Уве Шомбург - Код Вавилона
— Этого вам никто сказать не сможет.
— Вы ошибаетесь.
— Кто же может это знать?
Крис вспомнил Фонтенбло, свой разговор с Понти и вопросы Марвина.
— Папа римский.
Глава 41
София-Антиполис близ Канн
Ночь со вторника на среду
Папа нервно бил по губам костяшками пальцев. Здесь, в исследовательском центре фармаконцерна, как сказал Марвин, он найдет то, за чем охотится.
Однако стойло оказалось пусто. Несмотря на вертолет, они опоздали. Кальви доложил ему о двух трупах и посоветовал немедленно скрыться.
Но несколько минут назад у входа жандармерия высадила одного монаха. Неужто брат Иероним? Да может ли такое быть?
За несколько часов до этого монах был увезен отсюда и, связанный, брошен на обочине дороги в Ниццу. Какой-то испанский турист обнаружил его во время короткого привала. Священник был явно поврежден умом и все твердил, что его папа — в Риме. Его доставили в ближайший полицейский участок.
Там он тоже нес ахинею про странные события в Софии-Антиполис, в клинике Тайсэби, и все требовал немедленного разговора с папой.
Только уважение к сану священника заставило полицейских передать сообщение по инстанциям, и оно дошло и до французской службы сопровождения. Об этом информировали Кальви, тот поговорил с монахом по телефону и распорядился, чтобы его привезли.
Открылась дверь — и опасения папы подтвердились.
Брат Иероним упал на колени.
— Святой отец, я сделал все, что было в моих силах. Я пытался позвонить Вашему Святейшеству, но Рим не принимал меня всерьез. Слава Богу, что вы все-таки приехали. Я слишком ничтожен для такого испытания.
Папа взял монаха за плечи и поставил его на ноги.
— Сядьте.
Они сели к столу, и Иероним отметил про себя, что папа выбрал тот же стул, на котором сидел Хэнк Торнтен.
— Расскажите мне все по порядку! — сказал папа и зарылся лицом в ладони.
Иероним говорил, запинаясь, то и дело путаясь в деталях, и виновато опустил голову, когда закончил.
— И что, ошибки быть не может?
Иероним отрицательно помотал головой:
— Я пытался уклониться от этого испытания.
— Бог правит нашими путями, не мы, — ответил папа. — Помните, что я сказал, когда вы попросили об освобождении от ваших обязанностей? Это было, когда Марвин объявился в Ватикане в первый раз и сообщил о табличках. Мы оба знали, что настало время испытаний. Как вы могли предположить, что своим удалением в монастырь сможете избежать Божьей воли? Табличку в археологическом архиве нашли вы. Бог избрал вас. Примите же, наконец, это испытание — как принял его я!
— Оно мне не по силам! Я пытался переложить решение на другого, — Иероним опустил голову.
— Это ни к чему. Брат Иероним! Это бремя Господь взвалил на меня. Время близится. Я это чувствую. — Папа устало провел ладонями по лицу. — Но скажите мне, это действительно…
Иероним, дрожа, кивнул:
— Я это видел. Они испытали это на мышах.
— Значит, Марвин сказал правду.
Иероним удивленно поднял глаза.
— Да, да, он тоже здесь. Господь использовал его, чтобы показать мне дорогу сюда.
— Но Господь нас, кажется, оставил! Они сбежали со всем этим!
— Вы слишком мало полагаетесь на Бога! — прошипел папа. — Это еще не конец. — Он вдруг снова почувствовал странную пустоту в голове. — Если бы мы могли их догнать…
Иероним нерешительно смотрел на папу. Потом ему вдруг пришла мысль.
Но папа больше ничего не слышал, с такой силой его охватило видение.
* * *Началось как всегда — и тем не менее на сей раз было по-другому.
Вначале он увидел пастуший посох. Уже епископский, но опять без позолоты, без резьбы по слоновой кости и без типичного витого рога.
Посох был прямой, из гладкого металла, с серебристым блеском.
Если поставить его на землю, человеку среднего роста он доставал бы до лба. Внизу он переходил в железный наконечник.
Частью палки на верхнем конце был искусно вырезанный крест, изображающий распятого Христа.
Затем он увидел человека, который держал эту палку в руке.
На голове у того была светлая шапочка из муарового шелка, одет он был в белую сутану с тридцатью тремя пуговицами и крестом на груди, обут в красные кожаные башмаки, какие носили еще римские цезари.
Румяный и приветливый, седой, как лунь. Мужчине было далеко за семьдесят. На правом указательном пальце он носил золотое кольцо рыбака с образом святого Петра, основателя церкви, и монограммой Бенедикта.
То был он сам.
Картина расширилась, и он увидел стадо овец. Как всегда.
Животные не жались друг к другу, а паслись кто где, разбредясь по холмам, а то и отбившись от стада.
Он сжимал посох левой рукой под самой резьбой с крестом, уперев железный наконечник в землю.
С выступа скалы, где он стоял, местность хорошо обозревалась. Тем не менее он видел не всех своих животных: обломок скалы загораживал видимость.
Он услышал взмахи крыльев. Сильные и мощные, не лихорадочные, а спокойные и решительные. Как всегда.
Человек, который был его точным подобием, не шелохнулся. Он застыл в своей позе, будто не видел двойника. Но ведь этого быть не могло! Двойник-то его видел!
Орел — поначалу лишь точка на небе — вдруг вырос до огромных размеров, с выпущенными когтями на сильных ногах. Бенедикт увидел непомерный клюв и алчные глаза смертоносного хищника.
Ноги орла напряглись, он выпустил когти и вонзил их в голову ягненка. От резкой потери скорости орел перекувырнулся, увлекая за собой ягненка, но не выпустил его. Медленными сильными ударами крыльев он пытался одолеть тяжесть добычи, оторвался от земли, но снова осел, когда жертва затрепыхалась в агонии. Крючковатый клюв вцепился в мякоть.
Бенедикт закричал!
Однако его точное подобие на выступе скалы не шелохнулось.
Орел поднялся в воздух, тяжело ворочая крыльями. Добыча в его когтях больше не дергалась. За несколько секунд он набрал высоту и исчез.
Вина падет на пастыря!
Глава 42
Массив Мавров в Южной Франции
Ночь со вторника на среду
Крис ехал по прибрежной дороге у подножия массива Эстерель до Сен-Рафаэля, потом дальше через Сен-Эйгюльф и Сен-Максим. Торнтен попытался было бунтовать, но Джесмин потянула за концы узла-восьмерки. С тех пор в фургоне стало тихо.
У Порт-Гримо Крис свернул. Теперь они поднимались в горы массива Мавров. Леса из сосен, пробковых дубов и масличных деревьев задавали тон картине вдоль узкой и извилистой дороги.
— Привал, — объявил Крис, когда справа у дороги открылась площадка, посыпанная щебнем. Пленным разрешили сделать несколько шагов, потом их привязали к бамперу. Джесмин и Анна в это время занялись Маттиасом.
— Долго еще? — фыркнула Джесмин. — Мальчику необходим покой!
Она пошла за Крисом к середине площадки, где Дюфур стоял у низкой ограды из цепей и столбиков. Внутри ограды располагался гранитный камень, а перед ним лежали букеты цветов. На камне была закреплена плита с надписью и тремя именами.
— Лесные пожары, — пробормотал Дюфур. Он прошел к стоящему поодаль пробковому дубу, провел рукой по коре и показал свою почерневшую ладонь: — Сажа. Приглядитесь к соснам. Все голое. Если бы было светло, вы бы увидели, что стволы обуглены. Лесные пожары — бич Южной Франции. И достаточно часто причина их — человек.
— А что за камень?
— Памятник трем пожарным, которые в сентябре 2003 года пожертвовали жизнью, чтобы спасти других.
Внезапный звонок мобильника вернул их к действительности. Джесмин глянула на Криса, но тот покачал головой: Салливан перед отъездом обыскал его и все забрал.
— Это мой! — сообразил Дюфур и порылся в кармане куртки. Посмотрел на дисплей и ответил: — Да! Брат Иероним?!
Крис не поверил своим ушам.
— Да, мы свободны. Нет, погони за нами нет. Да, они с нами… В качестве пленных? Да, если угодно… Что? Где мы?
Крис потребовал мобильник, отрицательно мотая головой.
— Да? — сказал Крис в микрофон.
— Зарентин, это я, брат Иероним. Где вы?
— Зачем вам это?
— Вы захватили с собой пробы и кости…
— Да.
— Ну, если вы помните, эти пробы были причиной моего визита к Жаку.
— Он должен был их уничтожить по вашему указанию.
— Потому что так написано.
— Перестаньте. Я в последние дни досыта наслушался про то, что сказано в Писании. Вы что, тоже один из безумцев, которые, ссылаясь на Библию, мучают и убивают людей?
— Что вы собираетесь делать?
— Вас это не касается. Может, пойду в жандармерию.
— Очень хорошо. Жандармерия здесь.
— А вы где?
