался самый первый, когда мы собрались к завтраку, доедать вчерашние пельмени, и Маша сказала:
— Мне нечего надеть.
Мы с Иваном посмотрели на нее недоуменно, — она была прекрасно одета, в очень красивое черное платье. Оно ей очень шло.
Но это оказалось не все. Текущая бытовая мелочевка… Через пять минут выяснилось, — нам срочно и позарез нужны десять тысяч долларов, открыть собственный счет в банке.
Пока мы с Иваном переглядывались, Маша сказала:
— Еще лучше пятьдесят тысяч, так будет надежнее.
Мы ей верили, верили… Вчера она нам показала фокус…
На экране ее ноутбука возник график, правая сторона которого, как живая, все время дергалась, то шла вверх, то опускалась вниз.
— Вот, — гордо сказала Маша нам, показав это изображение.
— А где бабки? — осторожно спросил Иван.
— Смотрите, — сказала Маша, — Это японская йена, она хорошо ходит в это время суток, потому что в Токио сейчас рабочий день… Видите, где сейчас цена, — запомните последние три цифры: 258, — запомнили?
— Да, — сказали мы.
— Теперь попьем чай. Ровно через сорок шесть минут цена поднимется до отметки 324…
— И что? — так же осторожно сказал Иван.
— То. Разница будет ровно шестьдесят шесть пунктов.
— Это потрясающе, — согласился Иван.
— Нужно подождать, — сказала Маша.
Мы честно ждали сорок пять минут, и, нужно отметить, она не обманула нас, — именно в это время цена японской йены стала 324.
— Убедились? — сказала Маша.
— Да, — сказали мы, — но где деньги?
— Если бы час назад мы вошли в рынок, допустим, одним лотом, то получили бы сейчас — 660 долларов. Если бы вошли ста лотами, то — шестьдесят шесть тысяч… Ну, грубо, конечно посчитать.
— Так просто, — ахнул Иван.
— Конечно, я же говорила.
— Так давай входить, что же мы не входим, — с нетерпением сказал он.
— У нас деньги всегда получает дядя, — сказала, подумав, Маша.
— То есть, если мы сейчас войдем, деньги получит дядя? — спросил я.
— Да, — сказала она растерянно…
Так что нужно было заводить собственный счет, для этого оказались нужны десять тысяч.
— Вы далеки от реальностей жизни, — сказал Иван, — поэтому руководить и организовывать буду я… Десять тысяч, — надо же такое придумать. Вашим воспаленным воображением.
Маша скептически посмотрела на него, — она вспомнила, как он вел машину.
Я посмотрел с оптимизмом, — вспомнив, как он сдавал квартиру… А потом, — ведь на ошибках учатся.
Никто, ни Иван и ни Маша, ни разу не спросили меня: Миша, как у тебя получилось провести такую операцию? Как ты обманул охрану, как они вас пропустили через свои кордоны, — не подняли тревоги, не забили в колокола, не бросились, угрожая стволами, наперехват?.. Как это, Миша, у тебя здорово так вышло?.. Никто не спросил. Ни разу.
Я все ждал, когда кто-нибудь поинтересуется. Так и не дождался…
Но если бы дождался, я бы не знал, что им ответить. Потому что не понимал сам.
Теперь, когда прошло какое-то время, я совершенно не представлял, что происходило со мной. Чем дальше, тем больше не понимал.
Ведь то, что получилось, — никак не должно было получиться. Ни по одному закону физики… Мало того, я совершенно был уверен, что заберу Машу оттуда. Не знал, что будет потом, после того, как мы выйдем из проходной и сядем в машину, но до проходной, — был уверен. Просто ничего другого произойти не могло.
После того случая в метро, когда я угадал про Пашку и цыганского мальчика, — я, естественно, ставил эксперименты. Дня три после этого, я все время пробовал чего-нибудь угадывать.
Что сделает тот мужик, на какой остановке выйдет, или что сделает та тетка, будет читать свою книжку или нет.
Только и делал, пока ездил в метро, — что отгадывал.
И — не отгадал ни разу. Ни — единого… Так что, в результате, наплевал на это занятие.
Но здесь — случилось.
Нежданно-негаданно…
Это же было из ряда вон!.. Чтобы во мне таились такие сильные паро-нормальные способности. Я бы знал что-нибудь о них, если бы они были. Такие вещи проявляются еще в детстве… Болгарская предсказательница Ванга, — я читал об этом в журнале «Вокруг света», — в детстве во время песчаной бури, когда она ослепла от песка, встретила летающего на лошади князя, который подарил ей способность предвидеть будущее.
Я же в своем детстве не встречал ничего летающего и готового одарить меня чем-нибудь полезным… Откуда?
Где истоки того, что произошло со мной?
С другой стороны, то, что я натворил, не казалось мне чем-нибудь особенным. Просто, после этого здорово устаешь, — только и всего. Ничто в душе не протестовало, или наоборот, ничто в душе не восторгалось, — была только усталость от бесполезных попыток что-либо объяснить. Словно бы во мне спрятался ребенок, постоянно задающий самые дурацкие вопросы, и взрослый человек, постоянно занятый тем, чтобы на его белиберду отвечать одним словом: «отстань».
Твердо я знал единственное: без Маши у меня ничего бы не получилось. Никого — так обмануть… Это от ее взгляда во мне ненадолго пробудились дремлющие неизученные силы человеческого организма.
Другая чушь тревожила взрослого человека… Он боялся умереть.
То есть, взрослый человек, — это я. Я стал бояться будущего своего припадка. Что завалюсь как-нибудь, — и это будет, наконец-то, в последний раз.
Теперь мне стало, что терять. Вернее, — кого.
В ту, первую ночь на новой квартире, я долго не мог заснуть, и под утро меня потянуло в туалет. Я вышел в коридор, и нос к носу столкнулся с Машей, которая, закутанная в одеяло, пробиралась в то же место.
Мы остановились у дверей туалета и стали смотреть друг на друга. Все это произошло молча. Молча встретились в коридоре, и молча стали смотреть, — будто, так нужно, и подобное смотрение самое естественное из всего, что может между нами произойти.
Из одеяла выглядывало только ее лицо и босые ноги… На кухне забыли потушить свет, и он, сквозь ее стеклянную дверь, стелился матово по коридорному полу, отражаясь от его зеркального паркета.
Было тепло и тихо.
В этой тишине, где не было ни единого звука, она испуганно смотрела на меня, как серая беззащитная мышка, которая вдруг наткнулась на сытого усатого кота.
И которая не знает, что придет в голову этому страшному животному, — съест он ее или только решит поиграть.
— Пожалуйста, — прошептала она, разрешая мне пройти в заветное помещение.
— Нет, что вы. Пожалуйста… — не согласился я.
Мы снова замолчали.
Маша принялась рассматривать мои тапочки, которые я стащил у Ивана, — как когда-то рассматривала шины своего велосипеда, с величайшим вниманием.
А я смотрел на нее, чувствуя себя величайшим из дураков, — и еще чувствовал, что она пришла на эту землю из другого мира, — более древнего, более совершенного, и более могущественного, чем наш.
Так что, получалось, что я уродился пигмей пигмеем. И ответственность, которую взвалил на себя, похитив ее, — когда-нибудь раздавит меня.
Если уже не раздавила.
— Пожалуйста, — повторила она, — вы подошли первый…
— Нет, — не согласился я, — это вы…
И мы снова принялись молчать.
Тут появился Иван, — он прошел между нами, как между двумя столбами, и захлопнул за собой дверь, из-за которой мы только что препирались. Сквозь журчание, которое раздалось следом, он сказал нам:
— Знаете, ребята, — жизнь прекрасна… Я только сейчас это понял. Поэтому и проснулся.
Вечером у нас опять был общий ужин.
— Ну? — спросил я Ивана, — что ты надыбал?
— Что вы без меня стали бы делать? — с материнской заботливостью, сказал он. — Один — припадочный, другая — вообще без крыши, только и знает, что реветь… «Десять тысяч», — передразнил он Машу… А триста долларов не хочешь?!.
И принялся разглядывать наши недоумевающие физиономии.
— Я в курсе, — сказал он, — помотался немного по Москве, переговорил с кем нужно, перед ребенком у трейдеров секретов нет… Короче, у нас процветает жульничество. Этот твой любимый рынок победить невозможно, он ломает всех. Перемалывает, как мясорубка, любые бабки. Вой стоит по всей столице, половина трупов в Москва-реке из-за этого. Кидаются в нее целыми пачками… Поэтому банки принимают клиентов с любыми деньгами, — все равно ты их потеряешь. Я нашел сначала площадку с начальным депозитом в две тысячи долларов, потом — в тысячу, потом — в пятьсот, потом — в триста, потом — в сто… Но где в сто, там через Интернет не работают. Все — по телефону… Вообще, ворюги… Нам подходит — триста.
