Торкиль Дамхауг - Смерть от воды

— Ты же был на работе, когда исчезла Майлин, — прошептала она, потому что вероятность, что эти мысли не связаны, еще оставалась. — А потом дома у мамы и Таге.

Он снова подошел поближе:

— Это ты так думаешь. Все так думают. Но когда она собиралась сюда накануне, она заехала на почту, чтобы положить деньги на счет. Я побежал туда. Ждал ее в машине. Она могла бы сбежать, обнаружив меня, но села в машину. В сумке у нее была куча распечаток об Ильве и о том, что случилось тогда в Бергене. Я прервал ее, когда пришел домой, а теперь она зашла на почту и снова зарылась в Сеть. Поэтому я поехал с ней. Я был с ней, когда ей было больно.

— Это было здесь? — проговорила Лисс.

— Что было здесь?

— Ты проткнул Майлин глаза шприцем.

— Не шприцем. Штопором. Мне пришлось его ввинтить.

Он наклонился над ней, глаза были едва видны. Тело Лисс слишком отяжелело, чтобы двигаться.

— Со мной ты так же собираешься поступить?

Он не ответил.

— Ты не хочешь, чтобы я тебя видела?

— Заткнись, — сказал он, и она вздрогнула.

Это новое в его голосе разрослось и вытеснило все остальное. Она попыталась собраться, чтобы что-то сказать. Что-то, что остановит происходящее, развернет его в другую сторону.

— Майлин же отсюда уехала. Она исчезла на следующий вечер.

Он засмеялся. Она этого не видела, только услышала приглушенные звуки.

— Подумай об этом, пока я прогуляюсь в сарай. Не удивлюсь, если ты придумаешь, как отсюда выбраться. Ты, вообще-то, не такая дура. Жаль, ты так и не научилась пользоваться головой.

Она услышала, как он запер входную дверь.

«В этот момент ты сделала запись в той книге, Майлин, пока он выходил в сарай? Подошла к камину и достала кусочек угля. Может, ты уже и не видела».

От наркотика, который он ввел, ее накрыло, отпустило и снова накатило. С каждым разом Лисс становилась все более отстраненной и сонной. Следовать за этими волнами, ничего больше не хотеть. «Я позабочусь о тебе». В темноте всплыла картинка: Майлин голая, крепко связана, из глаз течет кровь. «С тобой такого не случится, Лисс».

Она перевернулась на бок, встала на ноги. У кухонного шкафчика все еще стоял стул. Одной ногой она подтолкнула его к столу, забралась. Вперед спиной. Вывернулась так, что задвижка на окне оказалась под наручниками, потянула. Она отскочила. До верхней задвижки ей было не достать. Лисс вытянулась, вцепилась в нее зубами и рванула, как рыба, заглатывающая блесну. Задвижка наполовину сдвинулась. Она закусила еще раз, раскрыла и отодвинула ее языком.

Окно примерзло. Она навалилась на него всем весом. Оно не поддалось. Она отклонилась назад и со всей силы ударила головой по поперечине. Окно распахнулось.

Ее босые ноги, ступавшие по снегу, не чувствовали холода. «Только не к сараю, Лисс! Надо в другую сторону, прочь от дачи». Она выскочила с веранды, пробежала немного в сторону озера, бросилась за дерево, стала карабкаться наверх, к скале, там ветер сдувал снег, земля там прочнее, там можно было встать и бежать. Она наткнулась на сугроб, упала и не смогла подняться. Что-то потекло в глаза, она потерлась лицом о снег, он окрасился темным. Лисс встала на четвереньки и поползла. Кажется, сзади раздались шаги, которые она слышала раньше. Она лежала не двигаясь, прислушивалась к ветру. Потом продолжила ползти, метр вверх по склону, потом еще один, перекатилась через край и оказалась на вершине скалы.

Он стоял перед ней, прислонившись к стволу сосны. Причмокнул грустно, когда она попыталась встать.

— Лисс. Я же тебе говорил.

Он наклонился к ней, держа в руке топор.

— Тебе от меня никуда не деться, — прошептал он. — Пока я не разрешу.

8

Она погрузилась в теплую дремоту, будто в прилив. И там услышала голос. Не Майлин на этот раз, это был голос отца, пробивавшийся сквозь сон, чтобы рассказать ей о чем-то:

«Это место — твое, Лисс. Твое и Майлин».

Но ведь ты хозяин дачи.

Он стоит у окна и смотрит на улицу.

«Теперь вы его хозяйки. Я должен уехать».

Странно он говорит. Не так, как перед отъездом в Берлин или Амстердам. Туда он уезжает на несколько недель, а потом возвращается с подарками.

Он садится на край кровати. Гладит ее по волосам. Обычно он так не делает. Обычно он долго на нее смотрит со странной улыбкой. Но никогда к ней не прикасается.

«Почему ты уезжаешь?»

Он долго ничего не говорит. Наконец медленно качает головой:

«Я буду скучать по тебе, Лисс. Мы похожи, ты и я. Никто ничего не может с этим поделать».

Вильям зажег парафиновую лампу. Он положил топор на край камина и принялся листать блокнот. Все, что она написала Майлин. Она не смела представить себе, что он с ней сотворил. Только что он ее заморозил. Лисс сейчас тоже мерзла, вся съежилась в углу дивана. Она не злилась на него. Он дал ей еще дозу. Приятная боль укутала ее.

— Куртка тебя остановил, когда ты собирался топиться, — попыталась она заговорить и заметила, что голос ее как густой соус. — Он спас тебя.

Вильям не отрывал глаз от блокнота, листал, казалось, полностью погрузился в ее записи.

— Тебе был нужен кто-то, чтобы тебя обнять. Но он использовал тебя.

Вдруг он отбросил блокнот и встал над ней:

— Откуда ты это взяла?

Она не могла поднять руки, чтобы защититься.

— Она тебе еще что-то послала? У тебя было несколько дисков? Если ты что-то спрятала…

Она не сразу поняла, о чем он.

— Нет, был только этот. Который я положила под матрас.

Он снова выпрямился.

— Почему никто не должен знать про Куртку? — простонала она. — Это ведь он с тобой плохо поступил. Ты не виноват.

— Ты ни хера не понимаешь, поэтому лучше помолчи. — Он засмеялся. И так же внезапно снова посерьезнел. — Он зверски рисковал, пуская меня. Он мог потерять все, оказаться в тюрьме, его могли забросать камнями и повесить. Понимаешь? А он рисковал, чтобы я мог быть с ним. Сколько людей готовы послать все ради того, чтобы побыть с каким-то мальчишкой?

— Понимаю, — пробормотала она.

Он снова достал блокнот, сел в кресло у камина и продолжил чтение.

Она умудрилась сесть на диване, сползла на пол в свет парафиновой лампы. Встала перед ним, голая, руки связаны за спиной, так крепко, что от запястий к пальцем пробегали судороги.

— Ты убила человека, — сказал он, не поднимая взгляда.

Впервые эти слова произнес другой. Но теперь это не играло никакой роли.

— Все, что там написано, — правда, — услышала она собственный ответ.

— А теперь ты пообещаешь мне, что будешь молчать. И я выпущу тебя отсюда.

До такого она не додумалась.

— Я не могу тебя отпустить, — сказал он твердо. — Я был здесь в твой прошлый приезд. Хотел выяснить, знаешь ли ты что-нибудь. Тогда я тебя отпустил, но теперь — нет. Не хочу тебя дурачить. Буду с тобой честным. Ты никогда больше отсюда не выйдешь. — Он бросил блокнот в камин. — Понимаешь?

Лисс смотрела, как маленький огонек начал окутывать красную плюшевую обложку.

— Не из-за Ильвы Майлин больше не могла жить, — сказал он тусклым голосом. — Йо и Куртка заключили пакт. Лучше умри, но никто об этом не должен узнать.

Рядом с горящим блокнотом Лисс увидела остатки другой обложки. «Шандор Ференци», — прочитала она. Содержимое превратилось в рулон пепла.

— Майлин это выяснила, — пробормотала она.

— Она никогда не сдавалась, — отрезал Вильям. — Все спрашивала и спрашивала, кто такой Куртка.

Лисс попыталась удержать остатки мыслей, норовивших уплыть куда-то далеко, прочь от этой комнаты, от камина, пыли и холодной древесины — всех запахов, которые останутся после нее и Майлин, после отца, который однажды, стоя у ее кровати, сказал, что должен уехать, после бабушки, которая искала здесь убежища, пока мир не пришел и не забрал ее.

— Майлин поняла, что Куртка — это Бергер.

Вильям долго молча смотрел на нее.

— Да, так, — ответил он наконец.

— Она хотела выдать тебя в «Табу». Она хотела нарушить пакт.

Вильям покачал головой:

— Я был дома у Бергера каждый день, после того как Майлин… пропала. В конце концов он понял, что с ней случилось. Даже захотел рассказать об этом перед камерой. Он был уверен, что контролирует меня. Я заставил его поверить, что приду на передачу и сознаюсь. Мы планировали это вместе. Шок-ТВ. Он радовался, как ребенок. Жаль, пришлось лишить его этой радости.

Опьянение, в которое она погрузилась, было не похоже на привычное ей.

— Ты чокнутый, Вильям, — прогнусавила она. — Ты — чокнутый кусок говна.

В своем отстранении она поняла, что именно этого он и ждал — что она его разозлит. Он вскочил, подтащил ее к стулу за волосы. На краю камина лежал моток веревки, он обмотал ее вокруг талии, затянул грудь и завязал веревку за спинкой стула. Из свободного конца он сделал петлю, которую надел ей через голову.