А. Й. Казински - Последний праведник
Другой голос, высокий и чистый.
— Они выслали вертолет?
Ответа он не расслышал, но услышал собственный голос:
— Нет… я не хочу. Я не хочу…
— Лежите-лежите, мы вам поможем.
Он не чувствовал никакой боли и вообще не чувствовал своего тела. Что случилось? У него перед глазами стояла Ханна. И море. Широкие замерзшие пляжи. И две маленькие девочки в шапках, с пакетами конфет. Две маленькие…
— Девочки? — снова его голос, он как будто жил теперь собственной жизнью.
— Да?
Звук вращающихся лопастей. Или это ему снится?
— Там были две девочки.
Вмешался новый мужской голос:
— Нам нужно его перенести.
— Девочки.
Кто-то его поднял, как во сне из самого раннего детства мама поднимала его и прикладывала к груди. Катрине. Перед глазами теперь стояла Катрине, она вышла из темноты, прижалась к нему и прошептала:
— Нильс. Ты разве не должен быть сейчас в аэропорту?
— Раз, два, три.
Кто это кричит? Он сам?
— Морфин, сейчас же, — сказал далекий голос. Да, морфин. И сесть в катер. Койка в каюте. И прочь из Копенгагена, к английскому берегу, подумал он. Или даже еще дальше.
— Я надеваю на вас кислородную маску. — Голос теперь пробирал до костей, его неприятная высота чувствовалась почти физически. — Ваши легкие…
Он услышал, как кто-то говорит: «Легкие разорваны». Горячо. Он повернул голову.
— Нужно разрезать рубашку.
Звук рвущейся материи.
— Ханна? — Она лежала рядом, с закрытыми глазами, в кислородной маске и под капельницей.
Это выглядело смешно. Он даже собирался рассмеяться и спросить:
— Почему ты тут лежишь?
Вместо этого в его голове раздался какой-то звук, который мог значить только, что мир вокруг рушится, после чего последовала зловещая тишина.
— Вы меня слышите?
Новый голос.
— Я врач.
— Ханна…
— Ваша жена без сознания. Мы сейчас отвезем вас на вертолете в Орхус, в больницу Скайбю, там вы… — Его перебили, кто-то его поправил, короткий спор: — Ожог на спине!
Врач продолжил:
— Мы отвезем вас на вертолете в Королевскую больницу, это всего на пару минут дальше. Там самое большое ожоговое отделение в стране.
— Королевская больница…
— В Копенгагене. Вы меня понимаете? Вы меня слышите? У вас, похоже, серьезный ожог на спине.
— Королевская больница…
Врач шепотом советовался с остальными, голоса исчезали и появлялись снова.
— В машине был пожар?
— Нет, кажется, нет.
— Тогда я не понимаю.
Лицо приближается к его лицу. Серые и полные серьезности глаза.
— Он без сознания.
Другой голос:
— Он умирает?
— Он пришел в себя.
— Только не Короле… больни… Не…
До Нильса дошло, что он не в состоянии ворочать языком. Он говорил, не издавая ни единого звука. Потом кто-то снова накрыл его одеялом.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Книга Авраама
Исаак сказал: вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения?
Авраам сказал: Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения, сын мой.
И шли далее оба вместе.
(Быт 22)1
Королевская больница, Копенгаген
Нильс был без сознания, однако приди он в себя, он увидел бы, как вертолет садится на площадке на крыше Королевской больницы, как врачи и санитары вынимают его, перекладывают на каталку и бегом спешат по маленькому коридору, ведущему к лифту.
* * *Его везли рядом с Ханной. Он, наверное, очнулся, по крайней мере мог слышать глухие голоса, обрывки фраз, отдельные слова:
— Попали под поезд… Нет, сбиты машиной на переезде… Почему не в Скайбю… Плохие погодные условия… ожоговый центр… Отделение травматологии…
Одну фразу он услышал ясно и целиком:
— Пульс не прощупывается.
Кто-то ответил, кажется, даже завязался спор, хотя Нильс не был в этом до конца уверен. Он увидел, как он сам протягивает ей руку, услышал, как сам шепчет:
— Ханна.
— Почти на месте.
— Ханна.
— Она уходит. Нам придется начать…
Нильсу показалось, что они остановились, но потом сквозь морфиновый туман он увидел, что остановилась только Ханна, его самого везут дальше, и это было самым ужасным моментом за все последнее время, хуже самой аварии, хуже той секунды, когда в него врезалась машина. Нильсу показалось, что его разрывают на две части, и краем глаза он увидел — или это только его воображение? — что врачи стоят, склонившись над ней, и…
Он снова потерял сознание.
Все равно. Теперь все кончено. Все хорошо. Это длилось только одно мгновение. Через мгновение…
23 декабря, среда
…свет пришел ему навстречу. Нильс подумал: ну, вот и все. Он не чувствовал никакого страха, только покорное приятие света, который приближался в конце темноты, только медленное угасание жизни, только склонившееся над ним лицо красивой женщины, возможно, ангела, который…
— Он очнулся?
Ангел заговорил с ним.
— Да, он приходит в себя.
Две медсестры стояли у кровати, рассматривая его. Младшая — ангел — с искренним любопытством, другая просто равнодушно отмечая факт.
— Ханна, — прошептал он.
— Я позову врача.
Нильс не мог разобрать, кто именно из них это сказал. Ему было сложно отделить их слова от собственных мыслей. Он повернул голову и глянул в окно, на подсвеченную никогда не гаснущими больничными огнями метель. Попробовал вспомнить, сложить крупицы памяти в картину случившегося.
— Нильс Бентцон?
Он повернул голову и подавил не подобающую случаю улыбку, вызванную, очевидно, банальной радостью от того, что он помнит собственное имя.
— Вы пришли в себя, это не может не радовать. Я Асгер Гаммельтофт, старший врач, присутствовал при вашей операции. Мы оперировали почти восемь часов.
— Ханна? — Нильс не слышал своего голоса. — И дети?
— Вы не можете говорить громче? — переспросил врач, наклоняясь к Нильсу.
— С ними все в порядке?
— Вы имеете в виду — с детьми? — Врач выпрямился, шепотом заговорщицки перебросился несколькими фразами с медсестрами и снова повернулся к Нильсу:
— Дети в порядке, в полном порядке. Вы их спасли. — Он поправил очки. Вежливый, но слегка заносчивый взгляд человека, который искренне старается быть участливым, хотя голова его занята совсем другим. — Я не стану скрывать, что вы получили множество повреждений, ряд из которых типичен для людей, попавших в серьезную аварию: травмы бедер и спины, повреждения брюшной полости, переломы ребер и шейных позвонков, гематомы в легких. Я не хочу пока грузить вас деталями, сейчас самое важное, что вы выкарабкались. — Он вытер пот со лба и вернул носовой платок на место. — В начале операции мы не были уверены в том, что вы выживете. — Он вздохнул и посмотрел на Нильса. — Хотите пить?
Прежде чем Нильс успел ответить, рядом оказалась медсестра, которая сунула ему в рот трубочку.
— Пейте. Это разведенный сироп. Вам нужно пить много жидкости.
Клубника и малина. Какая-то сладкая чепуха. Трубочка во рту на несколько секунд пробудила давно забытое воспоминание: детство, заросли ревеня за футбольным полем, помидорные кусты с мохнатыми ветками, похожими на ногу паука.
— Отлично. Завтра, наверное, сможете уже немного поесть.
Может быть, упоминание о еде заставило Нильса взглянуть на низ своего тела. Из-под одеяла торчала рука с бинтами и капельницей.
— Что со мной случилось?
— Я думаю, нам лучше продолжить разговор чуть позже.
— Нет! Я хочу знать.
Медсестра прошептала что-то на ухо врачу. Асгер Гаммельтофт кивнул.
— Нильс. Вы потеряли довольно много крови, но нам удалось стабилизировать ваше состояние, и у нас оптимистичные прогнозы, — он тут же исправился, — самые оптимистичные. Кроме того, мы обнаружили у вас на спине очень характерные гематомы. Врачи, которые работали с вами на месте аварии, думали, что имеют дело с ожогом, именно поэтому вас и перевезли сюда: в Королевской больнице находится единственный ожоговый центр в стране. Но это не ожог, — он откашлялся. — Сперва мы решили, что это старая татуировка, которая отчего-то воспалилась, однако нет, скорее это напоминает лопнувшие сосуды на коже, вернее, под кожей, или… в общем, на это взглянет дерматолог. Хотя после операций часто развивается грибок, и в этом нет ничего странного, наоборот, это значит, что иммунная система борется, — он снова откашлялся. — Пока вам нужно отдохнуть. Не исключено, что вам придется перенести еще одну операцию, но пока самое важное — полный покой. Мы здесь частенько говорим, что тело — самый лучший врач. — Асгер Гаммельтофт снова кивнул, давая тем самым понять, что разговор окончен, но Нильс попытался остановить его и прошептал:
