Чарльз Холдефер - Наемник
– Для чего предназначались эти наличные? Где ты взял столько денег? Правду!
– Я же говорю, я продал участок земли по поручению тестя!
– Почему он не продал его сам?
– Я двадцать раз говорил вам…
И снова, и снова, и снова, по бесконечному кругу…
Но даже если вы идеально чувствуете язык, как Джамал (речь идет о левантийском арабском, на котором говорили его родители; арабский язык Персидского залива, египетский или североафриканский его варианты еще больше осложняют дело); даже если вы настоящий двуязычный гений, как Джамал, это не значит, что у вас будет возможность блеснуть знаниями – ведь может оказаться, что очередной заключенный говорит на каком-нибудь совсем другом языке. Иногда нам с Берти приходится указывать на это в рапорте. У нас в разное время перебывало несколько переводчиков-пуштунов и пакистанцев, но никто надолго не задержался. В настоящее время Джамал работает один. Мы рады его присутствию, потому что работать с ним по-арабски – все равно что играть в баскетбол в одной команде с первоклассным игроком. Но иногда ситуация становится просто абсурдной: представьте, вы приезжаете на матч и вдруг обнаруживаете, что играть-то нужно в хоккей. Как-то к нам привезли заключенного-йеменца, который почти не говорил по-арабски. Мы так и не поняли, почему его направили к нам на остров. Джамал тогда удалился в офис с кондиционером и смотрел там кино, а мы с Берти бились над заключенным. Мы пытались допрашивать его по-английски, хотя этот язык он тоже еле понимал. Маленький человечек в пижаме с коркой засохшего дерьма… Для него и наши жалкие потуги, и окружающая обстановка не имели ни малейшего смысла.
– Как думаешь, почему ты здесь оказался?
– Как… думаешь… почему?.. – повторял он медленно трясущимися губами. Он избегал встречаться взглядом с кем-нибудь из нас и все время тянул руки к голове; еще до появления у нас он успел повыдергивать себе половину волос и теперь продолжал дергать их целыми пучками.
В отличие от нас Джамал никогда не служил в армии. Он знал только работу по контракту, куда его заманили во время большого бума, связанного с безопасностью. Сам он не имел права допрашивать, а должен был только переводить. Будь он поумнее, давно бы ушел с этой работы и потребовал себе в три раза больше денег, а то и в четыре. Компания, конечно, подняла бы шум, но в конце концов он получил бы свое. Но Джамал был молод и неопытен, работа в группе дознания казалась ему интересным приключением. Никто не собирался приставать к нему с советами и рассказывать о том, что ему следовало бы попросить прибавки. Я точно не собирался этого делать. Чем дешевле обходятся переводчики, тем больший кусок пирога достается дознавателям.
Тем не менее он частенько бесит нас своим занудством в работе – мы были бы рады, если бы он умел иногда рискнуть, сделать что-то экспромтом, срезать угол, что ли. Нам нужны ответы, а он ярый приверженец точности и аккуратности во всем.
– Очередное правило инфилд-флая, – только и говорит он, качая головой, если мы просим разъяснить какой-то конкретный ответ или уточнить что-то.
Правило инфилд-флая подразумевает непонятный для непосвященных раздел внутри языка. Имеется в виду, что заключенный использует в своих ответах систему смысловых ссылок, правил которой мы пока не знаем. Мы сами придумали этот термин и пользуемся им уже давно. Началось все с брифингов по обмену опытом, которые мы посещали на главном острове. Помню, нас сильно взбесил один британский коллега, смотревший на нас сверху вниз. Ноэль, его звали Ноэль. Этот сукин сын с нервно подергивающимся ртом и часто моргающими глазами был настоящим воплощением снисходительного интереса. Мы, задавшись целью исключить его из общего разговора, начали использовать в разговорах между собой бейсбольный сленг. Мы говорили о «питчерах», «кэтчерах», «кражах базы» и «диких бросках», а он ничего не понимал. В отместку он и его приятели-британцы перешли на манчестерский уличный жаргон, нам совершенно непонятный. Мы очень быстро отгородились друг от друга лингвистическими стенами, хотя говорили на одном языке. В жизни подобные вещи происходят каждый день. Мне как-то пришлось жить в одной палатке с парнями из британской контрразведки, так они общались между собой преимущественно цитатами из текстов группы «Грэйтфул Дэд». Я чуть не сошел с ума.
При этом считается, что все мы на одной стороне! Естественно, заключенные тоже воздвигают вокруг себя языковые стены. Они очень часто говорят так, что мы не в состоянии понять истинный смысл сказанного – и не важно при этом, пытаются ли они водить нас за нос, сознательно скрывают какие-то факты или говорят истинную правду. Правило инфилд-флая способен расшифровать только посвященный.
– Черт бы тебя побрал, умник! – иногда взрывается Берти. – Я знаю, что это тяжело, но попробуй разобраться, хотя бы предположи что-нибудь разумное! Что я буду писать в рапорте? ЦОУ нужна хоть какая-то пища для размышлений.
– Это и есть предположение, основанное на моем опыте и знаниях, – отвечает Джамал. – Если не понимаешь, так и надо сказать: «Я не понимаю». Это более профессионально. Это признак компетентности. Иначе твой рапорт может привести их к неправильным выводам.
– Ты, наверное, просто ненавидишь давать прямые ответы! Ведь так?
На Берти, разумеется, постоянно давит ЦОУ, но я понимаю, что Джамал говорит разумные вещи. Мы ведь хотим, чтобы он не только говорил по-арабски, но понимал бы арабский эквивалент манчестерско-бейсбольно-музыкального жаргона.
Мы едем на Омегу. Я изо всех сил жму на газ, Берти орет на Джамала:
– Не кури в лодке, е…на башка!
Джамал делает вид, что не слышит. В его солнечных очках отражается приближающийся берег. Берти все еще не понимает. Джамал непременно должен курить именно в этот момент, потому что на нем новая рубашка, а волосы его раздувает ветер. Ему кажется, что с сигаретой в руке он выглядит более крутым. Неужели Берти не различает таких простых сигналов?
* * *Официально мы работаем в каком-то проекте, имеющем отношение к воде. На архипелаге это серьезная проблема. Некоторые из здешних островов населены очень скудно, и причина кроется именно в нехватке пресной воды; до появления наших войск местные влачили жалкое существование. Из туристов здесь изредка появляются только хиппи – любители пожить в глуши, понырять и поплавать в маске. На восемьсот километров вокруг нет ни одного четырехзвездочного отеля. Есть небольшая авиабаза, на которой самолеты садятся для дозаправки; тем немногим, кто вообще слышал про архипелаг, название его главного острова известно именно благодаря ей.
Армейский инженерный корпус ведет здесь несколько проектов, в том числе пробует бурить скважины на воду, перегораживать дамбами горные ручьи с образованием мини-резервуаров, строить опреснительные станции. Те, кто работает на Омеге, не имеют отношения к инженерным войскам, но если сказать кому-нибудь, что занимаешься проблемой воды, человек непременно подумает, что ты с ними как-то связан, и не будет задавать слишком много вопросов.
Одна из моих обязанностей – готовить коктейль. В отличие от тех, кто занимается опреснением, я, наоборот, добавляю в воду соль. Это важный ингредиент, и ее присутствие в бассейне обязательно. Не стоит недооценивать воздействие соленой воды на глаза человека. Но никакого насилия; никто не принуждает испытывать этот эффект на себе. Наши действия не нарушают ни одного из шестнадцати утвержденных правил допроса, которые содержатся в армейских справочниках, – а те, в свою очередь, не противоречат Женевским конвенциям. У большинства людей хватает здравого смысла закрывать глаза в морской воде. Но это же самое большинство, выходя из бассейна, слишком рано открывает глаза, когда соленая вода еще стекает по лбу. Никто не заставляет людей открывать глаза. Они делают это совершенно добровольно. После первого продолжительного погружения – ничего чрезвычайного или смертельно опасного – они думают только о том, чтобы снова вдохнуть воздуха. Мысли такого рода, как правило, заставляют забыть про все остальное. Занятно, но и после следующих погружений подследственные в большинстве своем повторяют эту же ошибку – особенно если сразу после подъема из воды ты заговоришь с ними мягко и доброжелательно. Какой-нибудь дюжины погружений обычно хватает для всех, кроме самых упертых и тех, кто умеет как следует держать себя в руках. Остальные непременно пучат глаза; они хотят видеть, кто к ним обращается. Опять же, резь в глазах мешает сосредоточиться. В таком состоянии гораздо проще проговориться.
Подобной работой приходится заниматься не каждый день. Далеко не каждый. Но считается, что мы должны быть готовы в любой момент, двадцать четыре часа в сутки, потому что мы и наш командный центр находимся в разных часовых поясах, а им всегда нужен немедленный результат. Нас редко предупреждают о прибытии новых клиентов. Тот день, когда к нам доставили № 4141, не был исключением.
