Джозеф Кэнон - Хороший немец
Глава пятнадцатая
Гюнтер отказался от работы, согласившись, как ни смешно, с Шеффером.
— Не получится. Он — осторожный. К тому же это не работа полицейского. Это…
— Я знаю, что это. Я не знал, что вы такой разборчивый.
— Это скорее вопрос денежных средств, — вежливо сказал Гюнтер.
— Мы знаем, что он встречался с Талли, — сказал Джейк.
— Значит, платил Василий, но с кем еще встретился Талли? Полагаю, не с герром Брандтом. Пуля-то американская.
— Одно ведет к другому. И Сикорский знает, где Эмиль.
— Несомненно. Но вы валите все в одну кучу. Кого именно вы хотите найти — герра Брандта или человека, который убил Талли?
— Обоих.
Гюнтер посмотрел на него.
— Сикорский не приведет нас к герру Брандту, но он может привести нас к другому. Если не заподозрит, что мы знаем. Так что, видите, это вопрос денег.
— И что вы намерены делать — оставить Эмиля у русских?
Гюнтер пожал плечами:
— Мой друг, мне плевать, кто делает ракеты. Мы свои уже наклепали. Результаты можете сами видеть. — Он встал со стула и налил себе еще кофе. — А теперь давайте решать наши дела. С делом герра Брандта, боюсь, придется подождать.
— Он не может ждать, — расстроенно сказал Джейк.
Гюнтер взглянул на него поверх края чашки.
— Тогда копайтесь в архивах.
— Я и так копаюсь в архивах.
— Снова покопайтесь. Они полные?
— Все, что он передал.
— Тогда это должно быть там — то, чего хочет Василий. Послушайте, выходит интересный момент. Почему вообще Талли должен был умереть? Сделка заключалась в успехе. Василий получил то, что хотел, Талли — деньги. Успех. Тогда почему? Если только сделка не была завершена. Должно быть, Василий хотел чего-то еще.
— Помимо Лины.
Гюнтер покачал головой, отвергая идею:
— Она нужна герру Брандту. Василий — просто гостеприимный хозяин. Нет, тут что-то еще. В документах. Зачем тогда Талли копался в них? Так что идите и ищите. — И, крутанув пальцами, показал Джейку на выход, как учитель, отсылающий ученика.
Джейк посмотрел на часы:
— Хорошо. Позже. Сначала мне нужно выполнить определенную работу.
— Журналист. Опять черный рынок?
Джейк взглянул на него, жалея, что вообще упомянул.
— Нет. На самом деле — Рената. Интервью.
— А, — произнес Гюнтер и возвратился с чашкой кофе на стул, избегая темы. — Кстати, — сказал он, садясь, — вы проверяли парк машин?
— Нет. Я полагал, что Сикорский поехал…
— Прямо в Целендорф? Ну, может и так. Но я хочу быть точным. Поставьте все точки над i.
— Хорошо. Позже.
Гюнтер поднял чашку, наполовину скрыв лицо.
— Герр Гейсмар? Спросите ее за меня. — Джейк ждал. — Спросите, что она чувствовала.
В центре предварительного заключения, расположенном недалеко от Алекса, его провели в небольшую комнату, обставленную так же просто, как и помещение импровизированного суда: один стол, два стула, портрет Сталина. Сопровождающий с деланой любезностью предложил кофе и затем оставил его ждать. Смотреть не на что, кроме светильника на потолке — матовой лампы, которая некогда работала на газе, реликт вильгельмского периода. Рената вошла через противоположную дверь в сопровождении двух конвоиров, которые подвели ее к столу, а сами расположились у стенки и замерли, как канделябры.
— Привет, Джейк, — сказала она, улыбнувшись настолько нерешительно, что ее лицо, казалось, так и осталось неподвижным. Та же бледно-серая роба и небрежно обрезанные волосы.
— Рената.
— Дай сигарету — они подумают, что у тебя есть разрешение, — сказала она по-английски, присаживаясь.
— Будешь говорить по-английски?
— Немного, чтобы они ничего не заподозрили. Один из них понимает немецкий. Спасибо, — сказала она, переходя на немецкий, взяла зажигалку и затянулась. — Боже, лучше, чем еда. От этой привычки трудно отказаться. В камере не разрешают курить. Где твой блокнот?
— Он мне не нужен, — смутившись, сказал Джейк. Она что-то подозревает?
— Нет уж, пожалуйста, я хочу, чтобы ты все записывал. Он у тебя с собой?
Он достал блокнот из кармана и впервые заметил, как у нее трясется рука. Нервничает, хотя голос уверенный. Сигарета слегка дрожала, когда она поднесла ее к пепельнице.
Он повертел ручкой, не зная, с чего начать. Спросите, что она чувствовала, сказал Гюнтер, но что она может сказать? Сотня кивков, наблюдая, как людей загоняли в грузовики.
— Так трудно смотреть на меня?
Он неохотно поднял голову и посмотрел ей в глаза, все те же под неровной шапкой волос.
— Не знаю, как с тобой разговаривать, — сказал он просто.
Она кивнула:
— Самый отвратительный человек в мире. Понимаю — именно такую ты и видишь. Хуже не бывает.
— Я этого не говорил.
— Но ты и не смотришь. Хуже не бывает. Как она могла заниматься такими делами? Это первый вопрос?
— Если хочешь.
— Ответ знаешь? Занималась не она — занимался кто-то другой. Вот тут. — Она постучала пальцами по груди. — Их тут двое. Один — монстр. Другой — та, которую ты знал. Та же самая. Взгляни на нее. Сможешь? Хоть на момент. Они даже не знают, что такая есть, — сказала она, кивнув в сторону конвойных. — Но ты-то знаешь.
Джейк промолчал, ожидая.
— Прошу тебя, записывай что-нибудь. У нас немного времени. — Нервничая, она резко затянулась.
— Зачем ты хотела встретиться со мной?
— Потому что ты знаешь меня. А не ту вторую. Ты помнишь те дни? — Она оторвала взгляд от пепельницы. — Однажды ты хотел со мной переспать. Только не отрицай. И знаешь, я бы сказала да. В те дни американцы были для нас такими блистательными. Как актеры в кино. Все хотели уехать туда. И я бы сказала да. Интересно, как все оборачивается в жизни.
Джейк в смятении посмотрел на нее; голос дрожал, как рука, резкий и в то же время интимный, полный отчаянной энергии человека, который явно не в себе.
Он перевел взгляд на блокнот, пытаясь взять себя в руки.
— Ты этого хочешь? Поговорить о старых временах?
— Да, немного, — сказала она по-английски. — Пожалуйста. Для них это важно. — Ее глаза снова посмотрели на конвоиров, затем опять вернулись к нему, пристальные, не сумасшедшие. Девчонка, которой все сходит с рук. — Итак, — сказала она уже по-немецки, — что стало с остальными? Ты знаешь?
Когда он, все еще в замешательстве, не ответил, она потянулась и коснулась его руки.
— Расскажи мне.
— Хэл вернулся в Штаты, — начал он, смущаясь смотреть на нее. — По крайней мере, собирался, когда я виделся с ним в последний раз. — Она кивнула, побуждая его говорить дальше. — Ханнелору помнишь? Она здесь, в Берлине. Я видел ее. Похудела. Сохранила его квартиру. — Легкий треп об общих знакомых. Что в нем понимали конвоиры, стоящие под портретом Сталина?
Рената кивнула и взяла еще одну сигарету.
— Они были любовниками.
— По ее словам. Я даже не догадывался.
— Ну, я была репортером получше.
— Самым лучшим, — чуть улыбнулся он, невольно возвращаясь вместе с ней в прошлое. — От тебя ничего не ускользало. — Смутившись, он замолчал, вспомнив, где находится.
— Нет. Это талант, — сказала она, отводя взгляд. — А ты? Ты-то как?
— Пишу для журналов.
— На радио уже не работаешь. А у тебя такой прекрасный голос.
— Рената, нам нужно…
— А Лина? — спросила она, не обращая внимания па его слова. — Она жива?
Джейк кивнул:
— Она здесь. Со мной.
Ее лицо смягчилось.
— Рада за вас. Столько лет. Ушла от мужа?
— Уйдет, когда его найдут. Он пропал без вести.
— Когда кто найдет?
— Американцы хотят, чтобы он работал на них — ученый. Очень ценное достояние.
— Неужели? — заинтригованно спросила она. — Всегда такой незаметный. Кто бы подумал. — Она опять взглянула на него. — Так что все живы и здоровы.
— Правда, я ничего не слышал о Няне Вендте.
— Няня Вендт, — произнесла она отрешенно и мечтательно. — Я обычно вспоминала всех вас. Из того времени. Знаешь, я была счастлива. Я любила работу. Ты научил меня этому. Немец бы этого не сделал, по крайней мере, в то время. Какую-то внештатницу. Я иногда задавалась вопросом, почему ты это делал. Вроде не еврей. Тебя же могли арестовать.
— Наверно, был слишком туп, чтобы осторожничать.
— Когда я увидела тебя в суде… — Она опустила голову, голос едва слышен. — Теперь и он знает, подумала я. Теперь он будет видеть только ее. — Она постучала пальцами по правой стороне груди. — Грайфера.
— Но ты, тем не менее, попросила встречи со мной.
— Больше никого нет. Однажды ты мне помог. Помнишь, кем я была.
Джейк неловко заерзал на стуле:
