Марсель Монтечино - Высокая ставка
После пластинки Ли Дорси зазвучала следующая:
Я нашел тебя на черничном холме,
На черничном холме, как во сне.
— Здорово! — воскликнул Ники, танцуя вокруг Сандры, проститутки из Техаса.
— Давай, толстяк!
Он хлопал в ладоши и покачивал бедрами.
Джимми Вэн насыпал на стеклянной поверхности десяток полосок кокаина прямо перед Джуниором Венезия.
Джуниор покачал головой:
— У меня простуда.
— Ну и что?
Джуниор пожал плечами:
— Можешь подцепить.
Джимми Вэн подумал секунду, посмотрел на Даго Реда, а тот в ответ улыбнулся.
— Джуниор, — сказал Джимми, — как это мы подцепим твою простуду?
Даго Ред наклонился к проститутке с веснушками и похлопал Джуниора по спине:
— Ты разве не знаешь, что кокаин убивает бактерии?
Джуниор метнул на него быстрый взгляд:
— Врешь, Ред.
— Ничего не вру! Убивает.
— Ну ладно, — Джуниор склонился над кокаином, вдохнул и сказал: — А знаешь, ведь в любой момент сюда могут нагрянуть.
— Нет, — с притворным ужасом крикнул Ники, продолжая танцевать с Сандрой, — только не сыщики!
— Не волнуйся, Джуниор, — успокоил его Джимми Вэн, — мы их убьем и закопаем на заднем дворе.
Джуниор послюнявил палец, провел им по стеклянной поверхности, где был кокаин, и потер десны:
— Здесь нет заднего двора.
Даго Ред Ла Рокка поднял пустой стакан, дав понять, что пора его наполнить.
— В жизни не видел, чтобы какой-нибудь постовой бродил в такую погоду по улицам. — Ла Рокка, как и все старые люди, частенько употреблял слова типа «постовой».
— Да, — отозвался Ники, — в такую погоду только на дело идти. Этот дождь настоящий подарок.
— Так ведь воскресенье, Ник, все по домам сидят у телевизоров. — С этими словами Даго Ред повернулся к телевизору: — Эй, это же Эдвард Джей.
— Сэл! — Джимми Вэн, смеясь, передавал кокаин миловидной темноволосой проститутке с веснушками. — Как себя чувствуешь?
Сэл попытался улыбнуться:
— Как никогда, Джимми.
* * *Сэл нечасто встречал Ники до того времени, когда ему исполнилось девятнадцать и он начал работать в клубах на Бурбон-стрит. Ники тогда вертелся повсюду: был вышибалой в стриптизных заведениях Малыша Джонни, доставлял проституток клиентам, продавал музыкантам наркотики, забирался в дома, не находившиеся под покровительством Малыша Джонни. Сэл играл в клубе «Касабланка» в конце квартала на скрещении улиц Бурбон и Ибервиль и уже становился местной знаменитостью. Он собрал хорошую группу, и каждую ночь, с девяти до трех, они исполняли нью-орлеанскую музыку. По выходным толпа буквально ломилась в клуб, дело даже доходило до драк. А девушки! Они осаждали сцену, визжали от восторга, слушая коронные песни Сэла. А когда он опускался со сцены передохнуть, угощали его выпивкой, вытирали пот со лба, гладили по густым волосам и что-то нашептывали. Что ни ночь, то у него другая девушка, а то и две. Он водил их в складское помещение бара. И Ники Венезия это заметил. Он лениво заходил в клуб, прислонялся к стенке и, почти незаметный в тусклом свете, жадными глазами опытного сутенера смотрел на толпу девушек, окружавших Сэла. Встретившись с ним глазами, Сэл начинал петь громче: выводил невообразимые рулады, заглушая восторженный визг женщин, и торжествовал: «Ну что, ублюдок?»
А Ники мрачно смотрел на него.
* * *— Ну точно, Эдвард Джей, — сказал Даго Ред, слизывая с пальца остатки кокаина, — нравится он мне.
Телефон непрерывно звонил, и Сэл то и дело бегал в кабинет, принимая ставки.
— Кто? — спросила проститутка с веснушками.
Рыжая Хеди О'Рурке крикнула Сэлу:
— Моя сестра Милдред постоянно ходила в «Касабланку», когда ты там играл. А долго это было?
Сэл вышел из кабинета.
— Что ты сказала?
— Я спрашиваю: ты долго работал в «Касабланке»? — Она держала между пальцами незажженную сигарету, и перед ней на стойке бара лежала золотая зажигалка.
— Эта дама в полосатом платье не знает, кто такой Эдвард Джей, — произнес Даго Ред.
— Этот уродец? — поинтересовалась проститутка с веснушками. — Кто он такой?
— Боже, — всплеснул руками Даго Ред. — Вы что, с луны свалились?
— Почти шесть лет, — ответил Сэл рыжей Хеди О'Рурке, и она, улыбаясь, поднесла сигарету к огню.
— Моя сестра Милдред иногда брала меня с собой. Боже, мне и пятнадцати не было. Мы с Милли стояли у самой сцены и, честное слово, страшно тебя хотели! — Она опять улыбнулась. — Ты мог поиметь нас двоих, если бы захотел. — Она сделала глубокую затяжку.
Как раз в этот момент, когда Хеди О'Рурке выпустила дым в потолок, сверкнула молния — словно оборвалась линия электропередачи.
— Ты записал пластинку, да?
— Пару синглов.
— Они были у меня. — Она постучала пальцем по стойке бара. — Как они назывались?
Он подливал всем в стаканы.
— Самая лучшая называлась «Она — единственная моя».
— Точно! — Теперь она ударила по стойке рукой. — Я ее обожала. Милли говорила, ты сам ее написал?
Сэл кивнул.
— Ну и что с этой песней?
Сэл пожал плечами:
— Ничего.
Она ждала более вразумительного ответа.
Он бросил в ее стакан несколько кубиков льда.
— Ее не распространяли. Ни здесь, ни где-либо еще. Вторичный рынок отживает свое.
Она уставилась на него:
— Что все это значит?
Сэл пожал плечами:
— Я где-то вычитал, что нужно подписать контракт с одной из крупных звукозаписывающих фирм: «Коламбия», «Эпик» или «А&М».
— Ага, — сказала она и спросила: — И сейчас сочиняешь песни?
— Последнее время руки не доходили. Здесь целыми днями, по ночам — в «Кинг Луи». Так что месяца два вообще ничего не сочиняю.
— А зря! У тебя здорово получается.
Он улыбнулся. Даже сейчас, в состоянии паники, он не мог не обрадоваться признанию своего таланта.
Она тоже улыбнулась.
Пластинка кончилась. Ники и Сандра, смеясь, вернулись к бару. На лбу у Ники выступил пот.
— Техас получает пять, — сказал он, когда Сандра водрузила свой впечатляющий зад на стул. Она засмеялась.
— Хорошо смотришься в танце, Сандра. — Даго Ред прижался к ней, пытаясь вновь утвердить за собой роль ее спутника. Для ухаживания он был слишком стар.
Она обмахивалась пачкой салфеток:
— Ты посмотри, какой день! Парад наверняка отменят.
— Забудь о параде, его не будет.
Ники снял и повесил на спинку стула пиджак. Он любил дорогие заграничные вещи от Джорджио Армани. Когда-то его научил одеваться один фраер, втершийся в высшее общество, и теперь Ники, казалось, сошел с картинки модного журнала, чего не скажешь о других трех мужчинах, предпочитавших темные тона и обилие золотых украшений.
Зазвучала песня в исполнении Ирмы Томас.
— Классно! — Ники радостно захлопал в ладоши. Все в баре заулыбались. Ники Венезия был всеобщим любимцем.
— Ну, как дела, Хеди? — спросил он рыжую проститутку, прижимая ее к своей впалой груди.
— Ники, ты слышал пластинки Сэла?
Ники посмотрел на Сэла так, словно только сейчас заметил его.
— Сэл Д'Аморе, чертов музыкант, ты следишь за деньгами моего папочки Джонни?
— Стараюсь, как могу. — Сэл взял у Ники стакан, чтобы наполнить, пытаясь изо всех сил унять бившую его дрожь.
— Да, чертов красавчик. — Он засмеялся. — Эй, Ред, как ты думаешь, были бы у малыша Сэла проблемы в тюрьме?
Ла Рокка хмыкнул. Вопрос показался ему забавным.
— Да тебя растерзали бы там на части. В тюряге — новая девочка. Может, тебе и понравилось бы. — Он подмигнул Сэлу.
Мужчины буквально затряслись от нервного смеха. Чаще всего в тюрьме им заменяла женщину собственная рука, но ни для кого не было секретом, что Ред Ла Рокка обычно находил себе молоденького заключенного. К этой его маленькой слабости относились спокойно, потому что в остальном он всех устраивал.
— Знаешь что, Сэл, — сказал Ники, — если попадешь когда-нибудь в тюрьму, в первый же день встань с гордым видом посреди камеры и скажи: «Где тут у вас самый здоровый мужик, покажите его мне». И тебе приведут детину метра в два ростом с оторванным ухом, татуировкой на руках и шрамами на лице. «Ну, чего надо?» — спросит он. — Последние слова Ники произнес басом и, поглядывая на остальных, сказал уже нормальным голосом: — Прыгни ему на колени, крикни: «Папа», — и тогда никто тебя пальцем не тронет.
Эти слова были встречены хохотом. Даже женщины не удержались. Громче всех гоготал Даго Ред.
— Ники прав, — проскрежетал он, — слишком ты для тюрьмы красивый.
— И очень милый, — тихо добавила Хеди.
Ники пристально посмотрел на нее.
— Видишь, Ники, Эдвард Джей, — сказал Даго Ред. кивнув на экран телевизора. — Ты будешь в тюрьме страшным и злым. Эдвард Джей — классный мужик.
— Он — еврей, — заметил Ники тихо и жестко, наблюдая, как его проститутка смотрит на Сэла.
«Зачем мне все это? — думал Сэл. — Надо сматываться отсюда».
