Джон Гришем - Камера
— Я не хочу об этом слышать, Ли.
— Хочешь. Ты приехал ко мне с тысячью вопросов о нашей семье, Адам. Две недели назад тебя раздирал интерес к прошлому Кэйхоллов.
— Теперь я знаю достаточно.
— Какой сегодня день?
— Четверг. Ты уже спрашивала.
— Сегодня должна была родить одна из моих подопечных. Второго. В офис я не звонила. Наверное, из-за лекарств.
— И спиртного.
— Да, черт побери! Да, я алкоголичка. Кто бросит в меня камень? Иногда мне просто не хватает решимости повторить то, что сделал Эдди.
— Не заводись, Ли. Я хочу помочь тебе.
— О, ты мне уже помог, Адам, спасибо. До твоего приезда я держалась. Никакой выпивки. Спасибо.
— О'кей, прости. Я же не представлял себе… — Голос его сорвался.
Тетка вновь поднесла к губам стакан. По спальне поплыл резкий запах джина.
— Как-то раз мать рассказала мне одну историю, — почти шепотом проговорила Ли. — Слухи об этом ходили долгие годы. Еще до замужества мать узнала, что Сэм участвовал в расправе над молодым чернокожим.
— Прошу, не надо.
— Сама я отца не спрашивала, а вот Эдди решился. Мы с братом много раз обсуждали соседские сплетни, и однажды он взял да подошел к отцу. Поднялся жуткий крик, но в конце концов Сэм признал, что все слышанное нами — правда. «Меня это ничуть не беспокоит», — заявил он. Чернокожий парень изнасиловал белую девчонку, но поскольку скромностью жертва не отличалась, многие сомневались, было ли случившееся действительно изнасилованием. Так, во всяком случае, рассказывала мать. В то время Сэму исполнилось пятнадцать. Несколько мужчин пришли в тюрьму, выволокли оттуда парня и потащили в лес. Руководил ими отец Сэма… вместе с братьями.
— Хватит, Ли!
— Парня отхлестали плетью, а потом повесили на суку. Дорогой папочка находился в самом центре событий. Отрицать этого он не мог, потому что кто-то заснял убийство на пленку.
— Были фотографии?
— Да. Несколько лет спустя один снимок оказался опубликован в книге о борьбе негров за гражданские права. Книга вышла из печати в сорок седьмом. Экземпляр ее Эдди откопал на чердаке. Мать хранила книгу долгие годы.
— И на снимке был Сэм?
— Да. С улыбкой от уха до уха. Они стояли под деревом, а над головами у них раскачивалось мертвое тело. В руке каждый держал по хлысту. Подпись к фотографии гласила: суд Линча в Миссисипи, тридцать шестой год. Снимок говорил за себя сам.
— Где сейчас эта книга?
— Вон там, в комоде. На всякий случай я ее не выбросила. Пару дней назад в голову пришла мысль: может, ты захочешь взглянуть?
— Нет. Не захочу.
— Отчего же? Тебе не терпелось познакомиться с прошлым своей семьи. Не стесняйся! Деды, прадеды, весь род Кэйхоллов. Застигнуты на месте, в глазах — гордость.
— Прекрати.
— А ведь были и другие казни.
— Прекрати, Ли! Заткнись!
Тетка потянулась к стакану.
— Что ты пьешь?
— Сироп от кашля.
— Чушь!
Адам резко поднялся, сделал шаг к столику, и тетка залпом выпила. Вырвав из ее безвольной руки стакан, он принюхался.
— Джин!
— В кладовке есть еще. Принесешь?
— Нет. С тебя уже хватит.
— Хорошо, я схожу сама.
— Нет, Ли. Сегодня ты не получишь ни капли, а завтра мы отправимся к врачу. Тебе необходима помощь.
— К черту помощь! Мне необходим револьвер.
Адам поставил стакан на шкаф, включил ночник. Тетка подняла голову. Глаза ее были красными, волосы всклокочены.
— Что, страшная? — Она отвела взгляд.
— Не очень. Тебе помогут, Ли. Завтра же.
— Дай мне выпить, Адам. Пожалуйста.
— Нет.
— Тогда оставь меня одну. Это ты во всем виноват. Убирайся! Иди спать.
Схватив с постели вторую подушку, Адам швырнул ее к двери.
— Спать я буду здесь. Ты никуда отсюда не выйдешь.
Тетка молчала. Он выключил свет, распростерся на толстом ковре.
— Постарайся заснуть, Ли.
— Ступай к себе, Адам. Обещаю, я останусь здесь.
— Нет. Ты пьяна. Захочешь открыть дверь, я применю силу.
— Ах, как романтично.
— Хватит. Спи.
— Я не могу спать.
— Попытайся.
— Давай поговорим о Кэйхоллах. У меня есть еще парочка забавных историй.
— Заткнись, Ли!
Крик подействовал. Тетка внезапно стихла, повернулась на бок. Кровать на ее движение отозвалась негромким скрипом. Минут через пятнадцать дыхание Ли стало мерным.
Спал Адам урывками. Пробуждаясь каждые полчаса, он смотрел в потолок, размышлял о тетке, о предстоящей поездке в Новый Орлеан. Ближе к рассвету он сел, упершись спиной в дверь, и направил взгляд на стоявший возле окна стол. Неужели книга и вправду там? Подбивало искушение вытащить ее, прокрасться в ванную, увидеть фотографию.
Но он не хотел ее видеть. Как не хотел тревожить сон Ли.
Глава 33
Отыскав за пакетиками соленых крекеров в кладовке бутылку джина, Адам вылил спиртное в раковину. До восхода солнца оставалось около часа. Он сварил крепкий кофе и уселся в гостиной, чтобы еще раз проанализировать аргументы, которые через несколько часов будут звучать в Новом Орлеане.
К семи утра Адам прошел на кухню, занялся приготовлением тостов. В особняке царила тишина. Обострять отношения с теткой не стоило, но он считал себя обязанным дать Ли отпор. Он должен был произнести горькие слова, она — хотя бы извиниться.
В кухне звенела посуда, диктор на экране телевизора бодро читал сводку утренних новостей.
Из спальни не доносилось ни шороха. Адам неторопливо принял душ, оделся и осторожно повернул ручку. Дверь в спальню оказалась запертой. Похоже, Ли предпочла избежать неприятного разговора. На чистом листе бумаги он оставил записку: «Еду в Новый Орлеан, увидимся завтра. Ради Бога, не пей».
Положив записку на видное место, Адам вышел из особняка, сел за руль и погнал машину в аэропорт.
Перелет до Нового Орлеана занял пятьдесят пять минут. Адам пил апельсиновый сок и пытался расслабиться. После проведенной на полу ночи ужасно хотелось спать. По собственному признанию Ли, она уже трижды проходила курс лечения. Если ей не сумела помочь медицина, то что в состоянии сделать он? Ждать, пока инцидент не исчерпает себя сам. Сорвется тетка еще раз — что ж, он будет вынужден снять номер в гостинице.
Усилием воли Адам отогнал печальные мысли. Необходимо сосредоточиться на предстоящем, не на гнусных фотографиях из прошлого, не на Ли и ее проблемах.
Самолет побежал по посадочной полосе, и сознание прояснилось. На память пришли подробности дел, рассмотренных за последние годы апелляционным судом.
У роскошного «кадиллака», который заказала ему Дарлен, стоял шофер. С наслаждением откинувшись на кожаные подушки, Адам решил, что работа в солидной фирме имеет определенные преимущества. Бывать прежде в Новом Орлеане ему не приходилось, а дорога до города оказалась ничем не примечательной: потоки машин и километры асфальта. Когда «кадиллак» свернул на Пойдрас-стрит к громаде Супердоума,[16] водитель пояснил, что Французский квартал расположен всего в нескольких минутах ходьбы от отеля. На Кэмп-стрит машина остановилась. Прямо перед собой Адам увидел строгое здание апелляционного суда. К мраморным колоннам дорического ордера вели широкие ступени.
В холле на первом этаже он спросил мистера Феридэя, клерка, с которым разговаривал по телефону. Учтивый и предупредительный мистер Феридэй должным образом зарегистрировал посетителя, попутно ознакомив его с порядком работы суда.
— Не хотите ли осмотреть здание?
Был полдень, коридоры казались вымершими.
— С удовольствием.
Они двинулись вперед мимо плотно затворенных кабинетов.
— Апелляционный суд состоит из пятнадцати членов, — сказал Феридэй, вышагивая по гулкому мраморному полу. — Их апартаменты находятся слева и справа от нас. В настоящее время три позиции вакантны, личности кандидатов проходят проверку в Вашингтоне. — Царившая вокруг тишина подчеркивала значимость его слов.
Чиновник ступил в главный зал — пугающе огромное помещение с расставленными полукругом у дальней стены пятнадцатью креслами.
— По большей части дела рассматривают комиссии из трех судей, мы называем их триумвиратами, хотя в отдельных случаях вопрос решается a corpore.[17] — В его голосе звучало благоговение.
Кресла располагались на специальной кафедре, так что приглашавшимся в зал юристам приходилось смотреть на синклит снизу вверх. Стены зала украшали панели из мореного дуба и полированного гранита, окна были скрыты за тяжелыми ткаными портьерами, в углах — бронзовые канделябры. Интерьер выглядел торжественным, но в меру, старомодным, но не кричаще. Адам поневоле ощутил, что робеет.
— Суд, — проговорил мистер Феридэй, обращаясь как бы к зеленому первокурснику, — крайне редко заседает a corpore.
