Анна Малышева - Мой муж - маньяк?
— Так приезжай! — воскликнула мать. — Давай прямо сейчас! Надеюсь, с Игорем все в порядке?
Это был самый обычный вопрос, который мать задавала всегда, когда Катя ей звонила, но сейчас он очень затруднил Катю — как на него следует ответить? И она осторожно сказала:
— Не совсем… Ах, мама, да не переживай ты так! Все живы и здоровы!
— Неужели вы поссорились? — изумилась мать. Она ничего не знала об истинной причине охлаждения, появившегося между Катей и Игорем, но об этом охлаждении знала прекрасно. — Катя, ты опять что-то натворила?
«Мама всегда считала Игоря идеальным мужем, — подумала Катя. — И никогда не могла даже предположить, что он может сам завести скандал… Виновата всегда была я».
— Мам, давай не по телефону! — попросила Катя. — У меня есть свободный час… Я сейчас приеду.
— Для матери у тебя всегда есть только час, — раздалось в трубке. — Я тебя не видела уже две недели с лишним! А ты хоть бы раз позвонила!
Больше всего в словах матери Катю поразило то, что действительно с начала мая прошло всего две недели и два дня, а случилось с ней за это короткое время все, о чем она раньше думать не могла… «Надеюсь, что все уже случилось! — поправилась про себя Катя. — Остался развод, но это не представит трудностей, Игорь ведь согласен. Осталась Индонезия, в которой я ничего и никого не знаю… Алиса в Стране чудес… Впрочем, там будет Ричард…» Катя сказала матери, что она очень торопится и приедет прямо сейчас, пусть мать никуда не уходит. Она быстро собралась, надела отглаженный зеленый костюм — жилеточка без рукавов с большим вырезом на груди, ловкие брючки с разрезами внизу, сунула в сумочку деньги. «Обязательно куплю маме торт, — подумала Катя. — Это ее утешит в любой беде…» Мать у нее была сладкоежкой, стала такой сразу после смерти отца. Она действительно говорила, что сладкое ее утешает и приводит в хорошее расположение духа.
Сегодня было еще жарче. Солнце палило, на улице лежали совсем южные, тропически короткие синие тени. «Ну прямо репетиция перед Индонезией!» — подумала она. Катя быстро пошла по переулку к Сретенке. Там, впереди, неслись машины, шли люди, в переулке же никого не было. Был только один человек, кроме Кати, — высокий мужчина, который стоял у запыленной, разбитой витрины и глазел туда. «Что он там рассматривает? — пришло ей в голову. — Вот чудак… Пьяный, наверное…»
Мужчина, заслышав стук ее каблуков, обернулся и уставился на Катю. Очень бледный, очень худой, очень неприятное лицо — Кате он не понравился. Еще больше ей не понравилось то, что мужчина быстро пересек переулок и двинулся прямо к ней. Она прибавила было шагу, отвела в сторону глаза, но это не помогло — он встал у нее на дороге. Катя раздраженно поджала губы и попыталась обойти его. Ей снова подумалось, что он пьян, хотя стоял мужчина прямо, не шатался, от него ничем не приятным не пахло. Одет он был очень просто: джинсы, майка — но не неряшливо. Глаза голубые. Брюнет. Впалые щеки. Все это она успела рассмотреть, пока обходила его.
— Постойте! — Мужчина снова загородил ей путь. — Мне надо с вами…
— Перестаньте! — резко сказала Катя и снова сделала шаг в сторону. — Дайте пройти!
— Нет, постойте!
Он протянул руку, и Кате показалось, что он хочет схватить ее. Она так и шарахнулась. Мужчина же тем временем говорил:
— Я вам ничего не сделаю! Мне только надо спросить вас.
— Да отойдите вы! — вскрикнула Катя. Как назло, люди были слишком далеко, чтобы позвать на помощь. В переулке по-прежнему никого не было, кроме нее и этого неизвестного. — Что вам нужно?!
— Поговорить с вами!
— О чем?!
— Об очень важном деле! — Мужчина произнес это как-то неуверенно. Катя заметила, что он изо всех сил вглядывается в ее лицо, словно стремясь хорошенько его запомнить. Это ей еще больше не понравилось.
— Какое еще важное дело?! Я вас первый раз вижу!
— Я вас тоже!
Катя вдруг расхохоталась. Она внезапно перестала бояться этого странного человека, тем более что теперь он ее не хватал, стоял смирно. Она заставила себя успокоиться и сказала:
— Никакого важного дела у нас с вами нет и быть не может! Дайте мне пройти, не морочьте голову. Ну?
Но он не пропустил ее. Катя снова разозлилась.
— Я сейчас закричу и на помощь позову, — предупредила она его, — тут рядом пост милиции. Вам что — в отделение захотелось?
— А вам? — ответил он на вопрос вопросом. Катя обалдела от такой наглости. Но препираться с ним было выше ее сил. Кроме того, она очень спешила. Катя пожала плечами и спокойно спросила:
— Мне — нет. А вот вы туда попадете, если немедленно не пропустите меня. И вообще, что я с вами разговариваю?
— Вы со мной разговариваете, потому что боитесь. — Какая-то язвительная улыбка появилась на его лице. — Я ведь вас не держу. Вы сами не можете уйти.
— Я вас не боюсь. — Катя снова шагнула в сторону. Теперь он действительно не двинулся за ней. Стоял где был и смотрел на нее. Катя подняла руку и покрутила пальцем у виска. — Вы что, сумасшедший?
— Это вы сошли с ума, если отказываетесь со мной поговорить.
— Хорошая фраза. Пока! Советую вам убраться отсюда, и поскорее!
Катя пошла прочь и услышала в ответ:
— Вы за все ответите.
Она круто обернулась и смерила его взглядом. Он тоже смотрел на нее — пристально, испытующе. Взгляд, да и весь его вид был совсем не безумный, и Катя пожала плечами:
— За что мне отвечать? За то, что я не собираюсь вести с вами идиотскую беседу?
— Вы лучше меня знаете за что, — последовал ответ. — Вы обо всем очень пожалеете.
— А шли бы вы!
И пока она шла к Сретенке, она все время чувствовала спиной его взгляд.
Следователь сидел у себя в кабинете за своим столом. На столе был порядок — он даже предпочел бы, чтобы беспорядка было больше. Пепельница полна окурков. Напротив сидел эксперт, его приятель.
— Он не косит под психа, нет? — осведомился следователь, со скукой глядя в окно. В кабинете было очень жарко, кондиционер сломался. Форточка была открыта, но это никак не спасало положения.
Эксперт вздохнул:
— Да нет, не косит… Только вот что я думаю… Когда с ним это случилось? У нас или еще раньше? До ареста?
— А какая разница? — меланхолично ответил следователь и стряхнул пепел. — Поговорить-то с ним можно или запретишь?
— Говори на здоровье, только толку от этого не будет. Процесс идет как-то очень быстро, боюсь, скоро нам совсем нечего будет с ним делать… Знаешь, единственный выход сейчас — отправить его на лечение. Потом допрашивай его, сколько душе угодно. А сейчас…
— Я дело закрыть не могу.
— Он же признался?
— Он признался только в том, что вещи — его. Но что убил — это он отрицал с первой же минуты.
— Он у меня закатил такую истерику на полу, что я боялся, что он мне руку откусит, — заметил эксперт. — Совершенно разрушенная личность… Нет, у нас это случиться не могло. Он такой и был, просто после ареста процесс пошел очень стремительно… Скверное положение, ничего не скажешь…
— Я уже могу сдать дело, только суд признает его невменяемым… — как бы про себя проговорил следователь. — И отправит опять же в психушку…
— Ну так давай сделаем так, — кивнул эксперт. — Какая тебе разница?
— Большая. Я хочу, чтобы он сам признался. Кроме того… Ты же в курсе…
Эксперт тоже закурил и с тоской посмотрел в окно. Вздохнул. Пепел упал на полу его белого халата, он стряхнул его и сказал:
— К сожалению, знаю… Он отрицает, что эти трусики из его коллекции. Да?
— Да, но отрицать он это стал только тогда, когда я ему сказал, кому они принадлежат… Он может отрицать сколько угодно, я все равно его засажу — мне все равно куда, в психушку или в зону, или вообще на вышку его пошлют… Мерзкий тип. Но что-то мне тут не понравилось. Слишком естественно удивляется, понимаешь? Впрочем, для такого артиста это неудивительно. Может изобразить все, что угодно… Жан-Жак Руссо!
— Понятно, он и тебе проел мозги со своим Руссо, — заметил эксперт. — Слушай, Вася, а пошлем-ка мы его вообще! Сдавай дело, сколько можно его держать! Он и мне устроил с этими трусами. Целый час вопил — это не его, ему подкинули, его хотели подставить враги… У него типичная паранойя. Что с таким возиться? Он ничего никогда не признает. Разве что подловить его на чем-то…
— Вот и подлови, — проворчал следователь. — Я с сумасшедшими разговаривать не люблю.
— А я люблю? Просто мы слишком с ним возимся. Я даю тебе гарантию, что он мог это сделать. Тормозные реакции отсутствуют почти полностью, есть признаки регрессивной амнезии. Самооценка чрезвычайно слабо выражена.
— За это не сажают.
— А за что сажают? Вася, ведь это он убил.
— Ты мне это рассказываешь? Я лично вытащил у него из шкафа пакет с этими проклятыми трусами, лично ему предъявил, лично его допрашивал… Он мерзавец, но что-то тут не то…
