Нора Робертс - Коллекционер
– Я никогда не говорила, что…
Он бросил на Лайлу колючий взгляд. Обжигающе холодный.
– Помолчи.
Когда чистый шок заставил ее захлопнуть рот, он повернулся к отцу.
– Она ничего не сделала, чтобы заслужить такое мнение и такое отношение к себе. Наоборот, тебе следует быть благодарным за то, что она предложила твоему сыну сострадание и великодушие, пока тот пытался осознать смерть другого твоего сына.
– Я пришел поговорить с тобой, Аштон. Не выслушивать лекции.
– Мой дом – мои правила, – обескураживающе просто ответил Аш. – Мои планы относительно Лайлы? Долгосрочные. В отличие от тебя это то, что я планирую сделать только однажды. Я был более осторожен, чем ты можешь подумать, потому что для меня второго брака быть не может. Лайла не сделала ничего такого, чтобы заслужить твое поведение по отношению к ней. Впрочем, это не что иное, как отражение твоего собственного опыта. Тебе нужно перестать пользоваться этим отражением, чтобы судить о моей жизни и выборе. Я люблю тебя. Но если ты не сможешь выказать Лайле хотя бы элементарную вежливость – те самые основные правила поведения, которых ты ожидаешь от меня, от всех остальных, – ты здесь нежеланный гость.
– Нет! Не делай этого!
Слезы, обжигающие глаза, возмутили ее не меньше, чем слова Аштона.
– Не говори так со своим отцом.
– Ты думала, что я не постою за тебя?
Жаркий гнев растопил холод.
– Или никому, кроме тебя, этого делать не позволено?
– Нет, дело не в… Аш, это твой отец. Пожалуйста, не говори таких слов. Так нехорошо. Мы с ним просто можем держаться подальше друг от друга. Не правда ли? – обратилась она к Спенсу. – Нельзя ли нам просто договориться избегать друг друга? Не могу, чтобы меня винили в распре и охлаждении между отцом и сыном.
– Ты ни в чем не виновата, и все в этой комнате это знают. Верно, отец?
– Пока я глава семьи. И обязан заботиться о ее интересах.
– Если ты имеешь в виду финансовые интересы, делай, как считаешь нужным. Спорить не буду. Но это моя личная жизнь, и ты не имеешь права вмешиваться. Я никогда не вмешивался в твою.
– Хочешь наделать тех же ошибок, что и я?
– Не хочу. Почему, ты думаешь, я ждал? Но даже если и так, это будут мои ошибки. Лайла – не одна из них. Отступись. Можешь выпить пива, если хочешь.
Проницательный бизнесмен Спенс знал, когда сменить тему.
– Я хочу знать, почему ты полетел в Италию, чтобы повидать Джованни Басконе.
– Сложно объяснить. Но это имеет отношение к тому, что случилось с Оливером. Тебе ни к чему подробности, па. Не хотел же ты знать, почему Оливер растрачивал свой трастовый фонд на кокаин, таблетки и алкоголь.
Аш распознал горечь в своем голосе. Несправедливо. Он часто жалел, что знал подробности жизни Оливера.
– Помимо Оливера, – пробормотал он, – на семейном белье есть множество пятен. Нас слишком много, чтобы полностью оставаться незапятнанными. Я улаживаю, что могу. Когда могу. Жаль, что у меня не было возможности поговорить по душам с Оливером до того, как это случилось.
Спенс проглотил то, что, по мнению Лайлы, было смесью гордости и скорби.
– То, что случилось с Оливером, не твоя вина, – хрипло пробормотал он. – А его собственная и, возможно, частично моя.
– Теперь это уже не так важно.
– Позволь мне помочь в том, что ты пытаешься сделать. Позволь хотя бы это. Если отбросить наши разногласия, ты мой сын. Ради бога, Аштон! Не хочу потерять еще одного сына!
– Ты помог. Я воспользовался самолетом и твоим именем, чтобы добраться до Бастоне. Ты заранее сказал, что думаешь и что знаешь о нем. Это позволило мне попасть к нему в дом.
– Если он замешан в убийстве Оливера…
– Нет. Даю слово, что нет.
– Почему ты не скажешь ему? – вставила Лайла. – Оливер был его сыном. Несправедливо не рассказывать ему все, что ты знаешь, и отчасти по той причине, что зол на него из-за меня. Ты не прав, Аштон. Оба вы не правы, глупы и слишком упрямы, чтобы найти хоть какое-то взаимопонимание. Я иду наверх.
Аш хотел попросить ее остаться. Но промолчал: она и без того слишком долго вмешивалась в разговор.
– Она говорит то, что думает, – заметил Спенс.
– Почти всегда.
Аш понял, что ему все-таки придется делить свой кальцоне.
– Давай выпьем пива, и, если ты не ел, я поделюсь с тобой кальцоне. И поговорим.
Он поднялся наверх почти час спустя. Он знал женщин, как же не знать, при таком количестве любовниц и сестер, мачех и других женщин, бывших частью его жизни! Поэтому он знал, когда следует повременить.
Он положил ее сандвич на тарелку, рядом с полотняной салфеткой. Добавил бокал вина и положил на поднос цветок из букета, который она выбрала для гостиной.
Он увидел, что она работает за компьютером в одной из гостевых комнат.
– Прервись.
Она не остановилась. Не оглянулась.
– У меня дела.
– Уже начало третьего. Ты не ела ничего с самого утра. Прервись, Лайла.
Он нагнулся, поцеловал ее в макушку.
– Ты была права. Я ошибался.
– Насчет чего?
– Насчет того, что нужно было поговорить обо всем этом с отцом. Я не поделился с ним каждой подробностью, но рассказал достаточно.
– Хорошо. Это хорошо.
– Ему было нелегко это слышать, но ты была права. Он нуждался в этом. И достоин того, чтобы узнать, почему потерял сына.
– Мне очень жаль.
Она крепко сжала руки на коленях и уставилась на экран ноутбука, ничего не видя.
Аш поставил поднос на кровать.
– Пожалуйста. Прервись.
– Когда я расстроена, либо напихиваюсь сладостями, либо вообще не могу есть. Я расстроена.
– Знаю.
Он поднял ее со стула, подвел к кровати и заставил сесть. И сам сел, скрестив ноги.
– Он знает, что не прав, Лайла. Он извинился передо мной и не только ради формы. Я знаю, когда он извиняется, только чтобы отделаться. Он не готов извиниться перед тобой. Разве что формально. Тебе этого не захочется.
– Не захочется.
– Но он извинится по-настоящему, если дашь ему немного больше времени. Ты понятия не имеешь, насколько неожиданно все это было для него. Он немного пристыжен, а это горькое питье для Спенса Арчера.
– Я не могу быть клином между вами. Не могу с этим жить.
– Думаю, об этой проблеме мы уже позаботились.
Он протянул руку, потер ее колено.
– Можешь дать ему больше времени, чтобы извиниться, попытаться помириться с тобой.
– Да, конечно. Я не проблема. И не хочу быть проблемой.
– Он винит себя в смерти Оливера. По крайней мере в большой степени. Он оставил Оливера на произвол судьбы, Лайла. Не хотел ничего слышать. Не хотел видеть. Было легче отстегнуть денег и не думать о том, как обстоят дела в реальности. Он видит это. Сознает.
Аш запустил руки в волосы.
– Я понимаю это, потому что вел себя с Оливером точно так же.
– Твой отец был прав, утверждая, что это не твоя вина. И не его. Оливер сам сделал выбор, как бы тяжело это ни было признать. Но он сделал собственный выбор.
– Знаю, но…
– Он был твоим братом.
– Да, и сыном моего отца. Думаю, он набросился на тебя потому, что не хотел, чтобы второй сын пошел по кривой дорожке. А я его первенец. Тот, который должен был стать наследником и пойти по его стопам и даже не попробовал это сделать. Это не извинение. Но часть причины.
– Он не разочарован в тебе. Ты снова не прав, если так считаешь. Он боится за тебя и все еще тоскует по Оливеру. Не знаю, каково это – потерять близкого человека, но точно знаю, каково это – бояться потери. Каждый раз, когда отца посылали с миссией… мои чувства были на опасном пределе. И мне не нужны ничьи симпатии.
– Он уже тебя любит.
Аш снова потер ее колено.
– Просто этого не хочет.
Возможно, и так. Но она не хотела этого. И не хотела быть в центре внимания.
– Ты рассказал ему о яйце? О Вазине?
– Довольно много. Теперь пусть отдает распоряжения, чтобы яйцо передали в музей Метрополитен, когда настанет время.
– Но ты не сказал ему, что собираешься выяснять отношения с Вазиным.
– Я сказал ему достаточно, – повторил Аш. – Теперь мы с тобой помирились?
– Ты велел мне заткнуться, – буркнула она, ткнув пальцем в сандвич.
– Разве? И не в последний раз. Если возникнет необходимость, можешь приказать мне то же самое.
– Ты распускал руки.
– Не думаю.
Он склонил голову и прищурился.
– Ешь сандвич, потом покажу тебе, что такое распускать руки.
Она громко фыркнула, сожалея, что едва сдерживает улыбку. И посмотрела ему в глаза. Там столько всего, чего она хочет! И чем больше хочет, тем больше боится.
– Не знаю, смогу ли дать тебе, что ты хочешь, смогу ли стать такой, какую ты хочешь.
– Ты уже такая, какая мне нужна. Пока ты такая, какая есть, все хорошо.
– Ты говорил о целой жизни. Долгосрочных планах и…
– Я люблю тебя.
Он коснулся ее щеки.
– Почему я должен довольствоваться меньшим? Ты любишь меня – это написано у тебя на лице, Лайла. Ты любишь меня. Почему же ты должна довольствоваться меньшим?
