Майкл Коннелли - Последний койот
— Как вы узнали о том… чем она занималась?
— Повторяю, она мне сама об этом сказала. В ту ночь, когда поведала о вас. Она хотела рассказать мне всю правду, поскольку ей требовалась моя помощь. Должен вам заметить, что был… шокирован. И сразу же подумал о себе. О том, как себя прикрыть, если эта информация получит распространение. Но одновременно я восхищался ее мужеством. Из-за того, что она сама мне все рассказала. Кроме того, я был в нее влюблен. Я уже не мог от нее отказаться.
— Как об этом узнал Миттель?
— Я сам ему сказал. И сожалею об этом до нынешнего дня.
— Если она… если она была такой, как вы ее описали, почему же занималась своим ремеслом? Я никогда этого… хм… не понимал.
— Я, признаться, тоже. Как я уже говорил, у нее были тайны. Она не все мне рассказывала.
Босх отвел глаза и посмотрел в окно. Оно выходило на север. На Голливудских холмах сквозь начинавший сгущаться туман сверкали огни.
— Она говорила о вас, что вы крутое яичко, — хрипло проговорил Конклин у него за спиной. Сейчас его голос уже не напоминал шелест листвы. Вероятно, он давно уже так долго ни с кем не разговаривал. — А однажды она мне сказала, что может умереть со спокойным сердцем, потому что вы крепкий мальчуган и выкрутитесь из любого положения.
Босх не ответил, продолжая смотреть в окно.
— Она была права? — спросил старик.
Босх скользнул взглядом по извилистой линии гор на горизонте. Где-то там, наверху, полыхал огнями похожий на космический корабль дом Миттеля. Где-то там, наверху, затаился и сам Миттель, поджидая в засаде Босха. Он посмотрел на Конклина, который все еще ждал ответа.
— Поживем — увидим…
36
Когда лифт пошел вниз, Босх прислонился плечом к его облицованной пластиком железной стенке и задумался. Его нынешние чувства существенно отличались от тех, которые он испытывал, поднимаясь в лифте на девятый этаж. Тогда его сердце переполняла ненависть. Хотя он никогда не видел человека, к которому эту ненависть питал. Но теперь Конклин из преступника превратился в жалкое беспомощное существо, фактически половинку человека, который лежал на постели, выпростав исхудавшие, почти прозрачные руки из-под одеяла, и дожидался смерти, обещавшей положить конец его физическим и нравственным страданиям.
Босх верил Конклину. Его рассказ, душевная боль, которую тот испытывал, казались ему подлинными. Даже хороший актер не смог бы так сыграть бóльшую человеческую драму. Конклин не хитрил и не лицемерил. Да и с чего бы? Ведь он, можно сказать, стоял одной ногой в могиле и жестоко судил себя перед смертью, называя трусом и жалкой марионеткой. Босх подумал, что трудно найти более беспощадные слова, которые умирающий человек мог бы произнести в качестве собственной эпитафии.
Окончательно уверившись в искренности Конклина, Босх подумал, что знает своего подлинного врага. Гордон Миттель — так звали этого человека. Это был стратег в области политических махинаций, устроитель дел очень важных персон и по совместительству убийца. Кроме того, он умело дергал за ниточки, манипулируя людьми, которых превратил в своих послушных марионеток. Скоро они встретятся снова. Но теперь Босх навяжет ему свои условия.
Он снова надавил на кнопку нижнего этажа, будто это могло заставить лифт двигаться быстрее. Он знал, что это бесполезно, но ему хотелось вырваться из этой тесной железной коробки.
Когда двери лифта наконец раздвинулись, Босх шагнул в холл, показавшийся ему пустым и каким-то стерильным. Охранник сидел на прежнем месте, склонившись над журнальной страницей с кроссвордом. Прикрепленный к металлической консоли телевизор молчал. В холле было тихо как на кладбище. Он спросил у охранника, не должен ли где-нибудь расписаться, прежде чем выйти из учреждения. Тот махнул рукой — дескать, выходить можно без всех этих сложностей.
— Извините меня, — произнес Босх, проходя мимо. — Я вел себя как последняя задница.
— Ничего страшного, дружище, — ответил тот. — Это со всеми бывает.
Босх не знал, что охранник подразумевает под словом «это», но уточнять не стал и лишь согласно кивнул, словно привык выслушивать наставления охранников или вахтеров. Распахнув стеклянные двери, он вышел на улицу и спустился к парковочной площадке. Похолодало, и он поднял воротник пальто. Небо было прозрачное, а месяц — острый, словно серп. Подходя к своему «мустангу», он заметил, что багажник у припаркованной неподалеку машины поднят, а рядом суетится человек, прилаживающий домкрат к заднему бамперу. Босх ускорил шаг, втайне надеясь, что его не попросят о помощи. Было слишком холодно. Кроме того, он устал от разговоров с незнакомыми людьми.
Пройдя мимо сидевшего на корточках мужчины, Босх, не привыкший еще к ключам взятой напрокат машины, замешкался у дверцы. Едва вставив ключ в замок, он услышал у себя за спиной шарканье подошв по асфальту и незнакомый голос:
— Прошу прощения, приятель…
Босх повернулся, подыскивая предлог, чтобы отделаться от этого человека. Он успел заметить молниеносное движение незнакомца, и в следующее мгновение мир взорвался яркой вспышкой кроваво-красного цвета.
А потом его объяла тьма.
37
Босху снова явился койот. Но в отличие от прошлого раза, когда животное мчалось по узкой горной тропе, поросшей по краям чахлым кустарником, он бежал по закованной в асфальт дороге, которая спускалась к воде. Босх видел огромный, изогнутый дугой мост и бескрайний морской простор, сливавшийся на горизонте с небом. Койот намного опередил Босха, и тот испугался, что не сумеет его догнать. Так и случилось. Койот взбежал на мост и исчез из виду. Босх остался один. Он рванулся к мосту, перевел дух и огляделся. Небо над головой было красным и странно пульсировало в такт сердцебиению.
Босх огляделся в надежде увидеть койота, но тот бесследно исчез.
В следующее мгновение овладевшему им чувству вселенского одиночества пришел конец. Чьи-то невидимые руки грубо обхватили его со спины и потащили к ограждению моста. Босх сопротивлялся — упирался подошвами в настил и топорщил локти, стремясь затормозить свое движение к пропасти. Он пытался крикнуть, позвать на помощь, но из горла не вырвалось ни единого звука. Он видел, как под мостом блестит и переливается рыбьей чешуей вода.
Затем невидимые руки ослабили хватку. Он резко обернулся, но за спиной никого не было. Потом он услышал стук захлопнувшейся двери. Повернулся на звук, но снова никого не обнаружил. Двери тоже не было видно.
38
Босх очнулся в темноте от боли и собственного сдавленного крика. Он лежал на твердой поверхности, и каждое движение давалось с огромным трудом. Ему все же удалось коснуться рукой земли, которая оказалась вовсе не землей, а ковром. Теперь он знал, что находится внутри какого-то помещения и лежит на полу.
В противоположном конце темного ограниченного пространства тусклой линией пробивался свет. Он долго смотрел на эту полоску, пытаясь сфокусировать взгляд и сосредоточиться, пока не понял, что это свет, пробивающийся из-под нижнего края какой-то двери.
Он попытался подняться и сесть. Но мир мгновенно распался на сегменты. Внутренности взбунтовались, его затошнило, и, пытаясь сдержать рвоту и восстановить равновесие, он прикрыл глаза и несколько секунд сидел неподвижно. Потом он поднял руку и коснулся пальцами той части головы, где поселилась острая пульсирующая боль. Волосы слиплись, а когда он понюхал пальцы, то ощутил характерный запах крови. Продолжив исследование, он обнаружил на черепе порез в пару дюймов длиной. Но кровь запеклась, а кровотечение прекратилось.
Не зная, удастся ли подняться на ноги, Босх решил передвигаться ползком. Едва он начал движение, в сознании снова возник образ койота, но в следующее мгновение исчез в алой вспышке боли.
Добравшись до двери, Босх осторожно тронул пальцами дверную ручку. Та не поддалась, и он понял, что дверь заперта. Это его не удивило. Однако усилие, которое ему пришлось сделать, чтобы установить этот факт, безмерно его утомило. Привалившись к стене, он вновь прикрыл глаза и замер. В душе боролись два равновеликих желания — немедленно действовать, чтобы выбраться из ловушки, или лечь на пол и отказаться от борьбы. Эта маленькая война с самим собой завершилась, едва он услышал доносившиеся из-за двери голоса. Разговаривали, однако, не в коридоре и не в соседней комнате. Слова долетали издалека, и их едва можно было разобрать.
— Тупой ублюдок!
— Сбавь обороты. Ты ни словом не обмолвился о портфеле. Ты…
— Но что-то у него должно было быть! Неужели здравый смысл тебе этого не подсказал?
— Ты сказал: «Привези мне этого парня». Я его привез. Если хочешь, я вернусь к его машине и поищу этот чертов портфель. Но раньше ты об этом портфеле ничего не…
— Ты не можешь туда вернуться, болван! Там теперь наверняка полно полиции.
