Эрик Сунд - Слабость Виктории Бергман (сборник)
– Как он?
– Он жив, и он поправится. Все спокойно, Йенс. Поезжай домой.
Бандхаген
Молния ударяет в землю сто раз в секунду, что составляет около восьми миллионов раз в день. Самая сильная в этом году гроза обрушилась на Стокгольм, и в двадцать две минуты одиннадцатого молния ударила в два места одновременно. В Бандхагене на юге, а также неподалеку от Каролинской больницы в Сольне.
Сержант уголовной полиции Йенс Хуртиг стоял на больничной парковке, собираясь ехать домой, когда телефон снова зазвонил. Прежде чем ответить, Йенс открыл дверцу машины и забрался на водительское сиденье. Звонок был от начальника полицейского управления Денниса Биллинга. Тот явно хотел знать, что случилось.
Йенс сунул наушник в ухо и произнес в трубку:
– Хуртиг.
– Я слышал, вы нашли мальчика Жанетт. Как он? – Шеф явно беспокоился.
– Ему дали снотворное, Жанетт там с ним. – Хуртиг сунул ключ в зажигание и завел машину. – Слава богу, угрозы для жизни как будто нет.
– Отлично, отлично. Тогда, надо надеяться, она вернется через несколько дней. – Шеф пожевал губами. – А как насчет тебя?
– В смысле?
– Устал или сможешь съездить в Бандхаген насчет одного дела?
– Вы о чем?
– Я хочу сказать… сейчас, когда Чильберг не на работе, у тебя появился шанс проявить себя. Написать отчет, произвести хорошее впечатление, если ты понимаешь, о чем я.
– Отлично понимаю. – Йенс повернул на Норра-Ленкен. – Что за дело?
– Нашли мертвую женщину, возможно изнасилованную.
– Хорошо. Еду прямо сейчас.
– Вот такие темпы мне нравятся. Ты отличный мужик, Йенс.
Увидимся завтра.
– Конечно.
– И вот еще что… – Биллинг сглотнул. – Передай Жанетт – я не против, если она какое-то время посидит дома, с сыном. Честно говоря, я считаю, что ей бы надо получше заботиться о своей семье. Я слыхал, Оке от нее ушел.
– В смысле? – Хуртигу начинали надоедать намеки шефа. – Хотите, чтобы я сказал ей – оставайся дома, потому что шеф считает, что женщинам нечего делать на службе, а надо им сидеть дома и хлопотать вокруг мужа и детей?
– Черт, Йенс, ну перестань. Я думал, мы поняли друг друга и… – То, что мы мужчины, – перебил Хуртиг, – не означает, что у нас одинаковые взгляды на жизнь.
– Ну конечно нет. – Шеф вздохнул. – Я подумал, может быть… – Не знаю, не знаю. До скорого. – Хуртиг нажал “отбой”, не дожидаясь, пока Биллинг сморозит еще какую-нибудь ерунду или отпустит очередную дурацкую шутку.
Возле съезда на Сольну он окинул взглядом “Пампас Марину”[91] и ряды парусных лодок.
Лодка, подумал он. Куплю себе лодку.
На школьную спортплощадку Бандхагена обрушился дождь. Сержант уголовной полиции Йенс Хуртиг натянул капюшон и захлопнул дверцу машины. Огляделся, узнал местность.
Несколько раз он бывал здесь в качестве зрителя, когда Жанетт Чильберг играла в составе полицейской сборной. Он вспомнил свое удивление тому, что она так здорово играет – лучше многих игроков-мужчин, а в роли атакующего полузащитника и вовсе изобретательнее их всех. Пробивала открывающиеся подачи, видела пространство как никто.
Хуртиг с удивлением замечал, что Жанетт-футболистка ведет себя на поле так же, как Жанетт-начальница – в кабинете. Авторитетно, но без давления.
Когда в какой-то момент игры ее товарищи по команде начали возбужденно жаловаться на судейство, она встала между ними, утихомиривая скандалистов. Ее слушал даже судья.
Хуртиг подумал: как она там? У него не было своих детей, да он к этому и не стремился, но понимал, что Жанетт сейчас очень нелегко. Кто позаботится о ней теперь, когда Оке удрал?
Хуртиг знал, что история с убитыми мальчиками захватила Жанетт целиком.
И теперь, когда беда случилась с ее собственным сыном, Хуртигу хотелось быть для Жанетт чем-то большим, чем помощник. Хотелось быть другом.
Он ненавидел иерархию, хотя всю жизнь отлично вписывался в нее. Люди имеют разную ценность, и все в конце концов сводится к одной-единственной вещи. К деньгам. Ты – это твой конверт с зарплатой.
Он подумал о тех безымянных мальчиках. Ничто не имеет ценности в шведском обществе. Ничто, кроме системы. Но если один человек пропал, значит, должен быть и другой – тот, кто его потерял.
Классовое общество никто не отменял, просто классы теперь называются по-другому. Знать, духовенство, мещане и крестьяне – или высшее общество и низшее общество. Рабочие или капиталисты.
Мужчины или женщины. Не играет роли.
Сейчас “умеренные”[92] называют себя новой рабочей партией, хотя пекутся в первую очередь о самых толстых кошельках. А в самом низу общественной пирамиды – те, у кого вообще нет кошелька. Те, у кого нет документов.
Опечаленный, Хуртиг побежал к строениям возле гравийных площадок.
Шварц и Олунд ждали его под крышей раздевалки. Увидев Хуртига, они замахали ему.
– Черт, ну и погода! – Хуртиг провел рукой по лбу, стер с глаз дождевые капли. Небо осветилось молнией, и он вздрогнул. – Боишься грозы, шеф? – Шварц кулаком ткнул его в плечо, улыбнулся. – Так что тут?
– Мертвая женщина. – Олунд пожал плечами. – Вероятно, была изнасилована, после чего ее забили насмерть. Пока рассмотреть трудновато, но ребята уже ставят палатку. Надо подождать.
Хуртиг кивнул и плотнее натянул куртку. Вдоль длинных сторон футбольного поля помещались огромные прожекторы, и Хуртиг подумал, не позвать ли дежурного, чтобы зажечь их. Но нет, это значило бы нарываться на проблемы. Журналисты наверняка слышали вызов по полицейскому каналу и могут явиться в любой момент. Галдящая толпа местных жителей – совсем не то, что ему сейчас нужно. Лучше всего действовать как можно незаметнее.
– Кто приехал? Не Рюден, а?
Олунд покачал головой:
– Нет. Биллинг сказал – Иво Андрич, потому что мы и раньше с ним работали.
– А я думал, Андрич в отпуске.
Когда Хуртиг в последний раз беседовал с судебным медиком, босниец намекнул, что после расследования по делу убитых мальчиков он вполне может позволить себе долгий отдых.
Сообщение о том, что дело считается закрытым, Андрич расценил как личную неудачу.
– Нет, вряд ли. – Олунд достал упаковку жвачки. – Я слыхал, он уволился, когда нам пришлось прекратить расследование по мальчикам-беженцам. Черт его знает, может, нам самим надо было прекратить… Хотите? – Он протянул упаковку.
Хуртиг тоже чувствовал все это – бессильное отчаяние, смирение.
Приказ спустили сверху, и Хуртиг понял: расследование прекратили, потому что мальчики были нелегальными беженцами. Детьми без удостоверения личности, которых никто не искал, и потому расследование оказалось не таким важным, как если бы речь шла о каких-нибудь светловолосых и синеглазых детках из Мёрбю или Бруммы. Идиоты чертовы, подумал Хуртиг. Душевные инвалиды.
Даже если бы им не удалось поймать убийцу, они установили бы хоть несколько имен. Но все стоит денег, а на этих детей всем наплевать.
Персоны нон грата.
То, что люди одинаково ценны, – это не абсолютная истина.
Спросив разрешения, Хуртиг сунулся в белую палатку и узнал о положении вещей, после чего повернулся и взмахнул руками; в ту же минуту резко сверкнуло, и молния залила футбольное поле белым светом.
Хуртиг аж подскочил. Нахмурился. Он явно чувствовал себя неуютно.
– Андрич скоро приедет. Техники говорят – никаких неясностей. Они уже проверили место. Первые заключения получим через пару часов.
– Что значит – никаких неясностей? – Шварц вопросительно посмотрел на него.
– Личность женщины уже установили. Рядом лежала сумочка с бумажником. На водительских правах значится “Элисабет Карлссон”. Явно изнасиловали, а потом убили. Но на этот вопрос ответит Андрич, когда осмотрит тело.
Хуртиг потер замерзшие руки.
– Техники выполняют свою работу, два патруля с собаками прочесывают район, в управлении ищут возможных родственников. Что еще надо сделать?
– Может, кофе? – Шварц невозмутимо направился к машине.
Дождевая вода с шумом лилась из водосточных труб, образуя на гравии большие лужи.
“Как у него это получается?” – подумал Хуртиг и направился следом.
Бандхаген
Въехав на парковку перед школой, Иво Андрич увидел Хуртига, Шварца и Олунда. Полицейская машина, в которой сидели все трое, выезжала с парковки. Йенс поднял руку, приветствуя его; Андрич помахал в ответ, после чего свернул и остановил машину возле большого кирпичного здания школы.
Он посидел в машине, глядя на темное, топкое от дождя футбольное поле. В одном углу – маленькая палатка криминалистов, в другом – заброшенные унылые ворота с рваной сеткой. Дождь все лил и лил, никак не показывая, что скоро кончится, но Иво решил оставаться в машине как можно дольше. Он устал и не очень понимал, что ему здесь делать. Он знал, что многие считают его лучшим в стране судебным медиком и что опытностью с ним мало кто может сравниться, но все же, все же. Его опыт, полученный за границей, мог бы обеспечить ему задания другого рода.
