Джон Гришем - Дело о пеликанах
Фельдман открыл дверь, заглянул в отдел новостей, увидел Дентона Войлса и жестом пригласил его войти. К. О. Льюис последовал за ним. Они обменялись обычными шутками, пока Смит Кин закрывал дверь, после чего все сели.
— Я знаю, что у вас есть надежное подтверждение дела о пеликанах, — сказал Войлс.
— Есть, — сказал Фельдман. — Почему бы вам вместе с мистером Льюисом не прочитать черновик статьи? Все бы стало ясно. Мы собираемся опубликовать ее через час, и репортер, мистер Грентэм, дает вам возможность прокомментировать.
— Я ценю это.
Фельдман взял копию черновика и протянул Войлсу, который осторожно ее принял. Льюис наклонился к нему, и они тут же стали читать.
— Мы выйдем, — сказал Фельдман. — Можете не торопиться.
Они с Кином вышли из офиса и прикрыли дверь. Агенты подошли ближе.
Фельдман и Кин прошли через отдел новостей к двери конференц-зала. В холле стояли два здоровенных охранника. Когда редакторы вошли. Грей и Дарби были одни.
— Тебе нужно позвонить в «Уайт и Блазевич», — сказал Фельдман.
— Я ждал тебя.
Они собрали разбросанные бумаги. Кротхэммер на минутку вышел, и Кин подал телефон Дарби. Грей набрал номер.
— Марта Вельмано, пожалуйста, — попросил Грей. — Да, это Грей Грентэм из «Вашингтон пост». Мне нужно поговорить с ним. Это срочно.
— Минутку, — сказала секретарша. В следующий момент к телефону подошла другая секретарша.
— Офис мистера Вельмано.
Грей опять назвался и попросил к телефону босса.
— Он на совещании, — сказала она.
— И я тоже, — ответил Грей. — Сходите туда, скажите ему, кто я и что его фотография будет на первой странице газеты в ближайшем номере.
— Хорошо, сэр.
Через несколько секунд раздался голос Вельмано:
— Слушаю. В чем дело?
Грей представился в третий раз и объяснил, что их разговор записывается на пленку.
— Знаю, — огрызнулся Вельмано.
— Сегодня утром мы огласим дело, касающееся вашего клиента, Виктора Маттиса, и его участия в убийстве судей Розенберга и Дженсена.
— Прекрасно! А мы будем преследовать вас в судебном порядке в течение последующих двадцати лет. Вы не в своем уме, приятель. «Пост» подчиняется нам.
— Да, сэр. Не забывайте, что я вас записываю.
— Можешь себе записывать! Тебя притянут как ответчика. Это будет чудесно! Виктор Маттис завладеет газетой «Вашингтон пост»! Невероятно!
Грей недоверчиво покачал головой в сторону Дарби. Редакторы улыбались, глядя в пол. Становилось довольно забавно.
— Итак, сэр, вы уже слышали о деле пеликанов? У нас есть копия.
Последовало молчание. Затем послышалось отдаленное хрипение, похожее на последний вздох издыхающего пса. И вновь молчание.
— Алло, мистер Вельмано! Вы слушаете?
— Да.
— Кроме того, у нас есть копия записки, которую вы послали Симзу Вейкфилду, датированной 28 сентября, где вы предполагаете, что положение вашего клиента значительно улучшится, если Розенберг и Дженсен будут устранены из суда. Мы имеем источник, который говорит, что эта мысль была результатом исследований, проведенных человеком по кличке Эйнштейн, сидящим, как я надеюсь, в библиотеке на шестом этаже.
Опять молчание. Грей продолжал:
— Статья уже готова к печати, но я хочу дать вам шанс прокомментировать события. Итак, вы будете комментировать, мистер Вельмано?
— У меня болит голова.
— Хорошо. Что еще?
— Вы обнародуете записку слово в слово?
— Непременно.
— И поместите мою фотографию?
— Да, ту, старую, на слушании в Сенате.
— Сукин сын!
— Благодарю вас. Что еще?
— Как я понял, вы выжидали до пяти часов. Если бы вы позвонили часом раньше, мы смогли бы успеть в суд, чтобы положить всему этому конец и остановить проклятый процесс.
— Совершенно верно, сэр. Так было задумано.
— Сукин сын!!
— Хорошо!
— Но вы ведь не хотите погубить людей, не правда ли? — Голос его вдруг стал жалким и заплетающимся. Поистине трогательная забота! Грей дважды напоминал ему про магнитофон, но Вельмано был слишком потрясен, чтобы помнить об этом.
— О нет, сэр! Что еще?
— Скажите Джексону Фельдману, что в девять утра мы подадим в суд, как только откроется здание суда.
— Передам. Вы отрицаете, что написали записку?
— Разумеется.
— И отрицаете существование этой записки?
— Это фальшивка.
— Судебного дела не будет, мистер Вельмано. Думаю, что и вы знаете это. Молчание. Затем опять:
— Сукин сын!
Щелкнул рычаг, и они некоторое время слушали его замирающий звук. Они с недоверчивыми улыбками смотрели друг на друга.
— Дарби, вы не хотите стать журналисткой? — спросил Смит Кин.
— Конечно, это забавно, — ответила она, — но вчера меня дважды чуть не схватили за горло. Так что, благодарю покорно.
Фельдман встал и указал на магнитофон.
— Я не собираюсь это использовать.
— А мне понравилось то место, где говорится о погубленных людях. И угрозы о возбуждении против нас деда, — сказал Грей.
— Не стоит. Грей. Статья и так займет всю первую страницу. Может, пригодится для другого раза. В дверь постучали. Это был Кротхэммер.
— Войлс хочет тебя видеть, — сказал он Фельдману.
— Приведи его сюда.
Грей быстро встал, а Дарби отошла к окну. Солнце уже садилось, наступали сумерки. Усилилось уличное движение. Не видно было никаких признаков Хромого и банды его сообщников, но, несомненно, они были там и ждали, под прикрытием темноты, в надежде на последнюю попытку убить ее, и неважно, с какой целью — из предосторожности или из мести. Грей сказал, что у него есть план, как выйти из здания без перестрелки после того, как все закончится. Но он не стал вдаваться в детали.
Вошли Войлс и К. О. Льюис. Фельдман представил их Грею Грентэму и Дарби Шоу. Войлс, улыбаясь, подошел к ней и оглядел с головы до ног.
— Итак, это та самая особа, которая запустила колесо? — сказал он, делая попытку изобразить восхищение, но этого не получилось.
Она сразу же почувствовала к нему презрение.
— Я думала, что его запустил Маттис, — холодно отпарировала она. Он отвернулся и снял свой потертый плащ.
— Присядем? — профессиональным тоном спросил он.
Они уселись вокруг стола: Войлс, Льюис, Фельдман, Кин, Грентэм и Кротхэммер. Дарби осталась у окна.
— У меня есть некоторые замечания, так, для протокола, — сказал Войлс, беря у Льюиса лист бумаги. Грей приготовился делать пометки.
— Во-первых, ровно две недели назад мы получили копию дела о пеликанах и в тот же день представили его на рассмотрение в Белый дом. Оно было лично передано заместителем директора, К. О. Льюисом, мистеру Флетчеру Коулу, который получил его вместе с нашими ежедневными докладными для Белого дома. На этом совещании присутствовал специальный агент Эрик Ист. Мы считали, что дело вызовет достаточно вопросов, чтобы за него взяться, но за него не брались в течение шести дней, пока мистер Гэвин Верхик, юрисконсульт директора по особым делам, не был найден убитым в Новом Орлеане. В это время ФБР немедленно начало тщательное расследование по делу Виктора Маттиса. Четыреста наших агентов из двадцати семи отделов приняли участие в этом расследовании, потратив на это более одиннадцати тысяч часов, опросив более 600 человек и объездив пять иностранных государств. В настоящее время расследование продолжается в полную силу. Мы надеемся, что Виктор Маттис будет главным обвиняемым в убийствах судей Розенберга и Дженсена, и сейчас мы пытаемся выяснить место его пребывания. Войлс сложил бумагу и передал ее обратно Льюису.
— Что вы предполагаете делать, если найдете Маттиса? — спросил Грентэм.
— Арестую его.
— У вас имеется ордер?
— Скоро будет.
— Есть какие-нибудь предположения о том, где он может находиться?
— Откровенно говоря, нет. Мы неделю пытались выявить его, но безуспешно.
— А Белый дом не препятствовал вашему расследованию по делу Маттиса?
— Если вы выключите магнитофон, мы обсудим этот вопрос, идет?
Грей взглянул на главного редактора.
— Идет, — сказал Фельдман.
Войлс пристально посмотрел на Фельдмана, затем на Кинга, затем на Кротхэммера, затем на Грентэма.
— Запись выключена, верно? Вы не будете это использовать ни при каких обстоятельствах. Понятно?
Они кивнули в знак согласия и внимательно слушали. И Дарби тоже.
Войлс недоверчиво взглянул на Льюиса.
— Двенадцать дней тому назад в Овальном кабинете Президент Соединенных Штатов попросил меня исключить Виктора Маттиса из списка подозреваемых. Или, говоря его словами, попросил меня отступиться.
— Он объяснил причину? — спросил Грентэм.
— Он сказал, что это существенно подорвало бы его репутацию и могло бы серьезно повредить ему на перевыборах. Он считал, что дело о пеликанах само по себе не имело большого значения, но если бы оно стало предметом расследования, то об этом узнала бы пресса и тогда пострадала бы его политическая репутация.
