Энди Макнаб - Все под контролем

— Марше нравится в Вашингтоне, — продолжал я. — По крайней мере, никто не старается понаделать тебе дырок в машине.

Марша, американка, была второй женой Кева. После увольнения он переехал в Штаты и поступил на службу в Управление по борьбе с наркотиками. У него было двое детей от брака с Маршей — Келли и Айда.

— Слабак Пат все еще там?

— Думаю, да, но ты ведь его знаешь: у него семь пятниц на неделе. Хрен его знает, чем он сейчас занимается.

У Пата было задание на два года — охранять детей арабского дипломата в Вашингтоне. Все шло хорошо — он даже купил квартиру, — но в конце концов дети выросли и вернулись в Саудовскую Аравию, так что Пат послал свою работу и начал заниматься чем придется. Однако за эти два года он заработал столько, что спешить ему было уже совершенно некуда.

Мы продолжали болтать и шутить, но Эван то и дело поглядывал в сторону объектов.

Они взяли еще пива, так что нам пришлось подзадержаться. Мы продолжали непринужденную беседу.

— Как поживает строительная программа — ей уже скоро десять лет? — ухмыльнулся я.

— Все те же проблемы с бойлером.

Эван решил обзавестись собственной системой отопления, но вышла полная ерунда. В результате он затратил в два раза больше денег, чем мог бы заработать.

— Кроме этого, все в порядке. Ты бы заехал как-нибудь. Жду не дождусь, пока закончится эта чертова поездка, потом еще пара лет, и — кончено.

— И что потом собираешься делать?

— Да мне все равно! Во всяком случае, не то, что делаешь ты. Пойду в мусорщики. Честное слово, насрать мне на все.

— Рассказывай! — рассмеялся я. — Да ты же до последнего будешь цепляться, ты же любишь работать в команде. И всегда таким останешься, всегда будешь при ком-то, при чем-то. Можешь стонать сколько угодно, но все равно тебе это нравится.

Эван проверил объекты и снова посмотрел на меня. Я точно знал, о чем он сейчас думает.

— Ты прав, — сказал я. — Не связывайся с этой работой, дерьмо это.

— А что ты делал после своего восточного приключения?

— Отдыхал, пребывал, так сказать, в свободном падении, делал кое-какую работенку для пары компаний, на самом деле плевую, но это и здорово. А теперь ожидаю результатов расследования. Думаю, я в дерьме, хотя эта работа поможет мне выкарабкаться.

Эван снова стрельнул в меня глазами:

— Похоже, ты теперь человек вольный.

Наши объекты в баре стали о чем-то говорить.

— Я тебе звякну, как только покончу с этим, — сказал я. — Когда вернешься?

— Не знаю. Может, через несколько дней.

— Я тебе позвоню. Что-нибудь сварганим. Нашел себе подругу или как?

— Да пошел ты! Я тут как-то ухаживал за одной из лондонского офиса, но она хотела, чтобы я был такой душкой. Стала стирать мое белье, ну и всякое такое. Нет, не по мне это.

— Хочешь сказать, она плохо отутюживала тебе джинсы?

Эван пожал плечами:

— Она все делала не по-моему.

Никто не делал так, как хотел он. Он был из тех парней, которые складывают носки вместо того, чтобы засунуть их один в другой, и столбиком расставляют монеты по их достоинству. После развода он превратился в мистера «По мне либо все, либо ничего». Люди даже стали называть его «мистер ИКЕА».[19] Изнутри его дом овцевода теперь напоминал выставочный зал.

Эван ждал, когда же объекты наконец возьмут свои пожитки и выйдут из бара.

Я не спешил, не было нужды дышать им в затылок. Эван скажет мне, когда идти.

— Когда подойдешь к газетному киоску, поверни голову вправо, — сказал он.

Стараясь держаться как можно непринужденнее, я встал. Приятно было повидать Эвана. Может, эта работа и окажется пустой тратой времени, но, по крайней мере, я пообщался со своим лучшим другом. Мы обменялись рукопожатием, и я направился прочь от кафетерия. Посмотрел направо и увидел объекты: оба по-прежнему стояли у стойки, перекинув через руку по чехлу с костюмом.

Зал напоминал ярмарку ирландских поделок. Я начал чувствовать себя не совсем в своей тарелке — наверное, следовало бы тоже купить что-то с эмблемой Гиннесса.

Что я буду делать, когда попаду в Вашингтон? Я не знал, приедет ли кто-нибудь за ними, возьмут ли они такси или предпочтут автобус, а если устроятся в гостиницу, то каким транспортом будут потом пользоваться. Если они начнут колесить по городу, это будет забавно. Я знал Вашингтон, но отнюдь не досконально.

Объекты все так же смолили одну за другой. Я сел в кресло, взяв с сиденья газету. Макгир начал рыться в карманах в поисках мелочи, они о чем-то разговаривали, по-прежнему не отходя от стойки. Внезапно вид у него стал целеустремленный; было только непонятно, собирается ли он к игровым автоматам или хочет позвонить по телефону.

Он достал банкноту, наклонился к бармену и, кажется, попросил разменять ее. Я сидел почти прямо за ними, в двадцати футах, так что даже если бы они повернулись на сорок пять градусов в любую сторону, то я все равно остался бы вне их поля зрения.

Макгир направился к игровым автоматам, но миновал их. Наверное, пошел звонить.

Я встал и подошел к газетному киоску, делая вид, что разглядываю газеты и журналы, выставленные на вращающейся подставке.

Макгир снял трубку, опустил несколько монет и набрал номер. Он считывал его с бумажки, стало быть, номер не был ему хорошо знаком. Я посмотрел на свои часы: 16.16. Циферблат по-прежнему показывал двойное время, так что если в зале сидели иракцы, которым понадобилось бы узнать, сколько времени в Багдаде, то я был тем, кто им нужен.

Я порылся по карманам в поисках монет. На телефонный звонок не хватало, поэтому я купил газету, разменяв двадцатифунтовую банкноту. На продавщицу это произвело глубокое впечатление.

Макгир повесил трубку и вернулся в бар. Эти парни никуда не собирались лететь; они заказали еще по пиву и закурили по новой.

Я немного подождал, а затем не спеша подошел к телефону, которым пользовался Макгир. Снял трубку, опустил пару монет и посмотрел на номер на табло. Ничего найти не удалось; спокойно, просто потребуется немного больше времени.

Я набрал лондонский номер, и женский голос сказал:

— Добрый день. Ваш номер, пожалуйста.

— Два-четыре-два-два.

Цифры буквально въелись в мою память; это была первая половина армейского номера, который мне присвоили в шестнадцать лет.

— У вас есть номер?

— Нет. Соедините с этой линией, пожалуйста.

— Минутку.

Я услышал щелчок, затем наступила тишина. Не спуская глаз с объектов, я продолжал ждать. Вскоре вновь раздался женский голос:

— Какое время вас интересует?

— Начиная с шестнадцати тринадцати.

— Хорошо. Я могу позвонить вам или вы перезвоните сами?

— Я перезвоню. Минут через десять?

— Хорошо. До свидания.

И все дела. Не важно, в какой точке земного шара вы находитесь — наберите номер, и Контора отследит все сама.

Через десять минут я перезвонил. Сначала пришлось соблюсти все те же формальности, после чего телефонистка сказала:

— Ничего до шестнадцати десяти. Звонили в Вашингтон, округ Колумбия. «Флайер тэксиз».

Я быстро записал номер и немедленно набрал его.

— Здравствуйте, — прозвучало в трубке. — «Вашингтон флайер тэксиз», говорит Джерри. Чем могу быть полезен?

— Меня интересует, заказывал ли мистер Эшдаун или мистер Линдсей такси? Просто хочу проверить, успеют ли они прибыть на встречу вовремя.

— Да, конечно, сэр, мы только что получили заказ. Даллес,[20] прибытие рейсом номер…

— Вы собираетесь доставить их в отель, — прервал я его, — или прямо на Тайсонс-корнер?

— Сейчас посмотрю, сэр… они едут в «Уэстин».

— Прекрасно. Спасибо.

Теперь мне оставалось только попытаться попасть в «Уэстин» раньше них. Казалось, все идет по плану. Либо паскуды меня раскололи и теперь хотят обвести вокруг пальца.

Объявили посадку на рейс до лондонского Хитроу. Объекты проверили билеты и покинули бар. Я двинулся следом.

В подобных случаях всегда летишь эконом-классом, поэтому места — в передней части самолета. Вы можете либо сесть и наблюдать за входящими пассажирами, либо пропустить их вперед, а самому зайти позже. По прибытии вы можете дождаться, пока объект не выйдет из самолета, и, естественно, пристроиться сзади, или выйти первым и поджидать его.

Я подумал, уж не выпить ли, но решил не пить; вполне возможно, придется приступить к работе, едва мы окажемся в Лондоне. Эти парни казались профессионалами, так что мне лучше было оставаться трезвым.

Устроившись в кресле, я стал думать о Кеве и его семье. Я присутствовал при его первой встрече с Маршей; я был шафером на их бракосочетании и даже крестным отцом Айды, их второго ребенка. Я знал, что у меня никогда не будет собственных детей; слишком много беготни и разъездов при такой дрянной работенке, как эта. Кев и Марша понимали это и пытались сделать все так, чтобы я почувствовал себя частью их союза. Я давно воображал себе идеальную семью, и, насколько мне представлялось, у Кева была именно такая. Первый его брак казался в некотором смысле причудой, но этот был правильным на все сто. Его служба в Управлении по борьбе с наркотиками свелась по большей части к бумажной работе в Вашингтоне. Ему это нравилось.