Холодное блюдо - Джонсон Крейг

Помехи.

– «Никого не отправлять»? Что за хрень?

– Рад слышать твой голос, старик, – улыбнулся я. – Как дела?

Помехи.

– Ты разбудил меня, чтобы спросить об этом?

Я сделал глубокий вдох и положил на сиденье шайеннскую винтовку смерти.

– Люциан, ты помнишь, когда Майкл Хайес застрелил себя?

Длинная пауза.

Помехи.

– А это каким чертовым боком относится к нашим баранам?

– Какое оружие он использовал?

Очередная длинная пауза.

Помехи.

– Твою мать.

Сверху гор плыли облака, и снежный покров отражал лимонное солнце в одном из самых красивых и извращенных закатов за всю мою жизнь. Облака были похожи на пятна аппалузы и били красотой настолько же сильно. Встречный ветер трепал голые ветви тополей, раскачивая более длинные, а последние травинки дрожали у самой земли. Слушая его удары по грузовику, я вспомнил, что лишился обеих своих курток.

Я начал с самого начала, обдумывая самые невинные факты и продвигаясь к худшему. Сначала я взял историю. Никто точно не знал, почему Майкл Хайес покончил с собой. Тогда я был всего лишь подростком, но все же помню, как она сказала, что он покончил с собой в сарае. Кто-то тогда сказал, что мистер Хайес использовал крупнокалиберную винтовку, и любой его знакомый твердо заявил бы, что Хайес никогда не выполнял свои начинания наполовину. Помню, кто-то заявлял, что мозги Майкла разукрасили все стены.

Я подумал о том вечере, когда ужинал у нее дома, и о том, как она заставила меня оставить винтовку у двери. Может, проблема была именно в оружии? Я вспомнил, как пес тогда неотрывно смотрел на дверь. Вдруг он видел древних шайеннов?

Я подумал о Васк девятого размера и о том, как держал в руках эти длинные, гибкие ноги. О том, что она была не сильно ниже меня и как ее песчаные волосы развевались под лопатками. Она легко могла стоять в свете раннего утра у озера Далл-Найф, и ей было бы легко осторожно пробраться сквозь сплетенные ветви на втором месте преступления.

Проезжая мимо, я с тоской посмотрел на бар. Там горел свет, и вокруг здания на равном расстоянии были припаркованы несколько старых пикапов; в Вайоминге даже у машин есть личное пространство. Там точно Дена, обирала местных ковбоев на 163 доллара в неделю. Наверное, в связи с текущими событиями она решила забить на турнир в Лас-Вегасе и развивать местные таланты. Рабочий сезон давно закончился; некоторые ковбои последний раз проверяли свои ранчо перед весенним потеплением. Их тоже ждет тяжелая зима, но пока они развлекались и проигрывали деньги Дене Большой Лагерь. Я завидовал их привилегии.

Когда я добрался до Португальского ущелья в Пайни, ворота в дом были открыты. Я взял винтовку и прислушался к барабанам, колокольчикам или каким-либо голосам, но единственным звуком был ветер, волнообразно проносившийся вдоль подножия гор. Я вышел из машины, и во внутреннем дворе включились галогенные фонари. Через секунду у меня всплыло воспоминание о таком же вечере пару дней назад. Красный сланец хрустел у меня под ногами, пока я шел к дому. Входная дверь была не заперта. Я открыл ее до упора и заглянул в пустую гостиную. Все практически повторялось, мне оставалось только поспешно уехать домой. На диване все еще лежало скомканное одеяло, но огонь в камине давно потух. Пса нигде не было видно. Я внимательно прислушивался, заглядывая через арочные проемы в столовую и коридор, ведущий на кухню. Именно здесь я увидел пса в первый раз, но единственным звуком были ветер во дворе и тихий свист, доносившийся из все еще открытого дымохода камина.

Я тихо закрыл за собой дверь и посмотрел вниз на шайеннскую винтовку мертвых; за последнюю неделю она стала выглядеть совсем иначе. Ее передавали по рукам, что придало ей особый, призрачный блеск, а дерево и итальянские бусины сияли, словно сигналя о том, что снова ожили. Маленькие серые перышки казались мягкими и так и манили прикоснуться. Я опустил рычаг, проверил патрон прямо над блоком, а затем снова потянул рычаг вверх. Затем прислонил винтовку к стене и передернул затвор кольта, выпустив 45-й патрон в патронник. Он был полностью готов к работе. Этим звуком можно было разбудить даже мертвого. Я оглянулся на Шарпс; мне не хотелось ее брать, но нельзя просто так ее оставить.

Я пересек комнату и поднялся на пару ступенек в столовую, все еще прислушиваясь и высматривая любые следы крови. У входа на кухню я замер и поднял пистолет, держа винтовку за спиной. На кухне никого не было, но мне показалось, что раздался тихий шум, поэтому я снова огляделся. Медные кастрюли и техника из нержавеющей стали молчали до тех пор, пока тихо не загудел холодильник. Я снова услышал шум. Как будто на что-то твердое переносили вес. Я посмотрел в сторону прихожей, где в тот раз была собака. Пошевелилось что-то очень большое, и через секунду за дверью появился пес. Он без остановки лаял, рычал и прыгал, пока дрожала защелка. Я поднял пистолет, держа винтовку наготове, но дверь выдерживала натиск.

Я подождал пару секунд, пока сердце не вернулось к нормальному ритму. Теперь все будет сложнее, ведь я не знал планировки остальной части дома. Я вернулся через проход на кухню, и там меня ждали четыре коридора и две отдельные лестницы. Надо подумать, где могла бы быть Вонни, куда бы я пошел, будь я в ее состоянии. Она точно ранена и теряет кровь. Где лучше оказать себе помощь? На гладкой поверхности глиняной плитки не было следов крови. Вонни не шла этим путем, как и не шла в гостиную и в спальни за ней. Похоже, она вообще не заходила в эту часть дома.

Я пошел по длинному заднему коридору. Он был уставлен книжными шкафами и выходил в атриум с подвесными корзинами и большими горшками, наполненными незнакомыми мне растениями. На полу расстелены турецкие ковры, на них – плетеная мебель, а воздух казался влажным. А вот и бассейн, около пяти метров в длину и двух – в ширину со встроенным устройством, которое, наверное, создавало искусственное течение, чтобы плавать против него. Я оглядел свинцовый каркас, заполненный стеклянными панелями, из которых состояла большая задняя часть дома. Потом двинулся в конец правой части комнаты, сунул Шарпса под мышку, осторожно открыл дверь и огляделся. Двор был засыпан тем же красным сланцем, что и подъездная дорожка, и там была тропинка, ведущая в крытую арену для верховой езды, примерно в двенадцати метрах через двор. В центре виднелись вмятины – там проезжала машина. Вечерело, и небо над головой потускнело до такой степени, что последние солнечные лучи придавали всему драматический оттенок. Скоро совсем стемнеет, и мне надо найти Вонни до этого.

Я спустился со сланцевых ступенек и начал переходить двор, не отрывая взгляда от окружающих окон и дверей. Когда я добрался до края большого открытого дверного проема, то остановился, прислонился спиной к жестяной стене и осторожно положил приклад винтовки на землю. Совиные перья мягко покачнулись, и у меня возникло чувство, что это знак от теней. Передо мной по обе стороны располагались конюшни. На крыше стояли матовые окна, которые пропускали не весь солнечный свет, так что я увидел красные следы сланца справа там, где машина пересекла бетонный пол. Это было большое модульное здание минимум сорока пяти метров в длину и около двадцати метров в ширину. Две лошади подошли к воротам, надеясь на угощение. Один был гнедой с узкими глазами, а другой – крупный чистокровный жеребец, по меньшей мере семнадцати лет. Этот здоровяк просунул голову в дверь стойла и потянулся ко мне мягким носом. Я вытянул руку и погладил его, но продолжал следить за проходом. Когда я шел мимо него, жеребец фыркнул на меня, и я повернулся, чтобы бросить на него неодобрительный взгляд.

Внутри большого посыпанного песком пространства самой арены стоял зеленый пикап «уиллис» где-то 1950 года, с открытой дверью со стороны водителя. Это, конечно, не «форд» 63-го, но выглядит почти одинаково. На нем были старинные аризонские номера. Пикап был припаркован перед другим входом, и в коридоре за ним горел свет. Я держался вдоль фанерных перегородок, которые не позволяли сбить наездника, когда тот объезжал арену верхом, и медленно пробирался к грузовику. Повсюду была засохшая кровь, а на полу валялся хлопковый мешочек из-под амуниции 45–70. В складку неразделенного сиденья было воткнуто окровавленное фальшивое орлиное перо. Зажигание осталось включенным, хотя мотор не работал, а лампочки на приборной панели стали тускло-желтыми, как фонарики на старом крыльце. Я повернулся обратно к проходу и заметил, что коридор за ним был отделан совсем в другом стиле.