Джон Бердетт - Бангкок-8

Такого изящного пениса я ни разу не видел — ни в скульптуре, ни в жизни. Уильям Брэдли меня заинтриговал. Нефрит — один из самых духовных камней. Правильно обработанный и отполированный, он источает мистический блеск, будто из самого сердца, и этот блеск является отраженным эхом нирваны. Где американский морпех мог постигнуть такие вещи? Истинные ценители нефрита — по большей части китайцы. Об этом можно спросить у провайдера на Каошан-роуд на другой стороне города, но через три минуты наступала первая полночь после смерти Пичая, и мне требовалось погрузиться в людскую пучину. У интернет-кафе на узенькой сой сидели, скрестив ноги, гадалки с картами Таро и объясняли своим клиенткам — молоденьким девицам, которым не слишком повезло этой ночью, — что значат карты, которые они вытащили. Я чинно прошел мимо них на Нана-плаза. Площадь успела измениться. Мне казалось, что Уильям Брэдли был здесь завсегдатаем. Если так, разве можно забыть такого запоминающегося мужчину?

— Эй, красавчик, я хочу пойти с тобой! — Девушка в черном топике перегнулась через ограждение у первого бара, когда я свернул на Нана с Четвертой сой. Площадь наводняли белые мужчины и смуглые женщины. Австралийцы, настолько брюхатые, что, казалось, вот-вот родят, ухмылялись, обнимая девчонок размером с их ляжку. Американцы громко делились впечатлениями от прошлой ночи, немцы беспрестанно твердили «я-я», а голландцы прохаживались кругами, как люди с большим опытом. Еще здесь были восточноевропейцы и русские. Сибирь находится к северу от моей страны, и после распада СССР к нам хлынул непрерывный поток мужчин и женщин с бледной кожей и сильным пристрастием к водке. Мужчины приезжали покупать, а женщины продавать.

— Я не любить здесь работать, но мой папа попасть автокатастрофа, и я надо посылать деньги, — говорила девушка высокому, жилистому англичанину.

— Как ужасно, — отвечал он, похлопывая ее по заднице.

Атмосфера, царившая здесь, напоминала что-то среднее между фестивалем и охотничьим домиком. Приближалось два часа ночи — комендантский час, когда полиция закрывала площадь. Девушки заманивали последних клиентов, а мужчины, ощущая прилив желания, пыхтели, словно дикие львы. Все пили ледяное пиво «Клостер» или «Сингха» прямо из бутылок, и, куда ни повернешь голову, везде стояли телемониторы. Даже у парня, продававшего сушеных кузнечиков неподалеку от алтаря Будды, был телевизор, и он смотрел по нему старые бои с Мухаммедом Али и сцены из осады Сталинграда. Но большинство телевизоров показывали игру «Манчестер юнайтед» с «Лидс» в сопровождении музыки, доносившейся из тысяч динамиков.

Я протиснулся сквозь возбужденную толпу итальянцев и поднялся по лестнице на второй ярус, где во двор выходила U-образная вереница ночных баров. Когда я проходил мимо, полузанавес отдергивался в сторону и передо мной возникали голые или полуголые девицы, танцевавшие на приподнятых сценах, главным образом под тайскую поп-музыку. Мне навстречу выскакивали девушки в бикини и пытались затащить внутрь, но моей целью была «Карусель» — один из самых больших здешних баров.

Там были две вращающиеся сцены, на них выступали обнаженные танцовщицы. В одном из баров девушка спорила с мужчиной:

— Говорю тебе, я устала, нет сил трахаться.

Мужчина стрельнул на меня глазами и снова посмотрел на девушку.

— С чего это ты так устала? — Он говорил со швейцарским акцентом. И покачал головой: — Хотя что это я извожу себя подобными вопросами?

Я заказал пиво и смотрел, как она скривила лицо. Худощавая и маленького роста, на вид около двадцати четырех лет, хотя фаранги дали бы шестнадцать. Она перехватила мой взгляд: фаранги ни в чем не разбираются — говорили ее глаза.

— Наверное, всю ночь присматривала за ребенком, — предположил я. Двадцать минут секса с клиентом не проблема для девушки из бара.

Глаза фаранга блеснули.

— У тебя есть ребенок? — Он повернулся ко мне: — Она мне не рассказывала.

Не могу объяснить почему, но в возрасте восемнадцати лет почти все здешние девицы заводят ребенка.

— Разумеется, у меня есть ребенок.

Я поднял глаза на швейцарца. Видимо, он снял девчонку пару ночей назад, переспал с ней и внезапно увлекся. И теперь взвешивал «за» и «против» того, чтобы увезти ее в Швейцарию: друзья позавидуют, но мать не одобрит. Он будет наслаждаться ее телом каждую ночь, но возникнут социальные проблемы. И еще вопрос: как она ведет себя за столом? Наверное, на любом стуле усаживается, поджав под себя ноги, и ест при помощи вилки, ложки и пальцев.

Девушка отвернулась от меня, и я, улыбнувшись, заметил, что ей, как и ее подругам, приходится сражаться с непокорными черными густыми волосами. Обычно их стягивали в «конский хвост» и, чтобы они не рассыпались, надевали оторванное от презерватива резиновое колечко — надежный способ, крепче любой резинки. Но вряд ли его одобрят в Цюрихе.

Теперь швейцарец был вынужден считаться с ребенком. Но может быть, она не возьмет его с собой?

— Сколько лет? Девочка или мальчик?

— Мальчик, шесть лет. — Ее лицо озарила гордая улыбка.

Швейцарец посмотрел на меня с подозрением:

— Вы знаете эту девушку?

— Никогда раньше не видел.

Моему собеседнику было лет под сорок. Его голова начинала лысеть, а на обиженном лице виднелось отражение недавних неудач. Зачем он приехал в Бангкок? Доказать себе, что все еще сохранил мужскую силу? Или погнался за безыскусностью покупаемой плоти? И вот через неделю после того, как приземлился его самолет, он принялся строить серьезные отношения, в какие ему еще не приходилось вступать.

— Разреши по крайней мере заплатить за тебя в баре и пригласить на ужин. Я хочу поговорить с тобой, кое-что узнать.

— Что ты хочешь знать?

Его глаза за толстыми стеклами очков застенчиво моргали.

— Почему в последние сорок восемь часов я думаю только о тебе?

Лицо девушки просияло.

— Ты думаешь обо мне? Я тоже думаю о тебе.

Неплохая работа. Хотя Нонг выжала бы Гораздо больше из подобной ситуации, подумал я. Мать до сих пор не утратила умения источать неожиданную теплоту. Никогда бы не позволила себе похудеть, как эта девушка, которая, судя по всему, успела пристраститься к яа-баа. И быстро бы сообразила, что у нее появилась возможность совершить заграничное путешествие.

Я одобрительно кивнул швейцарцу. Захотел ее — получи. Что еще мужчине желать от жизни?

А сам достал фотографию Брэдли и ждал, пока мамасан объяснит швейцарцу, сколько он должен заплатить за пиво и за девушку.

— Странно, что здесь это называется «пеня», — доверительно сказал он мне. — Словно люди совершают что-то постыдное.

Когда швейцарец расстался с пятисотбатовой банкнотой, а мамасан осенила ею на удачу всех своих девушек, я дал ей знак подойти. Она взглянула на фотографию. Такого мужчину не забудешь: огромный, черный, с бритой головой, статный, с красивым ртом и ослепительной улыбкой. Американец, а не африканец. Конечно, она бы запомнила. Но она здесь недавно.

Это усложняло задачу: Брэдли пять лет прожил в Бангкоке и, видимо, самостоятельно подыскивал себе женщину. Мужчины удивительно быстро устают от площади Нана. А девушки приходят и уходят.

Я терпеливо обошел все бары, везде показывая фотографию тем мамасан, кто, похоже, давно здесь работал, но никто так и не припомнил Брэдли. Я изрядно вымотался, когда вернулся в «Карусель». Огромный бар был наполнен, как обычно, белыми мужчинами и азиатскими женщинами. На экране подвешенного на кронштейне телевизора две белые женщины обслуживали негра. На занимавшем другую стену большом экране «Манчестер юнайтед» играл с мадридским «Реалом». Не занятые с клиентами девушки смотрели футбол. Когда во второй раз за пять минут Бэкхэму с очень острого угла удалось забить в ворота мяч, раздался дружный одобрительный женский возглас.

Зато мужчины не отводили глаз от сцены: там, на подмостках, лежала голая, в одних ковбойских сапогах женщина лет сорока с небольшим и стреляла дротиками из засунутой во влагалище алюминиевой трубки. Клиенты поднимали ей воздушные шарики, и она редко промахивалась. Ее звали Кэт. Она была подругой моей матери и в ту пору, когда я был маленьким, и некоторое время жила вместе с нами. Когда представление закончилось, Кэт, по-прежнему обнаженная, обошла бар. Но теперь она держала в руке перевернутую ковбойскую шляпу, в которую собирала вознаграждение. Шляпа была полна до краев двадцати-, пятидесяти- и стобатовыми бумажками. Когда Кэт проходила мимо, я тоже бросил пятидесятибатовую купюру.

— Могу я поговорить с тобой за кулисами?

Она улыбнулась.

— Через двадцать минуту меня представление в «Голливуде». Приходи в уборную, как только я здесь закончу.

Она завершила тур по залу с таким достоинством, словно занималась не стриптизом, а хирургией на головном мозге. Или служила в полиции. Как только Кэт скрылась в служебном проходе, я встал и протолкался вслед за ней сквозь толпу ждущих своего выхода обнаженных девушек. К тому времени, когда я оказался в раздевалке, Кэт успела надеть майку и джинсы, забросить за спину рюкзачок, но не сменила профессионального выражения лица.