Джонатан Нэсоу - Двадцать семь костей

Сделав глубокую затяжку, Холли почувствовала, что начинает расслабляться — первый раз за день после столкновения с членоголовым из «Синей долины». После второй затяжки она призналась, что Винсент не обманул ее: это была отличная травка. Дурман улетучивался в мгновение ока.

Холли облизнула кончики большого и указательного пальцев, затушила сигарету, повернулась и вошла в дом. Но едва она отодвинула ширму, как услышала плач Дон и поспешила в детскую.

— В чем дело, малышка?

Всхлипывания, икота.

Холли включила ночную лампу на батарейке, стоявшую между двумя кроватками. Десятилетнего брата Дон мог разбудить разве что торнадо. Холли откинула москитную сетку и склонилась над узкой кроваткой девочки.

— Малышка, расскажи тете Холли, в чем дело.

Дон промычала между приступами икоты:

— Мне… что-то попало в глаз.

«Ох, — подумала Холли. — Плохи дела».

— Дони, сегодня утром, когда я забирала тебя из школы, ты меня спросила, почему у меня красные глаза и не плакала ли я. Тогда я ответила, что мне просто что-то попало в глаз. Но я солгала. Это была ОВВ. Большая, толстая ОВВ.

Когда два года назад Холли взяла на себя роль матери-одиночки, она почувствовала себя такой неподготовленной, что даже не пыталась скрывать свою некомпетентность. Когда она понимала, что поступает неправильно — например, заставляет детей укладываться до захода солнца или пытается помочь Марли с домашним заданием, вместо того чтобы предоставить ему свободу действий, поскольку он будет очень долго возиться и ей будет неприятно на это смотреть, — то без проблем находила оправдание, придумав ОВВ, ошибку в воспитании, и сразу же меняла правила.

— Нет. — Дон отрицательно покачала головой.

— Не надо, — сказала Холли. — Если ты чего-то боишься или тебя что-то огорчает, то лучше рассказать об этом, вместо того чтобы держать в себе. Даже если ты взрослая.

— Тогда ты первая. — Дон повернулась к Холли. У нее были на удивление яркие голубые глаза и смуглая кожа, чуть темнее ее золотистых волос, заплетенных в тугие косички (помимо всего прочего, на новой работе Холли научилась плести вест-индские косички). «Шане ид» (нетипичная еврейка) — так сказал бы о своей смуглой правнучке покойный дедушка Холли — раввин. Конечно, не без доли иронии.

— Ладно. — Холли сделала глубокий вдох и медленно выдохнула, показывая племяннице, как ей тяжело. — Когда я работала в «Синей долине», один из моих клиентов сказал мне очень неприятную вещь, и меня это обидело.

— А ты ему сказала, что за это можно получить по морде?

Холли засмеялась. Ребенок учит тебя не меньше, чем ты его. Просто многие не обращают на это внимания.

— Нет. Хотя следовало бы. Но вместо этого я просто убежала. Теперь твоя очередь.

— Я думала о том, что может случиться что-то плохое.

— Что, куколка?

— Я подумала, что ты… ну, ты понимаешь.

— Нет.

— А вдруг ты… понимаешь, как мама…

— Ты хочешь сказать, а вдруг я умру?

Дон закрыла ладонями уши. Холли заметила, что у нее очень маленькие руки.

— Не го’ори так, те-етя.

«Не говори так, тетя». Холли подумала, что ее дедушка не понял бы вест-индского акцента Дон, который дети легко совмещали с обычной речью.

Сначала Холли хотела объяснить, что смерти бояться не стоит, что это закономерная часть жизни, но тогда бы она совершила очередную ОВВ. Дети боятся не смерти — они боятся остаться одни.

— Послушай меня, куколка. Я обещаю, что буду жить долго, чтобы станцевать на твоей свадьбе.

— Значит, если я никогда не выйду замуж, ты будешь жить вечно? — спросила Дон.

— Очень смешно, — оценила Холли. — А теперь спи.

Свет факелов дрожал, маслянистый дым от них стелился по потолку пещеры. Эмили Эпп отодвинулась от бездыханного тела на кресте. Ее колени подогнулись, глаза закатились так, что были видны только белки. Фил подхватил ее и помог встать на ноги. Вместе с Бенни они отвели ее в зал, который называли белой комнатой.

На всех троих были церемониальные, шитые золотом саронги, все трое были обнажены по пояс. Эмили тяжело рухнула на колени, едва дойдя до настила из пальмовых листьев. Когда Фил и Бенни помогали ей лечь, их взгляды встретились. Фил быстро поднял глаза к потолку. «Тоже мне, примадонна», — говорил его взгляд. Лицо Бенни снова стало бесстрастным. При желании в его глазах можно было прочитать все, что угодно. Фил увидел в них нежное согласие.

— С тобой все в порядке, Эм? — спросил он жену.

— Мне нужно время, чтобы восстановиться, — слабо проговорила она, но от взгляда Фила не ускользнула ее поза: она лежала, скрестив руки на животе и согнув локти так, чтобы приподнять груди.

«О, женщины! Тщеславие вам имя», — подумал Фил.

Но у мужчин Эмили было важное дело. Оставив ее восстанавливаться, они вернулись в пещеру, которую называли комнатой с крестом, и отвязали тело. Фил, как более сильный из двоих, обхватил тело за плечи, а Бенни, более хрупкий, взял его за ноги и попятился, прокладывая путь. Фонарь на каске Фила освещал коридор пещеры, напоминающий лестницу, выдолбленную в известняке давно исчезнувшей подземной рекой.

Через тридцать или сорок футов коридор разделился надвое. Слева находилась зловонная пещера, которую они называли пещерой летучих мышей, и не случайно. Здесь жили огромные летучие мыши, размером с крупных ворон. Фил велел Бенни идти направо, через сводчатый проход к колодцу, похожему на канал, по которому миллионы лет назад прорывались на поверхность вулканические породы и стенки которого за последние пару миллионов лет покрылись известковым налетом.

Эппы стали проводить ритуалы под землей именно потому, что здесь был колодец. Несколько лет назад, только поселившись на Сент-Люке, они устраивали ритуалы дома и закапывали тела в лесу.

Но когда через два года была найдена девочка Дженканс, зарытая на старом кладбище рабов под баобабом, который местные называли мешком Иуды, Эппы поняли, что им нужно искать более безопасное место для сокрытия тел. Прочесывая лес, они наткнулись на пещерный комплекс, о котором упоминали испанские завоеватели.

Вход был закрыт валуном, но Фил и Бенни с легкостью его отодвинули. Им понадобилось всего два дня, чтобы обследовать пещеру и найти почти бездонный колодец. С того момента они уже не задумывались, куда им девать тела.

Мужчины вместе взвалили свою ношу на выступ, находившийся перпендикулярно краю колодца. Бенни прочитал ниасианскую молитву: «Пусть тот, кто путешествует по морю, вернется на новой луне; пусть тот, кто отправляется в царство мертвых, не вернется больше на землю». Затем они сбросили тело ногами вниз в колодец. Несколько секунд спустя послышался шлепок о воду, и мужчины с удивлением переглянулись, на мгновение ослепив друг друга светом от фонариков на касках. По-видимому, бездонный сухой колодец был не таким уж бездонным и сухим.

— Наверное, это из-за последнего урагана, — произнес Фил, моргая. — Туда просочились грунтовые воды.

Бенни пожал плечами. Сухая могила, могила с водой — ему было все равно, ведь путешественник никогда не вернется.

Глава вторая

Бывало, Пандер мог разобраться в своих чувствах лишь благодаря песне, которая крутилась у него в голове, — а у него их там хранилось больше, чем на сервере «Непстер» в его лучшие времена.

Первая песня, которую он начал напевать утром во вторник, когда достал свой пустой чемодан и стал укладывать в него вещи, было старое доброе кантри: «Ты не будешь скучать по воде, пока не высохнет твой колодец», за которой последовало «Большое желтое такси» Джони Митчелла — о том, что ты не знаешь, чем обладаешь, пока не потеряешь это.

Но каким-то чудесным образом колодец наполнялся сам по себе. У Пандера снова появилась работа: он должен был поймать маньяка. И хотя профессиональная дисциплина не позволяла ему думать об этом как о развлечении, в том, что он сказал Джулиану о гольфе и об уходе на пенсию, была большая доля правды. Спорт — чудесное хобби. Благодаря ему Пандер с нетерпением ждал выходных, думая о предстоящем матче, и это отвлекало его от бесконечных расследований преступлений чудовищ и серийных убийц. Его обязанностью, долгом и честью было избавить от них мирное население.

Но когда ты всю свою жизнь занимаешься важной и интересной работой, а потом у тебя ее отнимают из-за неизбежно надвигающегося возраста, то, стоя на площадке для гольфа, ты вдруг с замиранием сердца понимаешь, что тебе уже все равно, куда покатится этот чертов шарик: направо или налево.

Потом Пандер понял, что у него пятьдесят фунтов лишнего веса и что не реже чем раз в неделю он открывает новую бутылку виски «Джим Бим». И хотя он еще не задумывался над тем, чтобы пустить себе пулю в лоб, но и не особенно осуждал знакомых ему отставных агентов, которые пошли на это.