К. Сэнсом - Седьмая чаша
— Иду! — откликнулся я, продолжая с горечью думать о несчастном ребенке.
Я догнал Харснета и Барака, которые успели спуститься вниз по улице и стояли, глядя на церковь.
— И откуда только он пронюхал про шлюху Ярингтона? — вздохнул Харснет. — Я допрошу девчонку и этого слугу так, что им мало не покажется, но вряд ли они знают что-то еще. А что с мальчишкой?
— Он никому не рассказывал про Абигайль. Я сказал, что зайду завтра, когда он успокоится. Бедняга останется без места и крова над головой. Я обещал подыскать ему какую-нибудь работу.
Коронер с любопытством посмотрел на меня.
— Где?
— Пока не знаю.
— Надеюсь, вам это удастся, иначе из него вырастет еще один нищий, который будет голодать на улицах и пугать добрых людей. — Он покачал головой. — Как бы мне хотелось, чтобы им помогли и привели их к Господу!
От недавнего гнева Харснета не осталось и следа.
— Мой друг Роджер незадолго до смерти начал собирать пожертвования среди адвокатов, чтобы создать больницу для бедных.
— Это очень хорошо, очень правильно, — сказал коронер. — Неплохо было бы привлечь к этому благородному делу и священнослужителей. Бедняки начисто лишены страха Божьего. Я много раз сталкивался с этим, выполняя свои обязанности.
— Неудивительно. Ведь они отверженные.
— Такими же были Христос и его последователи. Но у них была вера.
— Они думали, что скоро настанет новый мир.
— Он непременно настанет. — Харснет улыбнулся. — Прошу прощения за свою недавнюю вспышку. Вы все же придете ко мне на ужин завтра вечером?
— Обязательно.
— Интересно, была ли у Ярингтона семья? Впрочем, я выясню это у слуги.
Из дома вышли стражники. За ними, едва переставляя ноги от ужаса, плелись Тоби и Абигайль.
— Я должен идти с ними, — бросил Харснет, быстро поклонился и пошел прочь.
— Не завидую я им, — пробормотал Барак, когда задержанных увели.
Глава 25
Мы с Бараком возвращались на Канцлер-лейн. Я едва тащился от усталости, руку в том месте, где были наложены швы, дергало от боли.
— Когда вернемся, нужно будет поспать хотя бы несколько часов, — проговорил Барак, который, судя по его виду, умаялся не меньше моего. — Завтра у нас дел невпроворот. Утром в суде слушается дело Адама Кайта, потом вместе с Харснетом — в Смитфилд, потом — к настоятелю.
При мысли о дне, который нас ожидал впереди, он застонал.
Некоторое время мы шли молча.
— А этот бедолага Ярингтон был тот еще кобель? — спросил Барак.
К нему вернулось его обычное насмешливое настроение. Наверное, это было вызвано тем, что он вновь столкнулся с обычной человеческой слабостью после того ужаса, свидетелями которого мы стали в церкви.
— Да, и убийца откуда-то узнал об этом.
— Откуда?
— Понятия не имею, но если мы это выясним, то сумеем его поймать.
— Что он предпримет дальше?
— Откуда мне знать! Харснет правильно говорит: пятое пророчество очень туманно.
— Как вы думаете, что скрывают эти люди — Локли и настоятель? Они ведь явно чего-то недоговаривают!
— Вот это нам завтра и предстоит выяснить.
— А может, они члены какого-нибудь тайного общества содомитов? В монастырях этих мерзких тварей хоть пруд пруди.
— Я не знаю, но по Локли этого не скажешь. Не похож он на… одного из этих.
— С этой публикой ни в чем нельзя быть уверенным наверняка.
— Ты обличаешь грехи столь же пламенно, как и Харснет.
Барак ухмыльнулся.
— Только те из них, которые не привлекают меня самого. А остальные почему бы и не поругать?
Наконец мы дошли до Канцлер-лейн. За одним из окон горела лампа. Орр, наш охранник, был начеку.
— Завтра я первым делом пойду повидаться с этим мальчиком, Тимоти, — устало сказал я.
— А что, если ночью он сбежит?
— Не сбежит. Говорю же тебе, ему нужно новое место.
— Вы что же, это место для него из пальца высосете?
— Есть у меня одна идея. Я его не подведу. Идем, я слишком устал, чтобы разговаривать. Нам нужно отоспаться, иначе завтра у нас будет двоиться в глазах.
Когда мы дошли до дома, я попросил Барака разбудить меня на рассвете, а затем обессиленно поднялся по лестнице в свою спальню. Несмотря на усталость, сон не приходил. Я и так и сяк крутил в голове обстоятельства ужасной смерти Ярингтона, сопоставляя ее с другими и пытаясь найти в них общие черты. Наконец я выбрался из-под одеяла, набросил плащ поверх ночной сорочки и зажег стоявшую на столе свечу из пчелиного воска. Спальня наполнилась желтым светом, и от этого мне стало как-то уютнее.
Усевшись за стол, я стал размышлять. Я был уверен в том, что, когда мы стаскивали Адама с Лондонской стены, убийца находился там. Может быть, именно тогда он выбрал Ярингтона в качестве новой жертвы? Нет, спектакль с сожжением планировался заранее, и убийце было известно о греховной связи Ярингтона с этой бедной девочкой. Но откуда? Тот факт, что доктор Гарней и Роджер отвернулись от идеи радикальных реформ, был широко известен, шумное, наполненное скандалами сожительство несчастного Тапхольма с девицей по кличке Елизавета Уэльская тоже не являлось ни для кого секретом. Однако Ярингтон окружил свою склонность к прелюбодеянию такой плотной завесой тайны! В этом состояло главное отличие первых трех жертв от последней.
Было очень важно увидеться с мальчиком завтра утром и выяснить, известно ли ему что-нибудь еще. Пока у меня не было достаточно улик, чтобы объявить убийцей Годдарда. Но если не Годдард, то кто этот человек, который разбирается в медицине, юриспруденции и совсем недавно имел отношение к религиозным радикалистам? В моей душе зародились подозрения: не слишком ли мягок Харснет со своими единомышленниками радикалами, добывая нужную нам информацию? Небось с такими, как Абигайль, он не станет церемониться.
На столе лежала старая книга по юриспруденции, которую я одолжил в библиотеке. Я раскрыл ее на деле Стродира и снова вдохнул запах пыли и старых чернил. Стродир, вероятно, тоже тщательно планировал свои преступления, не зря же его не могли поймать в течение стольких лет. Я вновь перечитал то место, где рассказывалось о том, как на суде он отказался от последнего слова, но зато часто «с яростью одержимого» (именно так, слово в слово, говорилось в документе) обрушивался на порочную практику торговли женским телом. Возможно ли, что и наш убийца верит в то, что делает богоугодное дело, или для него все это какая-то страшная игра? А может, и то и другое сплавилось воедино в его больном мозгу? Я вспомнил германских анабаптистов, захвативших власть в Мюнстере и организовавших там коммуну. Живя в своем невероятном обществе, они искренне верили, что с помощью повсеместно применяемого ими насилия они претворяют в жизнь Божью волю и приближают день долгожданного Армагеддона. Нельзя исключать, что и наш убийца считает каждый свой шаг осуществлением пророчеств Книги Откровения и торопит таким образом наступление конца света.
Я решил, что мне необходимо снова посоветоваться с Гаем, и наконец уснул.
Когда утром в дверь деликатно постучал Барак, я с трудом разлепил глаза и встал с постели. У меня ныла спина, а вот рука болела гораздо меньше, поэтому я решил не надевать больше перевязь. Небо за окном посветлело, очистилось, и на его голубом фоне бежали легкие пушистые облачка. Впервые за последние несколько дней я сделал упражнения для спины, крякая при каждом повороте и наклоне туловища. Потом поскреб заросшую щетиной щеку и подумал, что неплохо бы зайти к брадобрею. Наконец я спустился вниз.
В гостиной Барак, одетый в рубашку и теплые рейтузы, уже завтракал сыром, хлебом и сморщенными яблоками.
— Прошлогодние яблоки чересчур быстро высыхают, — пожаловался он.
— Я велел Питеру открыть новую бочку. Там яблоки будут свежее.
— Как ваша рука? Получше?
— Да, почти не болит.
— Выходит, юный Пирс потрудился на славу.
Я пододвинул к себе каравай.
— Тамазин еще не встала?
— Только что. Она в последнее время стала лениться.
Я посмотрел на Барака, и он покраснел.
— Синяки у нее на лице почти сошли, да и рот заживает, но она все равно пока не хочет, чтобы ее видели. Через день или два она будет в полном порядке. До сих пор бушует, вспоминая того зубодера, который пытался купить у нее зубы.
— В ту ночь ее могли убить, — со всей серьезностью напомнил я, — и виной тому наша работа. Моя работа.
Барак положил на стол недоеденное яблоко. Некоторое время он молчал.
— Мне самому ненавистно гоняться за этим сумасшедшим, или одержимым дьяволом, или кто он там такой. И я вымещал это на Тамазин, — со вздохом признался он и неловко поерзал на стуле.
— Почему? — мягко спросил я.
— Наверное, потому что она всегда оказывалась рядом и попадала под горячую руку.