Сара Рейн - Корни зла
— Никто никогда не считал тебя слабоумной, — автоматически парировал Эдмунд, и вдруг его сердце перестало биться. Он погрузился в бесконечную тишину и неожиданно четко осознал, что должен делать. Нарушая эту всеобъемлющую тишину, его голос прозвучал очень спокойно:
— Ну что ж, раз ты упомянула об этом, я думаю, это отличная идея, чтобы я ей позвонил. Дай номер ее телефона, и я позвоню прямо сейчас. Или нет, подожди минутку: я должен встретиться с клиентом по пути домой сегодня вечером, а он живет недалеко от тебя. Как насчет того, чтобы я позвонил от тебя? Я предпочел бы сделать именно так. Здесь все так любят посплетничать, и если кто-нибудь подслушает...
Дебора сказала, что, конечно, не хотела бы, чтобы кто-нибудь из работников Эдмунда слышал подобную беседу, даже эта милая секретарша, которая заслуживает доверия, или тот симпатичный юноша, который отвечает за составление документов. Она сказала, что если вечером Эдмунду больше никуда не нужно, то он мог бы остаться на ужин.
— От этого предложения я не могу отказаться, — сказал Эдмунд и повесил трубку.
Нужно быть совершенно спокойным и не нервничать, хотя, подумал Эдмунд, в подобной ситуации это простительно. Ведь он совершенно не был готов к опасному воскрешению семейных призраков. И он, конечно, не ожидал, что эти призраки появятся в комплекте, если можно так выразиться, с полезными советами о несварении желудка и с небрежным упоминанием о печально известном месте преступления.
(Она была там...— эта мысль снова начала мучить его. — Дебора была там. Что она видела?)
Эдмунд вел машину, лихорадочно размышляя над тем, как не допустить расследования ашвудского дела. Нужно избавиться от всяких любопытных журналистов. Еще не хватало, чтобы какая-то зануда заработала на этом звание магистра искусств. Нельзя допустить, чтобы журналисты, ищущие сенсации, или энтузиасты в дождевиках рылись в их прошлом...
Надо сделать так, чтобы не было никаких старух, которые с возрастом становятся болтливыми и рассказывают о своем прошлом всякому, кто готов их слушать.
Прошлое...
Правда о произошедшем в Ашвуде никогда не должна всплыть на поверхность. Надо решить эту проблему, неважно, какой ценой...
Чай и булочки были поданы Эдмунду с неназойливым великодушием, которым всегда отличалось гостеприимство тетушки Деборы.
Эдмунд, принимая чашку чаю, сказал:
— Я бы лучше сказал этой женщине, что...О, не шевелись, тетя Дебора, — у тебя по шее ползет паук. — Он поставил чашку и подошел к ее креслу.
— Фу, какая гадость! Смахни его, Эдмунд! Ты же знаешь, как я ненавижу пауков.
Разумеется, никакого паука не было. Было то, что Эдмунд принес в дом в своем кармане, а теперь аккуратно прятал в руке. Это был шприц, который он незаметно стянул из аптечки медсестры несколько лет назад, когда мужу Деборы Фэйн внутривенно кололи гепарин и нитроглицерин из-за его слабеющего сердца. Медсестра приходила для этого каждый день. Эдмунд взял шприц после смерти Уильяма Фэйна и хранил его в сейфе у себя дома. Никогда не знаешь, что может пригодиться. Криспин приучил Эдмунда к этому во время учебы в университете, и это было отличное правило.
Также было сохранено и воспоминание о разговоре с медсестрой, которую здесь по старинке называли районной медсестрой.
— Будьте осторожны с внутривенными инъекциями, — говорила она. — Шприц должен быть заполнен так, чтобы воздух не попал в вену и не вызвал эмболию — закупорку кровеносных сосудов.
— Эмболия?
— Это воздушный пузырь в крови, — сказала медсестра, польщенная тем, что привлекательный племянник мистера и миссис Фэйн пришел к ней, чтобы поговорить. Ей было приятно поделиться своими знаниями. — Маленький воздушный пузырь растворится, и ничего не случится, но если вы введете большое количество воздуха в одну из больших вен — в бедренную или яремную, — этот пузырь дойдет до сердца через пару минут, и оно остановится.
Медсестра заметила, что этот способ убийства иногда используется сочинителями детективных романов. Наверное, в жизни этот способ убийства не так часто используется, как описывается в книгах, хотя он достаточно надежен. Разве Дороти Л. Сэйерс не описывала это в своей книге?
Эдмунд вежливо ответил, что не читает детективов — слишком занят учебой, знаете ли, — и медсестра ушла, думая, что это за очаровательный юноша. Очевидно, что он очень благодарен своим родственникам, которые так добры к нему. Интересно, есть ли у него девушка в университете и не гей ли он. Да, на самом деле, симпатичные ребята часто оказывались гомосексуалистами.
Эдмунд читал не детективы, а энциклопедии. И при первой же возможности он посмотрел значение слова «эмболия». Он был совершенно уверен, что найдет это слово.
«Эмболия — от греческого 'embolos', что переводится как клин...»
Закупорка кровеносного сосуда какой-нибудь плотной частицей, занесенной током крови из одной части тела в другую. Возможны также тканевая и жировая эмболия, воздушная или газовая эмболия, бактериальная эмболия и эмболия инородными телами.
Воздушная эмболия. Воздушная пробка в крови, как описывала медсестра. Нечто подобное случается с машиной или системой центрального отопления и приводит к полной остановке машины. Все органы человеческого тела перестают работать? Да, именно так. Если воздух ввести в одну из больших вен, то быстрая, тихая и безболезненная смерть наступит через несколько минут. Интересно. Это тот факт, который стоит сохранить в памяти. В один прекрасный день, возможно, придется выяснить, правда ли это на самом деле.
Оказалось, что это правда. Когда Эдмунд надавил на шприц, Дебора Фэйн почувствовала легкое удушье, как бывает при испуге, а затем ее голова упала вперед. Эдмунд пристально посмотрел на тетушку, через мгновение пощупал пульс на ее шее, а затем под ушами. Пульса не было. Но надо убедиться на все сто процентов: это не тот случай, когда можно рисковать и делать предположения. Эдмунд приложил ухо к груди. Сердцебиения не было. Ничего. Тетушка была мертва, эмболия сделала свое дело. И теперь Эдмунд позвонит местному терапевту, слегка охваченный паникой оттого, что пришел и нашел дорогую тетушку Дебору, по-видимому, мертвой в своем кресле.
Крошечный след на шее Деборы Фэйн от укола даже не был замечен, потому что никому и в голову не пришло что-либо заметить. Сердечная недостаточность тети Деб — давняя и неизлечимая болезнь — уже заведомо наводила патологоанатома на мысль, что смерть наступила от тяжелого приступа сердечной недостаточности. В действительности это было убийство, но никто этого не понял. Эдмунд и не думал, что кто-нибудь поймет, но все-таки нужно было удостовериться, что он ничего не пропустил и все предусмотрел.
Однако оказалось, что предусмотрел он не все. Предвидеть, что дом будет завещан благотворительному обществу Майкла Соллиса, было невозможно. Печально, что тетушка Дебора не рассказала ему об этом. Эдмунд считал, что между ними было больше доверия, — все это лишний раз доказало, что полагаться можно только на себя. Но потеря дома не была столь трагичной. До официального утверждения завещания пройдет несколько недель. Так что у Эдмунда было достаточно времени, чтобы тщательно осмотреть дом. Уж он постарается замести все следы. Бродя по пустым комнатам, после того как присутствующие на похоронах разошлись, он поймал себя на том, что постоянно оглядывается через плечо, будто ожидая, что тетя Дебора появится в дверном проеме. Вот она стоит и смотрит на него. Ее голова слегка наклонена в одну сторону — в ту, куда он вколол шприц...
Ясно, нервы ни к черту — вот что это такое.
* * *Призраки страха, пережитого в Педлар-ярде, возвращались нечасто. Но если такое случалось, то воспоминания о ночах, проведенных под одеялом, об ужасе, о беспомощности перед страхом и отчаянием вновь начинали меня мучить. Как же я мог так долго все это терпеть?
Страх не всегда был частью моей жизни. Хотя бы потому, что если постараться, то можно было держаться подальше от отца, когда он был пьян или сердит. И стараться, чтобы не досталось ремня с пряжкой, которая причиняла особенно сильную боль, если попадала по спине. Того самого ремня, который использовался на матери чаще, чем кто-либо подозревал. Она никогда не жаловалась и никому об этом не рассказывала, потому что рассказывать было некому. В те дни — это было начало семидесятых — ив том обществе еще не было таких вещей, как центры психологической поддержки женщин — жертв насилия со стороны мужей, еще не было доброжелательных работников социальной помощи или «горячих линий» психологической помощи. Да и в любом случае, в Педлар-ярде не было телефона. Зато у мамы было какое-то странное упрямство. Когда вы женитесь, говорила она, вы даете друг другу клятву — а клятвы никогда не должны нарушаться. Твой отец взял меня в жены, когда никто не хотел брать, и я благодарна ему. (И он был очень обаятелен, когда был моложе.)
