Алан Джекобсон - Седьмая жертва
Господи, неужели это так заметно? Да! У него и впрямь было тяжелое детство.
«Или ты невероятно глупа, или не желаешь замечать очевидного. Я же открытым текстом написал тебе об этом. Я не мог выразиться яснее. Или для того, чтобы понять смысл, который я вложил в свое письмо, нужен старший специальный агент ФБР, психолог-криминалист вдобавок?»
Он перешел к следующему абзацу. «…Зацикленность на глазах может носить символический характер… вероятно, отец унижал его, говоря, что окружающие видят в нем неудачника…».
Очень занятное наблюдение, которое показывает глубокое знание предмета. Честно говоря, ему самому и в голову не приходило взглянуть на свое поведение под таким углом. Очень интересно. И, вынужден был признать он, очень точно подмечено. Она таки сумела подметить некоторые особенности его характера. Да уж, в наблюдательности ей не откажешь, следует отдать должное этому психологу-криминалисту. Он оказался настолько великодушен, что мог позволить себе проявить уважение к противнику.
А вот то, что он вспарывал этим сучкам животы, она объяснить не могла. Можете считать это проявлением гнева и ярости, старший специальный агент Вейл. Или крайнего унижения, или власти над ними. Смотря как вы это видите.
Он перевернул страницу и прочитал еще несколько строк. Ему потребуется некоторое время, чтобы переварить все это. Но, судя по тому немногому, что у них было на него, время у него есть
…пятидесятая
Дом, в котором жил Чейз Хэнкок, представлял собой одноэтажный, хорошо ухоженный особнячок, который лет десять назад претерпел некоторую реставрацию и перестройку. Внутри появилась встроенная тиковая мебель, панель плазменного телевизора со стереофоническими колонками, обеспечивающими объемный звук, и отделанные рюшами занавески на окнах, во весь голос кричавшие о том, что к их выбору приложила руку женщина. Сейчас, впрочем, как и раньше, Хэнкок был холост. Жены у него не было никогда. Поневоле напрашивалось предположение, что он нанимал декоратора.
С полным правом также можно было предположить, что после увольнения из ФБР он не бедствовал. Отнюдь.
– И за что же он так невзлюбил Карен? – размышляя вслух, поинтересовался Робби.
– Уязвленное мужское самолюбие, – пояснил Бледсоу. – Она получила то, чего добивался он. Раны такого рода заживают очень нескоро.
Он остановился посреди гостиной и провел ладонью по кожаной обивке дивана, коих здесь было несколько.
– Дорогое удовольствие. Похоже на овчину, дубленку из которой носил мой отец. – Он обратился к одному из экспертов-криминалистов, широким жестом пригласив его входить и не стесняться. – Мы ищем все, что может иметь отношение к убийству. Волосы и волокна ткани, которые можно сравнить с теми, что мы обнаружили в домах жертв. Кровь. Тупые предметы, используемые в качестве оружия. Да что мне объяснять, вы и сами все прекрасно знаете!
– Для начала мы пройдемся по дому вакуумным пылесосом, – сказал эксперт. – Когда мы обработаем все комнаты, вы сможете войти и заняться своим делом.
– У Хэнкока было время навести порядок, – заметил Робби. – Ты думаешь, мы что-нибудь обнаружим? Он знает процедуру, знает, что и как мы станем искать. В конце концов, он же работал с нами.
Бледсоу пожал плечами.
– Никогда не видел идеального убийства, Эрнандес. Даже если он – мистер Совершенство, все равно должно остаться хоть что-нибудь.
Они вышли наружу, в сырой и промозглый зимний день. Футах в десяти от них на пронизывающем ветру, опершись спиной о «акуру» и скрестив руки на груди, стоял Чейз Хэнкок собственной персоной.
Робби повернулся к Бледсоу.
– Чем бы ни было это твое «что-нибудь», я надеюсь, мы найдем его.
…пятьдесят первая
Направляясь в клинику к Джонатану, Карен проверила с сотового телефона свою голосовую почту. Было зафиксировано тридцать новых сообщений, после чего автоответчик отказался принимать следующие. Прослушивая их, Карен поняла, что все они поступили от средств массовой информации со всей страны, включая парочку зарубежных изданий. Сгоряча она решила было удалить все сообщения одним махом, но потом передумала. Их стоит прослушать еще раз, более внимательно, на тот случай, если какое-нибудь из них имеет отношение к Эмме или Джонатану. Или к ней самой: с ней могли связаться СВР, Гиффорд или Джексон Паркер.
Прикрепив к уху гарнитуру «Bluetooth», Карен села за руль и принялась прослушивать сообщения сначала. Она переходила к следующему, как только убеждалась, что текущая запись не представляет интереса. Прослушав все сообщения до конца, она удалила их. Ничего важного.
Вскоре она подъехала к клинике и сразу же направилась в отделение реанимации. Здесь Карен ждал неприятный сюрприз: в коридоре ее встретил какой-то мужчина лет тридцати в брюках цвета хаки и рубашке из ткани типа «рогожки» с запонками на манжетах. Зажав в руке диктофон с микрокассетой, он сунул его Карен в лицо и принялся засыпать ее вопросами:
– Агент Вейл, как вы относитесь к тому, что вас считают жестоким убийцей по прозвищу Окулист?
Карен, не останавливаясь, отвела в сторону его руку с диктофоном.
– Я лично не верю в то, что вы – убийца, – продолжал ушлый репортер, – но какие чувства испытываете вы, зная, что ваша фотография появилась на первых страницах всех газет страны?
Карен остановилась и развернулась к нему. Он оказался намного моложе, чем она решила, мельком глянув на него при встрече. – Давно подвизаешься в своей профессии, малыш? Еще не сбил ноги, а? У тебя одного из всей вашей пишущей братии хватило ума пробраться на этот этаж, и что же? Ты задаешь те же самые убогие вопросы, что и все они. Даже если бы мне вдруг приспичило поговорить, чего мне совершенно не хочется, скажу откровенно, ты не заслужил услышать ответ!
Репортер настолько опешил, что даже не нашелся, что сказать, рука с диктофоном опустилась. Карен повернулась и зашагала по коридору.
– Как насчет того, чтобы дать мне еще один шанс? – крикнул он. – Мы могли бы встретиться за обедом, я угощаю…
Еще издали Карен заметила мужчину лет двадцати пяти, в хирургическом халате и брюках, переминавшегося с нош на ногу у дверей палаты Джонатана. Шестое чувство подсказало ей, что это детектив, которого прислал Бледсоу, и действует он под прикрытием. Глаза их. встретились, и мужчина коротко и незаметно кивнул, приветствуя ее. Карен поняла, что его должным образом проинструктировали и он знает ее в лицо… или же он услышал достаточно из ее недолгого разговора с репортером, чтобы сделать правильные выводы.
Остановившись у стола дежурной медсестры, Карен попросила найти по внутренней связи доктора Альтмана. Женщина с опаской взглянула на нее, слегка отодвинулась вместе со стулом и потянулась к телефону. Набирая номер, она не спускала глаз с Карен.
– Это просто невероятно, – пробормотала себе под нос Карен, повернулась и толкнула дверь, ведущую в палату Джонатана.
Она остановилась у кровати сына в ожидании доктора Альтмана. Ее не покидало ощущение, что невропатологи боятся и не любят таких вот случаев, где им только и остается, что совершать ежедневный обход, то есть выполнять однообразные, рутинные и предписанные инструкциями действия: осматривать пациента, пробегать взглядом листок с назначениями и показаниями, разговаривать с безутешными родителями… не зная, что еще им сказать. Разумеется, бывали и радостные моменты, когда ребенок выходил из комы. Вполне может быть, что только благодаря им врачи держались, и это позволяло им заниматься пациентами, сознание к которым так и не возвращалось. Немногие громкие победы и счастливые исходы делали неизбежные поражения более Терпимыми, что ли. Иногда. По крайней мере, в теории.
Карен прижалась губами ко лбу Джонатана и взяла его за руку. Слеза соскользнула по ее щеке и упала ему на лицо. Она осторожно вытерла ее и замерла, глядя на сына и вслушиваясь в его размеренное дыхание. Она сказала, что пришла навестить его. В остальном она чувствовала себя столь же беспомощной, как и в ее представлении доктор Альтман. В эту минуту врач просунул голову в дверь и улыбнулся, увидев Карен. Он вошел в палату, тепло поздоровался с ней за руку и взял карту Джонатана, чтобы просмотреть записи сделанные медсестрой.
– Полагаю, вы хотите знать, как дела у вашего сына, – рассеянно обронил он.
– Я пришла сюда не для того, чтобы продавать пирожки, испеченные герлскаутами.
Альтман поднял на нее глаза. На лице его было раскаяние: он сообразил, что задал дурацкий вопрос.
– Нет, разумеется, нет, – спохватился он и положил на ночной столик металлическую дощечку с картой Джонатана.
– Простите меня, – сказала Карен.
Альтман пожал плечами.
– Не стоит извиняться. Я читаю газеты и понимаю, какой стресс вы испытываете. Но у меня есть для вас хорошие новости. Смотрите.
