Ингер Фриманссон - Доброй ночи, любовь моя
А что все?
Иногда они говорили об этом с Анни из соседней комнаты. Они почти одновременно пришли в издательство, обе до этого сидели дома с детьми, у обеих сыновья.
Да все... то, чего ожидал, все то, что должно было случиться.
Анни соглашалась. Она была на четыре года моложе и тем не менее соглашалась.
Интересно, когда все кончилось? – думала Берит. Когда я из активной и полной надежд молодой женщины превратилась в робота?
Она ведь далеко не старая. Случалось, что мужчины посматривали на нее с каким-то особым выражением в глазах, хотя чаще всего уже после того, как их представят друг другу. Обычно же они ее почти не замечали. Она следила за своим телом, за лицом, никогда не показывалась на людях без косметики, даже в деревне. Каждую пятую неделю ходила к парикмахеру, красивому чернокожему парню, который точно знал, как ее надо подстричь.
Жаль, что он из «таких», внезапно подумала Берит, я ведь никогда с негром не трахалась. Щеки у нее зарделись.
Она окинула взглядом прилавки, здесь почти всегда можно встретить кого-то из знакомых, и точно, она тут же увидела, как меж рядами скользит Элизабет, у которой была особая манера плавно выступать, заставляя расступаться всех, кто попадался на ее пути.
Элизабет заметила Берит, губы сложились в улыбку.
– Берит, дорогая, что ты тут скучаешь в одиночку, можно я с тобой немного посижу и выпью... ты что там пьешь, латте? Я тоже латте закажу.
– Конечно, только я скоро ухожу. Но ты садись.
Элизабет тоже работала в издательстве, только в другом, в большом белом доме на проспекте Свеавеген, в издательском доме «Бонниерс» – одном из крупнейших в Швеции.
– Как поживаешь, дорогая, ты что-то немного бледная?
– Бледная?
– Ой, ну, может, это здесь освещение такое, да, так оно и есть, бледная.
– Честно говоря, чувствую себя уставшей.
– Да что ты говоришь! Ведь только что рождественские каникулы закончились. Или ты все эти дни работала?
– Нет-нет. Я... не такую усталость имею в виду.
– Я знаю, о чем ты, эта вечная серость за окном. Если бы хоть чуть-чуть похолодало, я прямо стосковалась по льду. Мы еще ни разу на коньках не катались. А ведь уже середина января. Может, это Эль Ниньо виноват, как ты думаешь? Долетает до северных стран и портит нам погоду?
– Не знаю.
– Грустно это, во всяком случае. Ну, что нового у тебя?
– Да вроде ничего. А у вас как?
– Нормально. Работы по горло.
– И у нас то же самое... Я тут подумала, что так же было и в прошлом году, и в позапрошлом, и позапозапрошлом. Все повторяется. Мне кажется, я теряю интерес.
– Милая моя... У вас что, не очень весело?
– Весело-невесело.
Элизабет перегнулась через круглый металлический столик:
– Правду говорят, что... Курт Лудинг собирается продавать?
Курт Лудинг был директором Берит. Он основал издательство в середине 70-х годов, когда был одним из молодых бунтарей и входил в оппозицию. В то время он издавал андеграунд и социальные романы. Сейчас он ничего такого больше не выпускал. Времена изменились.
– Обычные старые сплетни, – сказала Берит, однако ощутила, как волнение холодком отозвалось в диафрагме.
– Значит, ты ничего не слышала?
– А что я должна...
– А, ладно... Ерунда все это.
– Про «Бонниерс», да? Что они думают вас купить?
– Ага.
Берит вилкой подцепила зернышко кукурузы и отправила в рот.
– От таких слухов делается неприятно, – сказала она.
Может, поэтому я и чувствую себя подавленной, подумала она. Ведь уверенность в завтрашнем дне очень важна. Решено, в эти выходные обязательно забуду про работу, ни секунды про нее не буду думать! Поброжу. Например, в субботу отправлюсь на длинную прогулку. Съезжу в Хэссельбю, наведаюсь на кладбище, а потом пройдусь, погрущу о прошлом. Уж и не вспомнить, сколько времени я там не была.
* * *По дороге назад Берит завернула в магазин роскошного нижнего белья на улице Дроттнингатан. Перемерила несколько лифчиков и остановилась на красном, блестящем, «с косточками» под чашечками. К нему в комплекте были трусики. В резком свете примерочной кабинки ее бедра и живот казались вылепленными из теста.
Мое тело, подумала она. Словно в протоколе вскрытия.
Шестьсот девяносто крон.
Чего не сделаешь, чтобы поднять себе настроение!
Ей вдруг захотелось шоколаду, и она быстро прошла мимо магазина с бельгийскими вкусностями, где покупала всякую всячину на Рождество, в том числе изысканные маленькие шоколадные ракушки ручной работы – для девушек сыновей. Девушки тонкие как тростинки, не помешало бы им нагулять немного тела.
Рядом с ними она чувствовала себя с другой планеты. Девушки были похожи одна на другую: светловолосые, угловатые, плоскогрудые. Они все цеплялись за своих парней, теребили их и канючили, словно маленькие дети, когда думали, что их никто не слышит. Да если бы она попробовала так себя вести дома у Тора! Его мамаша за порог бы ее выставила.
Хелле и Марика. Хелле – датчанка, неизвестно как попавшая в Стокгольм. Берит пыталась их разговорить, узнать, откуда они. Но те угрюмо отмалчивались. А может, просто стеснялись? Ради сыновей она делала вид, что все чудесно.
Уже вовсю лил дождь, она раскрыла зонтик, прикрылась им от ветра точно щитом. У русского ресторана пришлось перейти на другую сторону. Внутри ресторана было пусто, словно все вынесло ветром, тротуар перегораживал экскаватор. И что там теперь откроют, подумала Берит. Она иногда там обедала, заказывала вкусное мясо в горшочках и пироги. Там было уютно и тепло, и когда она чувствовала себя особенно подавленной, то шла туда набраться сил.
Лифт в здании издательства не работал. Она поднялась на четвертый этаж, оставляя за собой мокрую дорожку из капель от зонта. Повесила пальто и направилась к своей комнате. Стояла странная тишина. Может, все на собрании, про которое она забыла? Нет, Анни сидит за своим столом. Лицо какое-то безжизненное, ничего не выражающее.
– В чем дело, Анни, что-нибудь случилось?
Та поманила ее:
– Заходи!
Затем встала и плотно закрыла дверь.
– Ты не представляешь, – зашептала Анни. – Тут такое началось!
По спине у Берит поползли мурашки.
– Что началось?
– Курт стоит на рогах.
– Да в чем дело?
– Он вызывает всех на информационное собрание. Но не сегодня и не завтра, а в понедельник, черт его возьми.
– Что еще за информационное собрание?
– Вот так. Видимо, ему есть о чем нас проинформировать.
– Он собирается нас уволить?
– Ну кто ж его знает.
– Но... А сейчас он где?
– Умотал куда-то. Не появится до конца дня. И завтра не появится.
– Ох, Анни... что делать будем?
– Что делать?! А что нам делать, только ждать. Всю пятницу, все бесконечные выходные.
– А зачем же он это сейчас сказал, не мог понедельника дождаться?
Анни пожала плечами. Прическа у нее выглядела неухоженной, ей следовало бы заняться своими волосами.
– А как он выглядел, когда это сообщил?
– Да вся рожа лоснилась, точно кусок масла!
Берит взяла скрепку, принялась сгибать и разгибать.
– Я в обед Элизабет встретила, знаешь, блондинка, в «Бонниерс» работает.
– А, эту сплетницу.
– Не такая уж она и сплетница. Только она задавала несколько загадочные вопросы про издательство, спрашивала, не продает ли его Курт.
– Это-то мы и раньше слышали, но ничего не произошло.
– Правильно. А подумай, вдруг пришло время, зачем бы он нас иначе созывал?
– Думаешь? Теперь нас в «Бонниерс» наймут?
– Тебя-то, может, и наймут. Ты еще относительно молодая. А я нет. Мне в этом году сорок шесть исполнится. На кой хрен шикарному издательству сдалась сорокашестилетняя старуха?
Анни немного помолчала.
– Ну если он продает, то он и нас тоже продает! – воскликнула она. – Я вот о чем... мы же, так сказать, часть покупки. Иначе он ведь должен нам что-то выплатить? Какую-то компенсацию за увольнение?
– Ха-ха! У тебя есть договор на этот случай?
– Нет.
Скрепка сломалась, уколов палец.
– А остальные что говорят?
– Да то же самое. Все испугались до усеру. У Лотты живот заболел, даже домой уехала.
Берит прошла на кухню и поставила кофе. На кухне, как всегда, было грязно и неприбрано, немытые кружки, упаковка от порционной еды для микроволновки. Она сунула упаковку в мусорное ведро и прошипела:
– Неряхи чертовы, вот вы кто!
Потом крикнула в коридор:
– Идите кофе пить!
Крик получился злой, как приказ. Все пришли молчаливые и озабоченные.
В издательстве работали двенадцать человек, включая Курта Лудинга. Лучше всего у них шла специализированная литература. Точнее, когда-то шла. Из «художки» они издавали лишь Соню Карлберг, весьма популярную писательницу, специалистку по романам из усадебной жизни, которые, как ни странно, пользовались большим успехом и у современного читателя. Это была кроткая и хрупкая пожилая дама, но исключительно с виду. Анни, которая была ее редактором, страшно нервничала, когда Соня Карлберг заявляла, что намерена заглянуть в издательство. Она могла разъяриться от опечатки, а однажды с такой силой швырнула книгу прямо на клавиатуру Анниного компьютера, что клавиатура треснула, а у книги лопнул корешок.
