Ларс Кеплер - Гипнотизер

— Никке!

Аида зло посмотрела на брата.

— Но это же так и было, — возмущенно сказал он.

— Когда ты научишься помалкивать!

Кеннет шикнул на обоих.

— Сиксан дала Беньямину эту фотографию? Как это, Никке?

Но Никке встревоженно смотрел на сестру, словно дожидаясь разрешения ответить на вопрос. Она глянула на него и отрицательно покачала головой. Кеннет почувствовал, как заболела голова в том месте, где он ударился, — застучало тяжело, назойливо.

— Отвечай, Аида, — сказал он с деланным спокойствием. — Честное слово, молчать в такой ситуации — ошибка.

— Ну при чем тут фотография, — страдальчески ответила девочка. — Я обещала Беньямину никому не рассказывать, что бы ни случилось.

— Сейчас же говори, что на фотографии!

Кеннет заорал так, что эхо загудело между домами. У Никке стал испуганный и печальный вид. Аида еще упрямее сжала губы. Кеннет заставил себя успокоиться. Объясняя, он сам слышал, как неуверенно звучит его голос:

— Аида, послушай-ка. Беньямин умрет, если мы его не найдем. Он мой единственный внук. И я не могу упустить единственную ниточку, не разобравшись с ней.

Стало совершенно тихо. Потом Аида повернулась к нему и покорно шепнула со слезами в голосе:

— Никке все сказал правильно.

Она тяжело сглотнула и продолжила:

— Фотографию ему дала его мама.

— Как это?

Кеннет посмотрел на Никке; мальчик несколько раз энергично кивнул ему.

— Не Симоне, — пояснила Аида, — а его настоящая мама.

Кеннет почувствовал, как дурнота подкатывает к горлу. Вдруг остро заболело в груди; Кеннет попытался несколько раз глубоко вдохнуть и услышал, как тяжело и с трудом, где-то внутри, бьется сердце. Он успел подумать, что у него начинается сердечный приступ, как вдруг боль исчезла.

— Настоящая мама? — спросил он.

— Да.

Аида достала из рюкзачка пачку сигарет, но закурить не успела — Кеннет мягко отобрал у нее сигареты:

— Тебе нельзя курить.

— Почему это?

— Тебе нет восемнадцати.

Аида пожала плечами.

— Ладно, подумаешь, — коротко сказала она.

— Хорошо. — Кеннет чувствовал себя невероятным тупицей. Перед глазами пронеслись картины: Симоне после выкидыша — красное от рыданий лицо, потом — летний праздник, на котором она уже с большим животом, в широком платье в цветочек. Вот он навещает их в родильном отделении; Симоне показывает малыша; вот малыш, говорит она и улыбается дрожащими губами. Его будут звать Беньямин, счастливый сын.

Кеннет крепко потер глаза, почесал под повязкой и спросил:

— И как зовут его… настоящую маму?

Аида посмотрела на воду.

— Не знаю, — без выражения произнесла она. — Правда не знаю. Но она сказала Беньямину его настоящее имя. Она называла его Каспер. Очень милая, всегда ждала его после школы, помогала делать уроки, наверное, давала деньги. Она так горевала, что ее заставили расстаться с ним.

Кеннет поднял фотографию:

— А это? Что это?

Аида коротко взглянула на распечатку.

— Это семейная могила. Могила настоящей семьи Беньямина, там лежат его родственники.

Глава 43

Несколько светлых дневных часов истекли, и на город снова опустилась ночная тьма. Почти в каждом окне на другой стороне улицы горела адвентовская звезда. Насыщенный виноградный аромат шел из коньячного бокала с граппой, стоявшего на низеньком столике в гостиной. Симоне сидела посреди комнаты на полу и рассматривала эскизы. После того как отец высадил ее на перекрестке Свеавеген и Оденгатан, она пошла домой, сняла мокрую одежду, завернулась в плед и легла. Заснула на диване и проснулась, только когда позвонил Кеннет. А потом явился Сим Шульман.

Теперь Симоне сидела на полу в одном белье, пила граппу, обжигавшую желудок, и раскладывала эскизы в ряд. Четыре разлинованных листа обычного формата представляли собой план инсталляции, задуманной Шульманом для художественной галереи в Тенсте.

Шульман говорил по мобильному с куратором галереи. Разговаривая, он ходил по комнате кругами. Вдруг скрип паркета затих. Симоне заметила, что Шульман переместился так, чтобы смотреть ей между бедер. Она прекрасно поняла это. Симоне собрала эскизы, взяла бокал и немного выпила, притворяясь, что ничего не замечает. Она немного раздвинула ноги и представила себе, как его обжигающий взгляд поднимается выше. Шульман заговорил медленнее, желая закончить разговор. Симоне легла на спину и закрыла глаза. Она ждала его, ощущая лоном жаркую пустоту, ток крови, медленную сладость. Шульман закончил разговор, подошел к ней. Симоне, не открывая глаз, немного развела ноги. Услышала, как он расстегивает молнию на брюках. Неожиданно почувствовала на бедрах его руки. Он перевернул ее на живот, поставил на колени, стащил с нее трусы и вошел сзади. Симоне не успела приготовиться. Она смотрела на свои руки, на растопыренные пальцы на дубовом паркете. Ногти, жилки на тыльной стороне ладоней. Она едва удерживалась, чтобы не упасть вперед под его толчками. Жесткими и редкими. От тяжелого запаха граппы ее замутило. Ей хотелось попросить Шульмана прекратить, сделать это как-нибудь по-другому, хотелось начать снова в спальне, тоже участвовать в этом, по-настоящему. Шульман с глубоким вздохом кончил, поднялся и ушел в ванную. Симоне натянула трусы и осталась лежать на полу. Странное бессилие все последние дни готово было завладеть ею, погасить ее мысли, надежду, радость. Ее перестало интересовать все, что не связано с Беньямином.

Шульман вышел из душа с полотенцем, обернутым вокруг бедер. Симоне наконец поднялась, почувствовала, как болят колени, криво улыбнулась, проходя мимо него, и заперлась в ванной. Когда она встала под душ, во влагалище защипало. Ужасное чувство одиночества нахлынуло на нее, пока волосы намокали под горячей водой, пока вода стекала по шее, плечам, по спине. Симоне намылилась, тщательно вымылась и долго стояла под душем, повернув лицо к мягкому потоку воды.

Сквозь шум в ушах она расслышала гулкие шлепки и поняла, что это стучат в дверь ванной.

— Симоне! — крикнул Шульман. — У тебя звонит телефон!

— Что?

— Телефон звонит.

— Ответь, — попросила она и выключила воду.

— А теперь и в дверь звонят! — крикнул он.

— Иду.

Симоне достала из шкафа чистую махровую простыню и вытерлась. Ванную наполнял горячий пар. Белье Симоне лежало на влажных плитках пола. Зеркало запотело, и Симоне казалась себе серым привидением без лица, глиняной фигурой. Из вентиляционной решетки под потолком послышался странный шум. Симоне сама не знала, почему все ее тело напряглось, словно перед большой опасностью, почему она осторожно, совершенно беззвучно отперла дверь и выглянула. Ужасная тишина оглушила ее. Что-то не так. Она подумала — не ушел ли Шульман, но позвать не решилась.

Вдруг Симоне услышала шепот. Два человека. Кажется, в кухне. Но с кем Шульман мог шептаться? Она попыталась подавить чувство страха, но ничего не вышло. Пол скрипнул, в щель из-за двери Симоне увидела, как кто-то торопливо прошел по коридору мимо ванной. Не Шульман, а человек гораздо ниже ростом, женщина в мешковатом спортивном костюме. Женщина тут же пошла назад, и Симоне не успела спрятаться. Их глаза встретились в узкой щели, женщина замерла; Симоне увидела, как ее глаза расширились от страха. Женщина быстро покачала ей головой — «вы в опасности» — и направилась на кухню. Ее кроссовки оставляли на полу кровавые отпечатки. Симоне мгновенно переполнила тошнотворная паника, быстро заколотилось сердце; она поняла, что должна выбраться из квартиры, просто выбраться. Открыла дверь ванной, выскользнула в коридор и пошла к прихожей. Она старалась двигаться беззвучно, но слышала собственное напряженное дыхание и как скрипит пол под ее тяжестью.

Кто-то разговаривал сам с собой, роясь в ящике со столовыми приборами. Слышались резкий звон и бряканье.

В темноте Симоне различила на полу прихожей что-то большое и угловатое. Только через несколько секунд она поняла, что это. Перед входной дверью лежал на спине Шульман. Кровь толчками выливалась из раны на горле. Невысокие пульсирующие фонтанчики. Темно-красная лужа покрывала почти весь пол. Шульман уставился в потолок, его веки дрожали. Вялый рот открыт. Возле его руки, на коврике среди обуви валялся ее телефон. Симоне подумала: надо поднять телефон, выскочить из квартиры и вызвать полицию и «скорую помощь». Происходящее так поразило ее, что она даже не закричала, увидев Шульмана. Наверное, надо что-нибудь сказать, подумала она и вдруг услышала шаги в коридоре. Молодая женщина вернулась; она дрожала всем телом, непрерывно кусала губы, но пыталась сохранять спокойствие.

— Мы не выйдем, дверь заперта на ключ, — прошептала женщина.