Гарри Стейн - Серебряная пуля
— Не думаю, Рубен. Сегодня нет.
— Бог ты мой, Логан! Тебе же нужна эта работа! Даже у Северсона может лопнуть терпение.
Но Логан сидел как пришитый.
— Ты не против, если я останусь у тебя? Ну просто на несколько дней?
Перес исчез в спальне и вернулся с ключами.
Бросил их Логану.
— Твое дело. А шмотки?
Логан кивнул в сторону дорожной сумки.
— Я спешил, но прихватил кое-что.
— Старик, у тебя нет других друзей? — Рубен устало покачал головой. — Давай ключи от твоего дома. Я заскочу после работы, возьму все необходимое.
* * *Прошло полчаса, как ушел Перес, и Логан решился. Пошарив в кармане пиджака, он не нашел листка бумаги со своими вчерашними записями. Но здесь есть телефонная книга. Форсшайм Г., 802, Запад, 190-я улица. Отсюда одиннадцать кварталов.
Логан принял душ, переоделся в джинсы и рубашку с короткими рукавами и решил пешком спуститься вниз по Бродвею, затем подняться по пологому склону. Он увидел здание в двенадцать этажей, напротив старый дом. Имена на пластинке у входа отражали, как менялось лицо микрорайона. Почти поровну немецких евреев и испанцев и лишь пара русских.
Форсшайм, квартира 3С. Он нажал на кнопку звонка, подождал.
— Да?
— Мисс Форсшайм?
— Да.
И что дальше?
— Меня зовут доктор Даниэл Логан. Я знаю, это может странно звучать, но я ищу…
— Пардон?
Чувствуя себя дураком, он закричал:
— Я пытаюсь найти одного человека по имени Накано…
Он услышал, как положили трубку и выключился домофон.
— Черт, — пробормотал он и скова нажал на кнопку. Еще раз. И еще.
Какая-то дама — обитательница дома, наблюдая за ним и слыша его бормотание, торопливо вставила ключ и быстренько скрылась за дверью из зеркального стекла, позаботившись, чтобы никто за ней не прошмыгнул.
— Черт побери! — сказал Логан громко и готов был уже уйти, как через стекло увидел открывшуюся дверь лифта.
К нему шла женщина лет шестидесяти с небольшим, в мешковатом домашнем платье, но такая красивая, каких он никогда раньше не видел. Смоляные блестящие волосы, гладкое лицо, черные, слегка раскосые глаза. Когда она подошла ближе, он вгляделся внимательно в эти удивительно яркие глаза.
Дэн понял все еще до того, как она открыла дверь.
— Он был моим отцом.
Через двадцать минут Логан сидел на стареньком потертом диване, перед ним на низком столике стояла чашка чая, а она рассказывала историю своей жизни. Ей было года два, когда она приехала в Америку с тетей и дядей, младшим братом матери. Предполагалось, что ее родители приедут позже.
— Но родители мамы, мои бабушка и дедушка, были слишком старенькие и не захотели ехать. И с ними кто-то должен был остаться. Я думаю, они не ждали ничего ужасного — ведь мой отец не еврей.
— И потому не так опасно оставаться?
— По-моему, никто и не думал, что может все так плохо обернуться.
Казалось, она вот-вот заплачет.
— Но мне в общем-то повезло. У меня были тетя и дядя. Они меня удочерили, и я не осталась одна.
Тетя умерла в прошлом году, я ухаживала за ней до последнего дня.
Логан оглядел комнату: занавески на окнах, много домашних растений, фотографии в рамках. Его взгляд задержался на маленьком портрете в металлическом обрамлении на подоконнике. Человек восточного типа, в очках, лицо серьезное.
— Это он?
— Да. — Женщина улыбнулась. — У меня есть и другие снимки, где он не такой строгий. А на одном он даже играет со мной. Когда стало ясно, что они не смогут выехать, они прислали альбом.
— Он был очень одаренный человек, — сказал Логан, пытаясь направить беседу в нужное русло.
— А вы хотите посмотреть фотографии?
— Конечно.
— Я держу их прямо здесь. — Она потянулась к полке и взяла альбом в выцветшем тканевом переплете.
Едва открыв его, Логан сразу же перенесся в другое время, во Франкфурт догитлеровской Германии. Утраченный мир служил фоном для многих черно-белых кадров. Маленькие изящные магазинчики, ухоженные скверы, мирные улицы. На первом плане — молодая семья. Иногда Микио Накано снимался в строгом костюме, деловой и серьезный, иногда — озорной и простодушный. А женщина, сидевшая сейчас перед Логаном, была упитанным младенцем. И еще — смугловатая хорошенькая молодая женщина.
— А как звали вашу маму?
— Эмма. Правда, красивое имя?
Было ясно, что для нее это важно до сих пор.
— Очень.
— Она давала уроки игры на фортепиано. Вы это знали? Кстати, так они и встретились. Несмотря на свою занятость, отец решил учиться музыке. — Она рассмеялась. — Я знаю все до мелочей. Моя мама прислала свой дневник. Хотите посмотреть?
— Посмотрел бы.
Похоже, любые мелочи из жизни этой семьи его привлекали.
— В общем четыре тетрадки. Мама записывала буквально все. — Она подошла к стенному шкафу и открыла дверцу.
Следующие четверть часа он листал страницы, исписанные летящим почерком. Она следила за ним.
— Замечательно, — сказал наконец Логан, осторожно гладя тетрадь. — Какая ценность. — Он помолчал. — А ваш отец не вел дневник?
— Отец? — Она покачала головой. — У него не было времени.
— Я имею в виду рабочий дневник.
— Ах, ну, в общем-то, есть что-то вроде журнала.
Она встала и снова подошла к стенному шкафу.
— Я в нем ничего не могу понять. Цифры, буквы. — Она привстала на цыпочки и сняла коробку с доверху забитой полки. — Думаю, здесь. Да-да. Вот.
Она держала тетрадь, похожую на те, в которых Логан писал в школе.
— Я надеюсь, вы извините меня за беспорядок. Но я всегда нахожу то, что ищу.
Она подала ему тетрадь. Осторожно, точно археологическую ценность, Логан открыл ее. То, что он увидел на первой же странице, заставило его задрожать. Точная формула соединения, с которым работал Логан.
— Надеюсь, вы найдете здесь что-то полезное.
Логан листал страницы, пробегая глазами короткие записи — три-четыре на каждой. Некоторые сопровождались химическими формулами, комментариями и датами.
В записях отражалась эволюция размышлений блестящего ученого, по мере того как он пробирался к своей цели. Более двух десятилетий! Он решал такую сложную проблему, которую трудно было даже представить.
Возбужденный, со страхом, Логан заглянул в конец тетради. Последние страниц двадцать оказались пустыми, но на той, где кончались записи, значилось: «Соединение получено!»
Логан быстро перевел с немецкого: «Оно работает!» Стояла дата — 26 октября 1938 года. За две недели до страшной ночи погрома. Хрустальной ночи.
— Вы не против, если я возьму тетрадь? — спросил Логан, пытаясь сохранить внешнее спокойствие.
На ее лице появилась озабоченность.
— Но она мне очень дорога…
— Я понимаю. Конечно. — (Как бы ей объяснить?) — Просто я думаю, вы должны знать, что ваш отец проделал замечательную работу.
— Правда? — Она вся засветилась. — Приятно слышать.
— Мне на день или два. Снять копию.
Он стал рыться в пиджаке.
— Я оставлю вам свои права, кредитные карточки…
Она вдруг рассмеялась, расслабившись.
— Да не беспокойтесь. Возьмите. Я просто никогда не думала, что кто-то когда-то может этим заинтересоваться.
* * *Любого другого подобная конфронтация испугала бы, но Сеф Шейн ею наслаждался. За долгие годы работы в институте у него никогда не было такой потрясающей возможности и, он уверен, никогда и не будет. Ему надо вытянуть из нее все, что можно.
— Слушай, Стиллман, — сказал он, входя в кабинет противника без объявления, — что-то давно тебя не видел.
Грегори Стиллман поднял глаза от листа бумаги и невольно усмехнулся.
— Черт побери, кто тебя сюда впустил?
— Да вот просто стало интересно, чем это ты занимаешься.
Он заметил, как Стиллман торопливо прикрыл рукой лист.
— Поговорим как коллега с коллегой.
— Убирайся к чертям! — Стиллман нажал кнопку селектора. — Марта! — Ответа не было. — Марта, черт тебя побери!
— Мне кажется, она внизу, в кафетерии, — невинно сообщил Шейн. — Я только что ее там видел. — Он сел. — Итак… Не хочешь ли сказать мне, над чем ты сейчас работаешь?
Стиллман поднялся.
— У меня нет настроения терпеть твои идиотские выходки, Шейн. — Он направился к нему. — Убирайся отсюда!
— Ну, может, конечно, это не тот вопрос, но я хочу тебе его задать. Кого ты сейчас лечишь соединением Q?
Стиллман остановился, теперь он был не столько зол, сколько сбит с толку.
— Что?
— Да вопрос-то простой. Я внизу посмотрел фармацевтические отчеты. Ты как будто взял пятнадцать граммов этого лекарства? Для кого?
— Естественно, для исследовательских целей. — Но Стиллман не сумел произнести это достаточно убедительно. — Я же никогда не отрицал, что оно как-то действует.
