Юрий Черняков - Чудо в перьях
— Вот как? — спросила Людмила Константиновна. — А вы всех к себе берете?
— Вас бы я не взял, — сказал я. — А с Игорем Николаевичем у нас существует договоренность. Правда, Игорь?
Бодров покраснел и опустил глаза.
— Я могу идти? — спросил я, поднимаясь с места.
— Но все-таки… — Людмила Константиновна была явно уязвлена. — Почему его бы взяли, а меня нет?
— Игорь Николаевич всегда в мучительном поиске, и потому на его лице постоянно, как вы заметили, написана мировая скорбь. А это незаменимо при исполнении реквиема. У вас же на лице, Людмила Константиновна, вы меня простите, всегда написано одно: дали лошадям на ночь овса или не дали?
Концовка, судя по всему, удалась. Я эффектно, скорее даже куртуазно, сделал реверанс с воображаемой шляпой и вышел.
Они так ничего и не сказали. Даже вдогонку. Даже когда за мной закрылась дверь. Уж очень нужна стране валюта. Которую теперь должен добывать мой хор вместо дома терпимости…
3
В машине я понемногу остыл. Уел этих сволочей, а что дальше? Хозяин все тут взбаламутил, а где он теперь? Сказано, что отправлен на пенсию. Сидит на даче и ловит рыбку. А ты тут отдувайся…
Но разве не этот вариант он имел в виду, когда оставил мне собственный дом и филармонию, которая сузилась теперь до хора?
На директорство наплавать, вопрос лишь в одном: кого надо мной поставят. Наверняка какого-нибудь надсмотрщика, если воспользоваться терминологией Радимова. Он, как всегда, прав. Надсмотрщики взяли верх, но вряд ли надолго.
Как-то я сопровождал хозяина в его поездке на море. Он всегда мечтал покупаться и поиграть на пляже в карты. Уж очень он это любил! Играл только на деньги, хотя почти всегда проигрывал.
Я спросил его как-то: «Вы же читаете их мысли?»
— Да, — важно кивнул он. — И потому досконально знаю их карты. А выигрывать просто неловко. Мне нравится за ними при этом наблюдать. Когда-нибудь я тебя этому научу… На мой взгляд, нет лучше развлечения! Они пыжатся, потеют, стараются к тебе заглянуть, обмениваются взглядами… Я тоже делаю вид, что пытаюсь подсмотреть, хотя в том нет необходимости. Им невдомек, почему при отличной карте они вдруг начинают проигрывать. Или, наоборот, карта дрянь, у меня явно лучше, но проигрываю им большие деньги. Чем в конце концов все кончается… Они уходят довольные собой, а я искательно прошу возможности отыграться. И мне назначают время — нехотя, с показным великодушием… Сколь жалок человек именно в своих победах! Как это не кажется странным. Он присваивает себе то, что следует на девяносто процентов отдать. Случаю. Поэтому, кстати, если ты заметил, я играю на пляжах в зеркальных очках. Пусть думают, что я настолько глуп! Но при этом я чувствую хотя бы, что состязаюсь с ними на равных. Они знают мои карты, глядя на мои очки, так же, как я знаю общий расклад. И когда они мне проигрывают, на них забавно смотреть! Начинают друг друга обвинять, ссориться, потом просят сыграть еще. Тут познается каждый в полной мере. Способен ли на предательство, обман, обладает ли выдержкой или теряется при неудаче… Так я проверил всех членов моего правительства, проиграв им уйму денег, и остался доволен. Положиться не на кого, а мне и не надо. Пусть послужат мне прикрытием, в лучшем случае…
Так вот, мы приехали на пляж, на море был шторм, пять-шесть баллов, не меньше, он, по обыкновению, надел зеркальные очки и достал нераспечатанную колоду. Я отказался с ним играть. Тем более в паре.
Я не мог понять, для чего играть, если играть на проигрыш? Помню, в гараже я всех обул на всю зарплату и потом все отдал.
За это меня, правда, возненавидели еще больше, но такова человеческая природа, и тут ничего не попишешь… Хозяин это знал и потому старался проиграть, чтобы его похлопали сочувственно по плечу.
И остались им довольны. Вот почему его терпели самые заклятые враги, сознающие его превосходство во всем остальном…
От нечего делать я разделся, сделал несколько энергичных движений, чтобы размяться и привлечь к себе внимание кое-каких девиц, расположившихся неподалеку, и полез в бушующее море.
Девушки охнули, приподнялись с лежаков, приподняли очки со своих носиков… Я это сам не видел, но он потом рассказывал.
Я нырнул под волну, она прошла надо мной, и я ударился всем телом об обнажившееся дно. Сверху на меня надвигалась следующая зеленая, просвеченная солнцем гора, но я успел вскочить, обдирая колени, и прыгнуть уже под нее… Потом меня подхватила мутная, грохочущая камнями откатная волна и унесла метров на двадцать в море, где было уже спокойнее. Я лег на спину, чтобы отдышаться. Потом посмотрел на берег — сначала на подружек, потом на хозяина. Приподнявшись на камнях, девушки зачарованно следили за моим подвигом, а он азартно бил картой в окружении трех-четырех пляжных жлобов, не глядя в мою сторону. И черт с ним. Он же за меня всегда спокоен! Утону сейчас, зато в следующей жизни обязательно встретимся…
Я проплыл еще немного от берега, чтобы добраться до чистой, незамутненной воды, полежал еще немного на волнах, игравших со мной в детские игры — то поднимали вверх, и сразу открывался берег, здания и далекие в сиреневой дымке горы, потом опускали в изумрудную яму, так что над головой были видны только чистое небо и слепящее солнце.
Но пора было возвращаться. Я поплыл назад, готовясь к несомненным трудностям, ожидающим меня у берега. Но случившееся превзошло все самые худшие ожидания. Первая же откатная волна унесла меня почти туда же, откуда я собирался вернуться. Тогда я поплыл, дождавшись набегавшей волны, кролем, работая изо всех сил, чтобы проплыть как можно дальше. И это почти удалось, я приблизился вплотную к берегу, до моих пляжных сандалий можно было дотянуться, и даже Радимов соизволил повернуть голову в мою сторону, а я уже было решил, кем из ожидавших подружек следовало заняться — шатеночкой, которая со стороны моря выглядела куда соблазнительней подруг… Однако новая волна с еще большей яростью унесла меня обратно в море…
Не знаю и не помню, сколько продолжались эти качели. Я оглох и ослеп. Срываемые волной камни били меня по ногам, голове и туловищу. Мутная вода все чаще накрывала с головой, а песок хрустел на зубах… Звать на помощь? Но этого я не мог себе позволить! Да и кто и чем смог бы мне помочь? На берегу уже собрались зрители, следившие только за мной, и, казалось, делали уже ставки. Когда меня в очередной раз поднесло к берегу, я встретился взглядом с Радимовым. Он снял очки и смотрел на меня с явным интересом, совсем как в тот раз, когда я корячился под его окном на третьем этаже, цепляясь за подоконник. Это придало мне ярости. Я рванулся к берегу, цепляясь руками и ногами за дно, но меня отбросило, протащило по булыжникам еще дальше да в придачу накрыло набежавшей волной, отчего наглотался воды и едва выскочил на поверхность, судорожно откашливаясь. Дело приобретало нешуточный оборот. Я услыхал, как девушки, явно ожидавшие моего возвращения, стали что-то кричать и требовать от окружающих. И даже кто-то побежал вдоль берега к вышке, где спасатели обычно пьют пиво вместе с курортными дамами.
И еще я успел заметить, как Радимов снова повернулся ко мне спиной, чтобы продолжить пульку.
Я прокашлялся, потом повернулся на спину, чтобы отдышаться. На спасателей надежды еще меньше, чем на него. Когда на море шторм, подобный сегодняшнему, они позволяют себе надираться, как никогда, справедливо полагая, что идиоту, который полезет купаться, туда и дорога. И как бы не пришлось потом вытаскивать их самих. Хозяин бережет себя для более высокого поприща, приглашения на которое он ожидает со дня на день. И это было условием наших с ним игр. Рисковать можно только собой. И надеяться только на себя.
Поэтому я выбрал новую тактику. Плыть изо всех сил как можно ближе к берегу, потом опуститься на дно, цепляясь за камни, чтобы не уносило на исходную позицию, а с каждым разом встречать накатывающую волну все ближе к берегу… Меня снова и снова тащило и больно било по камням, я рвался, чуть не завывая, к берегу, хватаясь за все, что попадало под руку, когда откатывало обратно. Сколько это длилось? Шатенка уже тянула ко мне руку, держась за руки подруг, и я уже почти схватился за нее, но вдруг она взвизгнула и отдернула, подалась назад, и набежавшей сзади волной меня выбросило в ее объятия, совершенно голого, так как мои бедные плавки, измочаленные камнями и песком, унесло в море, чего я даже не заметил…
Я лежал на камнях, дрожащий, избитый, замерзший и одновременно обжигаемый солнцем. Хозяин подошел ко мне, жалкому и несчастному, положил сверху свое полотенце и снова отошел к своей компании…
Меня начало рвать, мой желудок был полон морской воды, и все только смотрели, не зная, чем помочь.
Наконец, я встал, перепоясал чресла полотенцем обожаемого начальника, и направился к нему с единственной целью — дать по морде.
