Р. Скотт Бэккер - Нейропат
— Так что же ты чувствуешь, а, Нора?
— Я уже сказала. Это почти неописуемо. Это самое глубокое, самое трепетное, самое благоговейное чувство...
Она запнулась. Веки ее трепетали. Она проглотила слюну, затем протяжно, хрипло вздохнула.
— О-о-о, — выдохнула она. — Ты уже делаешь со мной это? Гладишь меня? Ты-ты-ты-ты-ы-ы?..
— Не смущайся, дружище, — сказал Нейл, мельком взглянув на Томаса. — Она просто механизм. Она нереальна. Да и как ей быть реальной?
— М-м-м-м, — промычала Нора тоном, который, как ножом, резанул Томаса своей узнаваемостью, — О-боже-бо-же-мой...
— Она ничем не отличается от нас... — произнес Томас ломким голосом.
— Разумеется, — усмехаясь, сказал Нейл. — Каждый из нас нереален. Не способен увидеть себя таким, какой он есть, наш мозг постоянно стряпает из нас что-то... Именно в данный момент ее мозг опустился на шаг в каузальной пищевой цепи. — Он моргнул и добавил: — Как и твой.
Нейл заставлял ее рыдать. Нейл заставлял ее пронзительно вскрикивать, причем делал это так, что Томасу все происходящее казалось забавным, да еще каким. Чем больше она захлебывалась криком, чем мучительнее он становился, тем более вызывающе звучал.
Затем Нейл, хохоча над пристыженностью Томаса, продемонстрировал ему эту чудовищную эмоцию — всю, до последней йоты.
На этот раз смеялась Нора.
Нейл заставил ее позабыть минуты, потом даже секунды, так что она непрестанно спрашивала:
— Где я?
— Где я?
— Где я?
— Где я?
Между представлениями Томас старался утешить ее — этот дергающийся механизм, некогда бывший его женой. Он старался прошептать ободряющие слова, которые не имели никакого смысла, едва пробиваясь сквозь стоявший у него в ушах металлический звон.
Но она только снова и снова рыдала:
— Рипли! Фрэнки...
Она кончила, после чего Нейл преобразил характеристики ее голоса в алгоритм, который заставил кончить его самого. Томас стоял между ними и хихикал, когда они, не переставая кричать, доходили до оргазма за оргазмом при звуках того, как кончает другой.
И Томасу не хотелось, чтобы это прекращалось.
Затем Нейл проделал то же самое с болью, так что визгливые вопли Норы раз за разом заставляли Томаса дергаться и выть. С болью, в которой уже не было места слезам. Болью нескончаемой.
Болью, которая ведома только падшим ангелам.
Он все еще продолжал вскрикивать, когда где-то, на самом рубеже зрения, показался Теодор Гайдж.
Невероятно. Однако это был он: жесткая борода поднималась по щекам, скрывая следы от угрей, медвежьи глазки глядели слишком пронзительно для такого расплывшегося лица; это был он, неподвижно повисший на грани визуального забвения, наблюдая за происходящим с ошарашенной завороженностью туриста, который, оказавшись в Мире Диснея, ненароком забрел в дверь с табличкой «Служебный вход».
Томас не уделил ему никакого внимания.
По сути, и уделять-то было уже нечего.
Миллиардер широкими шагами вошел в размытый круг его мучений. Томас не обратил внимания, когда Гайдж занес лом. Он даже не обрадовался, когда увидел, что Нейл слишком поздно оторвался от своих компьютеров. Не удивился, когда раздался глухой удар, как по арбузу.
Он не вознес хвалу Богу.
Лом продолжал вздыматься и падать. Экраны и оборудование разлетались искрящимися осколками. Потом боль улеглась.
Нора дернулась к нему, глаза ее были готовы выскочить из орбит. Нейл лежал, вытянувшись, на бетонном полу, лицом к Томасу, напоминая сломанную куклу. Казалось, он пытается подмигнуть, и губы его беззвучно шевелились. Томас понял, что у него сломаны шейные позвонки.
Крепкий мужчина подошел поближе к Томасу, внимательно вгляделся в его лицо. Томас попытался было сказать: «Это я», — но голоса не было, и теперь он мог только захлебываться кровью.
Толстыми пальцами Гайдж открутил винты, державшие голову Томаса. Боль в освобожденной кости казалась почти смехотворной. Томас безвольно свесил голову на грудь, пока мужчина отвязывал его.
— Это я, — наконец скрипучим голосом произнес Томас — Это я, мистер Гайдж... Томас Байбл.
Миллиардер кивнул.
— А это он? — спросил он, кивая в сторону валявшегося на полу Нейла.
— Это он... Нейл Кэссиди.
Миллиардер поддержал Томаса за локоть, когда тот сделал первый самостоятельный шаг. Но Томас все равно упал на колени.
— Вы следовали за мной...
— GPS в моей машине, — сказал Гайдж.
Томасу показалось, что Гайдж все знал заранее. Что он ждал. В наши дни все имеет свои координаты, даже дороги, не отмеченные ни на одной карте. Любого можно найти.
— Забирайте вашу семью, — сказал мужчина. — И уезжайте.
— Я н-не по...
— Уезжайте, — пролаял Гайдж. — Вы не захотите услышать мою исповедь.
Отвернувшись от Томаса, он вытащил длинный нож из футляра, прикрепленного к ноге. Присел, упираясь коленом между лопаток Нейла. Затем провел ножом по бородатой щеке. Томас увидел кровь, запекшуюся на блестящем лезвии.
Он не удивился. Нейротрансмиттерной промывки уже не было.
— Он отбирал лица... — сказал Гайдж, озирая предстоящую работу. — Я отбираю тела. — Он повернулся к Томасу, его свиные глазки округлились, словно от удивления. — Позвоночник это дверь, связь. Перережьте его, и вы сохраните душу... Храните в безопасности, лучше в коробке. Разве вы не видите? Я трахаю только мясо...
Томас попятился от безумца. Он мельком взглянул на лицо Нейла и увидел мозг за этим лицом. Он представил, как этот мозг присматривался, подглядывал в дверные «глазки», весь охваченный дрожью от скопившегося в нем желания уловить в свои силки мозг другого.
На губах Нейла застыла печальная улыбка.
«Паинька, — словно говорили его губы. — Пожалуйста...»
— Они знают, — сказал Гайдж, глядя вниз; щеки его были испещрены шрамами, как у вождя какого-нибудь древнего племени. — Они знают... но они не чувствуют.
Томас, которого он, по всей видимости, трогать не собирался, стал высвобождать свою экс-супругу. Боковым зрением он увидел Гайджа, согнувшегося над широкой спиной Нейла. Но взглянуть прямо так и не решился. Гайдж превратился для него в кровожадное существо, разрезающее на куски сонмы теней. Чудовищное пугало таблоидов, бормотавшее за работой...
«Я выпотрошу тебя, как рыбу. Как королеву университетского бала, не верящую в собственные силы. Я наполню тебя, как чашу, и ты перельешься через край... выплесну... Как святыню».
Ложная посылка в доводе Нейла.
Развязав Нору, Томас спрятал ее лицо у себя на груди, чтобы она тоже не видела.
«Смотри на себя...»
Костоправы не любят, когда за ними подглядывают.
Поднимаясь по ступеням подвальной лестницы, они держались за руки. Возможно, из-за этой нейротрансмиттерной промывки ряд бесцветных образов неотступно преследовал Томаса. То это была Синтия Повски, чья шляпка съехала назад, наподобие закрывшегося театрального занавеса. То это была диорама музея естественной истории, которая в детстве произвела на него сильнейшее впечатление: двое австралопитеков, самец и самка, бредут рядышком по бескрайней равнине, усыпанной вулканическим пеплом. Томас вспомнил, как спросил отца, что с ними случилось, попалили они в Царствие Небесное. «Что, увидел крылья?» — оборвал его отец.
«Мой сын... — подумал Томас, когда они достигли последних ступеней. — Мои дети мертвы».
Наверху царила полная тьма. Лицо Норы, все в синяках и кровоподтеках, оставленных винтами Мэри, казалось, плавало в потемках. Оба молчали. Когда они включили свет, им показалось, что они видят больше, чем на самом деле. Паутина по углам. Дощатые полы, казалось, поскрипывали под их пристальными взглядами. Никакой мебели. Никаких картин. Никаких обязательных предметов старины. Томас встал на колени и поднял с пола маленькую белую карточку. Взглянул на нее: фотогеничный агент по продаже недвижимости улыбался с фотографии в уголке.
«С приездом!» — жизнерадостно восклицали оттиснутые золотом буквы.
Томас выпустил карточку из руки, и она запорхала на пол. Потом он подумал о том, где Нейл мог спрятать тела.
Нора стала очень осторожно проверять двери, словно зная, что за деревянными стенами, обитыми белыми панелями, бушует пожар. Томас последовал ее примеру, скорее из инстинкта подражания, чем сознательно.
Дети лежали, как тюки с багажом, на полу спальни. Головы у обоих были замотаны: у Рипли — газовой косынкой, усеянной кровавыми точечками, у Фрэнки — той же повязкой, которая была на нем в больнице. Прощупывая их пульс, Томас почувствовал, что вот-вот разревется, но там, где полагалось быть его радости и его боли, зияла пустота. Он взял сына на руки — тот был без сознания — и стал баюкать, точно так же, как Нора баюкала Рипли.
Оба чувствовали покой и умиротворение.
